— Дмитриевич.

— Так вот, Алексей Дмитриевич, будьте добры, ответьте и вы мне теперь на один вопрос: сколько раз мы с вами обстоятельно беседовали?

Воронов понимал, что отвечать не стоит, поскольку за таким странным поворотом разговора явно скрывался подвох. Но обычное человеческое любопытство — а что выкинет Мельников теперь? — победило.

— По меньшей мере трижды.

— И каждый раз спрашивали вы! А я безропотно отвечал...

— Положим...

— Так вот, уважаемый Алексей Дмитриевич. Мне надоело удовлетворять ваше любопытство, — слова были хамские по сути, но произнесены тоном самым изысканным. — Я ответил вам на все ваши вопросы, касающиеся Мамлеева. И даже больше. Но я — и запомните это, пожалуйста, — наотрез отказываюсь комментировать измышления, которые, по моему мнению, не имеют никакого отношения к мамлеевскому делу.

Воронов собрался уже было совсем возмутиться, но Мельников не дал открыть рта, возвысив голос почти незаметно, но властно.

— Да! Высасываете из пальца! Что здесь висело? Куда ушло? Как отношусь к Глушко? Простите, я считаю это своим личным делом. Понимаю, что веду себя, быть может, не так уважительно, как того требует закон, но мое терпение во времена первых наших встреч дает мне право сказать; что вы перешли все границы допустимого. Мне, наверное, надлежало вам это сказать по телефону, когда уславливались о встрече, но я не знал причин вашего появления. — Мельников пожал плечами и посмотрел прямо в глаза Воронову с такой скрытой силой, которая никак не вязалась с представлением Алексея о собеседнике. Воронов хотел что-то сказать, смягчающее конфликт, но потом передумал. Резко встал из кресла.

— Это ваше право. До свидания.

— И еще один совет. Не тратьте время зря и не тревожьте людей понапрасну!..

— А вот это уже мое право. И я постараюсь сделать все возможное, чтобы установить подлинную причину трагической смерти вашего друга. Если после всего вами сказанного вы еще можете называть себя другом Мамлеева...

Легкая судорога пробежала по лицу Мельникова. Он не сделал и шагу, чтобы проводить гостя. Воронов сам открыл дверь и медленно стал спускаться по лестнице.

Уже по выражению лица майора Кириченко было ясно, что оперативка не предвещает ничего хорошего. Тяжелый характер заместителя начальника отдела был знаком всем. Оперативки, которые он проводит в отсутствие своего начальника, отличаются особой остротой и жесткостью.

Воронов проскользнул в кабинет начальника в последнюю минуту. Едва он успел сесть на свободный стул, занятый для него насмешливо глядевшим Стуковым, как Иван Петрович произнес изначальные слова:

— Воронов явился. Теперь начнем, пожалуй. — И Кириченко посмотрел на него осуждающим взглядом из-под широких черных бровей. Такой взгляд майора, Воронов почувствовал это печенкой, означал, что сегодня именинником будет он.

Пока Кириченко принимал общие оперативные доклады, Воронов пытался собраться с мыслями, сосредоточиться, сделать из всего виденного и услышанного достойный вывод с солидными аргументами. Но достойного не получилось — сгущать обстановку, как иногда любил делать сам Кириченко, если порученное дело не вытанцовывалось, Воронов считал унизительным для себя и вредным для службы.

— Товарищ Воронов! — Как ни ждал Алексей прямого обращения, оно прозвучало для него совершенно неожиданно и застало врасплох. — Доложите по вашему разбирательству!

— По делу Мамлеева... — начал он.

— Формулируйте свои мысли точнее. Поясните, товарищи не все в курсе: «Дело об убийстве Мамлеева»...

— Я не готов утверждать столь категорично...

Но Кириченко опять не дал договорить:

— Когда же вы будете готовы, товарищ Воронов? Какой срок дал вам начальник отдела?

— Неделю.

— Сколько прошло?

— Сегодня восьмой день...

— И что же? — свёл свои густые брови к переносице Кириченко. — Никакого результата!

— Я еще не готов ответить по существу точно и определенно. Дело... — он поправился, — случай, — по комнате прошел смешок, — весьма запутанный.

