— Пять лет. С сочинского чемпионата страны.

— Были с ним в близких отношениях?

— Я любила Александра и не считала нужным прятать свою любовь. К сожалению, у Мамлеева была другая точка зрения.

Воронов не сдержался.

— Но у Мамлеева было и несколько другое семейное положение.

— Он был еще более одиноким, чем я. С такой мегерой, как его жена, впору топиться, а не жить под одной крышей. Рассказать подробнее о наших отношениях? — она говорила уже с издевкой.

— Не стоит, — холодно ответил Воронов. — Оставим в стороне жизнь личную, вернемся к спортивной. Что из вещей Мамлеева есть у вас сейчас?

— Ничего. То есть почти ничего. — Лицо Галины Георгиевны покрылось красными пятнами. Она несколько раз подряд глубоко затянулась. — Вы имеете в виду его «меркель»?

Как ни внезапно прозвучал встречный вопрос, у Воронова хватило выдержки не подать виду.

— Хотя бы, — неопределенно произнес он, мучительно прикидывая, о каком ружье идет речь. Разорванный «меркель» Мамлеева лежит на складе специальной экспертизы.

— «Меркель» у меня дома. Но это действительно подарок Александра, — голос Галины дрожал, — мне не хотелось его возвращать Мамлееву, когда мы с ним поссорились...

— Не стоит о личном.

— Что значит — не стоит? Для вас это «личное», а это «спортивное»! Для нас с Александром такого деления никогда не было: все спортивное было для нас и самым личным! Из-за беззаветной любви к спорту у него кувырком пошла вся жизнь. Его кукла никак не хотела понять, что такое спорт для Сашки. А я понимала. Я понимала потому, что жила с ним одной жизнью, одними интересами, одними тревогами...

— Хорошо, хорошо. Вы успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Не будем касаться темы, которая доставляет вам боль. Я знаю, вы любили Александра, не так ли?

— Нет. Это была не любовь. Это было преклонение. Я преклонялась перед ним пять лет, преклонялась с фанатической самоотреченностью! Я... Я... — она умолкла, и Воронов увидел слезы в глазах собеседницы.

— Я могу видеть этот «меркель»?

— Конечно. Он у меня дома.

— Но ведь Мамлеев стрелял из «меркеля», который подарил вам?

— Нет, — она покачала головой, — я не вернула ему тот «бок». Я отдала ему другой.

— На ложе мамлеевского следы дарственной накладки?

— Второй «бок» тоже подарок.

— Чей?

— Мельникова, — тихо проговорила она, словно признаваясь в тягчайшем грехе.

Воронов помедлил со следующим вопросом.

— Почему вы это сделали?

— Мне было жалко, повторяю, отдавать Сашкин подарок назад. Но страшно хотелось швырнуть ему в лицо все: и «меркель», и все пять лет собачьей жизни, которой мы жили, прячась от друзей, знакомых, товарищей по команде, его жены...

— Что вы сделали с патронами, которые вам передал Иосик?

Она ответила удивительно спокойно, словно это был пустячный грех, после признания в подмене «меркеля».

— Пачку расстреляла на тренировке, а пачка дома.

— Я бы хотел получить патроны для экспертизы.

— Пожалуйста. Пойдемте хоть сейчас. Я живу рядом.

Когда они направились к дому Глушко, Воронов спросил:

— Стреляя, вы не заметили ничего особенного в боеприпасах?

— Что особенного? Обычный «родони». Когда Мамлеев щедрел, а это случалось с ним редко, он подкидывал мне пару пачек. Отличный патрон, сухой, хлесткий. Дорогой тюбик губной помады напоминает с виду.

«Итак, из 125 патронов, которые надлежало разыскать, стало на двадцать пять меньше. Вернет свои Иосик, и все следует тщательно пересчитать».

Она уже открывала дверь квартиры, когда внезапно спросила:

— А почему вы сказали, что патроны мне дал Иосик? Мне их передал там же на стенде Мельников.

«Вот тебе и раз!»

— Наверно, мне так показалось, — неопределенно сказал Воронов. — Иосик служил как бы поверенным во многих делах Мамлеева.

— Вам и это уже известно? — она усмехнулась.