— У нас не бывает распутанных случаев. Задача же ваша проста до предела — мы не просили, чтобы вы через неделю затребовали санкцию на арест убийцы, но разобраться, несчастный ли это случай или убийство, следовало в срок. Зайдите ко мне после оперативки вместе со Стуковым, поговорим... — Он сказал это тоном ученика старшего класса, который с пренебрежением объявил первоклашке, что поможет решить ему трудную задачу.

Воронов вспыхнул, но сдержался. Сел, даже забыв ответить «слушаюсь». Стуков протянул под столом руку и тихо сжал колено Воронова. И от этого успокаивающего жеста Стукова Алексею стало еще более не по себе. И только голос Петра Петровича несколько успокоил:

— Удивительный человек. Обладает исключительным даром, ничего не решив, обидеть человека ни за что ни про что!

Сидя в приемной после оперативки, они не обмолвились ни словом. Стуков, предчувствуя всю сложность разговора, хмурился, тер свой большой лоб и только перед самой дверью сказал Воронову:

— Ты посмелее... Докладывай как есть...

Не считая двух срочных звонков по внутреннему телефону, отвлекших Кириченко, он прослушал сообщение Воронова внимательно, не перебивая. Алексей рассказал о возможных подходах к решению проблемы, о сложном сплетении человеческих характеров, о наличии разных версий о причине смерти и всех привходящих. Рассказывал спокойно и обстоятельно.

— Ерундой занимаетесь. Ваше мнение, товарищ Стуков? — заместитель начальника отдела повернулся к Стукову вместе с креслом.

— Не согласен с вами, товарищ майор! — спокойно, словно и не возражая, ответил тот.

Лицо Кириченко вспыхнуло: больше всего он не любил, когда подчиненные не разделяли его точки зрения. Об этом знали в отделе и находили такие формы выражения несогласия, которые поначалу выглядели как бы подтверждением точки зрения Кириченко. Хотя бы внешне. Воронов неодобрительно взглянул на Петра Петровича.

«Зачем дразнить? И так понятно, что барин во гневе. Эх, Петр Петрович!»

— Объяснитесь, — глухо приказал Кириченко, не ожидавший такого поворота событий.

— Мне кажется, Воронов провел очень большую работу. Гораздо большую по объему, чем можно было выполнить за это время. Думается, что срок, определенный начальником отдела, был условным на тот случай, если предположения о трагическом несчастье подтвердятся сразу же.

— Вы достаточно хорошо знакомы с работой товарища Воронова, чтобы утверждать столь категорично? — И без того маленькие, глубоко сидящие глазки Кириченко как бы закрылись совсем.

— Достаточно. Мы неоднократно советовались. Вместе обсуждали детали. И потому беру на себя смелость утверждать, что история на стенде «Локомотива» не простая случайность.

— Так определенно не высказывается даже работник, которому поручено вести расследование.

— Очевидно, он основывается лишь на полностью проверенных и подтвержденных данных. Я же — больше на интуиции.

— Ах на интуиции! — Кириченко даже не пытался скрыть иронии. — Зарплату у нас начисляют не за интуицию. И ответственность перед народом мы тоже несем не интуитивную, а вполне реальную...

— Одно с другим в противоречие не входит, Иван Петрович, — упрямо повторил Стуков.

Воронову стало не по себе, поскольку в этом споре он как бы оказывался лишним.

— Иван Петрович, я хотел попросить руководство дать мне довести расследование до конца. Жизнь человека, как бы хорош или плох он ни был, стоит того, чтобы живые разобрались в ней как следует. — Воронов просительно посмотрел на заместителя начальника отдела.

— Вы меня не агитируйте. Здесь не избирательный участок! И не благотворительное учреждение. Нам совершенно не безразлично, чем занимается сотрудник столько времени. Кстати, опыт уже поручавшихся товарищу Воронову дел показывает, что он не всегда с пользой тратит отведенное время.

Кириченко сделал паузу, упиваясь произведенным эффектом. Намек на прошлые неудачи Воронов воспринял болезненно и поморщился, готовый провалиться сквозь землю. Увы, упрек был справедливым.