Они прошли в небольшую квартирку, состоявшую из маленькой кухни, куда дверь вела вправо, а прямо открывалась большая комната, хорошо обставленная, идеально прибранная, с хрустальной посудой за стеклом горки. Но Воронов не обратил внимания на хрусталь. Его взгляд сразу же наткнулся на мамлеевский «меркель», красиво висевший на фоне дорогого ковра, покрывавшего стену над диваном. Дарственная накладка сверкала на ложе.

«Значит, Прокофьев знал, что это не тот «меркель», но ничего мне не сказал. И Мельников сам забрался в шкафчик к Мамлееву, возможно в присутствии Иосика, и поделился с ним добычей. Но зачем им обоим понадобилось мне врать? Какая в этом корысть?»

Дверной звонок работал плохо. Но даже когда раздавались его редкие жидкие взвизги, квартира не подавала никаких признаков жизни. И если бы сегодня утром Воронов лично не договорился с Мельниковым о встрече и тот не предложил прийти к нему, четко, словно на уроке по фонетике, продиктовав адрес, Алексей подумал, что ошибся дверью. Он уже собрался повернуть обратно, когда мягкий голос хозяина раздался на лестничной площадке.

— Тысячу извинений, товарищ Воронов! В магазин решил сбегать, а то в холодильнике шаром покати. Долго ждете?

Мельников, подхватив покупки под мышку, ловко открыл скрипучий замок и первым нырнул в квартиру. Прихожая, заставленная коробками, футлярами, рамами двух старых велосипедов, увешанная по стенам вымпелами всех цветов и размеров, перешла в такую же захламленную комнату, служившую одновременно и спальней, и ружейной мастерской. В отличие от других известных Алексею домов спортивных знаменитостей, и это удивило Воронова, нигде не было никаких спортивных трофеев. Если не считать с полдюжины подарочных ружей, живописно развешанных на стене вокруг небольшой, но с густым длинным ворсом медвежьей шкуры.

Пока хозяин относил покупки на кухню, Воронов внимательно осмотрелся. Ружья, висевшие на стене, при ближайшем рассмотрении оказались совсем не однородными — среди гладкоствольных стендовых экземпляров висело два нарезных карабина и в изумительном состоянии «бартелс» с двумя — что ныне немалая редкость — нарезными стволами. «Калибр 9,3 миллиметра. Да еще, судя по всему, патрон самый мощный, — прикинул Воронов. — Дорогая вещица! А вот почему верхний крюк, на котором тоже висело ружье, пуст? Можно мимоходом и спросить!»

Единственное, что объединяло все ружья, — наличие разноформатных дарственных накладок, на которых фамилия «Мельников» с различными эпитетами бросалась в глаза даже издали.

Игорь Александрович вернулся в комнату возбужденным. Увидев, что Воронов рассматривает оружие, одобрительно крякнул.

— Да! Старая любовь — собираю достойные железки. Тройничок вы уже непременно отметили?!

Воронов кивнул.

— Сделано еще до первой мировой войны! Пока штуцера в обиход не вошли. Всего штук двести пятьдесят по миру таких наберется. Состояние — будто вчера мастер клеймо поставил. Этот карабин любопытен калибром — «222 Ремингтон Магнум». Новое увлечение — малый калибр, помноженный на высокую скорость пули. — Мельников сбросил с дивана клубок нестираных рубашек, видно приготовленных для прачечной, и развалился, — В теле зверя срабатывает так называемый эффект опрокидывающей пары: зверя независимо от веса валит болевым шоком, да и дыру прошибает с блюдце...

Воронов отметил, что в голосе Мельникова прозвучал неприкрытый патологический восторг убойностью оружия. Алексей, наверно, не смог скрыть своей реакции. Мельников стушевался.

— Ну а там, стандартный «браунинг». А это десяти-зарядный тульский карабин. Любопытен номер — 0001, — не скрывая самодовольства, закончил Мельников.

Воронов, продолжая рассматривать развешанное оружие, внезапно спросил:

— На свободном крюке не «меркель» ли висел случайно? Тот, что вы Глушко подарили?

Воронов ждал любой реакции, кроме этой, — Мельников, будто удар грома настиг его в открытой степи, инстинктивно втянул голову в плечи, но лишь на мгновение, потом удивительно спокойно спросил:

— Алексей... Простите, запамятовал ваше отчество?