Это и значит «долговечный»? Если что-то длится долго, значит, это навсегда? А что же цветы, растения – «долговечность» значит «вечность», или всего лишь срок, отпущенный природой? А мы с Дэвидом? Мы - долговечные? Надолго ли мы вместе? Соединит ли нас новая жизнь, которая растет в моей утробе?

Я открыла дверь в его комнату, остановилась и осмотрелась.

— Да, времени ты даром не терял.

Вещи, которые валялись по комнате, куда-то исчезли. Книги и бумаги на столе были сложены аккуратными стопками, и дверь шкафа, обычно распахнутая, была закрыта.

— Боже, ты даже кровать заправил. — Я села на нее. — Ты уверен, что сам не беременный?

— Может, это у меня гормональное – сопереживание. Хочешь вина? Или воды минеральной?

— Воды, пожалуй.

На кофейный столик, который прежде лежал в углу под ворохом разного хлама, он поставил два бокала, бутылку вина и бутылку минеральной воды, и сел в кресле напротив меня.

— И что на тебя нашло? — спросила я.

— Не знаю. Ты вот мне сказала вчера, и я начал почему-то убираться. Обычно, когда я тут один остаюсь, работаю, или музыку слушаю, но вчера заняться ничем не мог. Убираться и в мыслях не было, но я вдруг понял, что занялся уборкой – а раз начал …

— Надо довести до конца.

— Вроде того. Но это все, конечно, вряд ли надолго.

Так странно было видеть его напротив. Обычно мы лежали или сидели на постели - сидеть больше было не на чем.

— Лиз, я обо всем подумал — на самом деле, только об этом обо всем и думал, - и… ну, просто не знаю, что сказать. Ты мне правда нравишься, ты это знаешь, и если бы у нас было время увидеть, как все получится… то все могло бы сложиться.

— То есть, ты хочешь сказать, что теперь не сложится.

— Нет, я не хочу этого сказать, но может, все еще сложится – еще ведь сколько, семь месяцев? За этот срок столько всего может случиться.

— А столько всего и случится.

— Ты же понимаешь, что я… о нас, о наших с тобой отношениях.

Я глотнула минералки. Холодная, из холодильника.

— Послушай, наверно, я вот что хочу сказать: я ни в чем по-прежнему не уверен, ничего не могу обещать, но руки умывать я тоже не хочу.

— И что же тогда нам делать?

— Ну, может, нам стоит обратиться к психологу.

— К психологу?

— Ну да. В любом случае, нам это поможет принять ситуацию, рассмотреть варианты.

— А ты сам как думаешь, какие у нас варианты?

— Ну, жить ли нам вместе, или жить отдельно, но обоим участвовать в воспитании…

— Не думаю, что это вариант… и в главном ты уже поучаствовал.

— Чего ты язвишь. Я же стараюсь не перекладывать ответственность.

— Прости, просто не лезут в меня эти беседы про психологов и участие в воспитании. Через семь с половиной месяцев у меня будет ребенок. У тебя могут быть варианты – а у меня нет. Я его мать.

Он поставил вино на столик, поднялся с кресла, подошел ко мне и присел на колени, глядя на меня.

— Лиз, перестань, пожалуйста. Я же стараюсь.

— Я понимаю.

Я погладила его по волосам, отвела их со лба, и он уткнулся лицом мне в колени. Мы так сидели какое-то время. Потом он головой принялся задирать мне юбку - щетина на подбородке щекотала мне кожу.

— Эй, а у тебя тут уютно.

Он взглянул на меня, потом снова уткнулся под юбку, стянул с меня трусы, его язык заскользил по волосам внутрь. Я сползла с кровати на пол, и все случилось на полу - я на спине, зад на жестком ковре, и это было почти как в первый раз, - та же ненасытная страсть, - только лучше, потому что все длилось и длилось; мой голос долетал будто эхом, откуда-то издалека, будто чей-то чужой.

Потом мы лежали на спине, на полу, бок о бок.

— Ну, по крайней мере, не надо волноваться, что будут дети.

— А у кошек такое бывает.

— Что?

— Они могут залететь еще раз… если спарятся во время течки с разными котами, то у котят будут разные папы. — Я перевернулась на бок. — У тебя есть салфетки?

— На, возьми, — он вынул из ящика полотенце и протянул мне. Я отерлась.

— Вот это минус.

— Минус чего?

— Секса без резинки.

— А, ну да. Извини, мне мозги вынесло.

— Только мозги? — Я поежилась. — Это у меня гормональное, или здесь прохладно?

— Ну, не очень-то тепло. Давай, ныряй под одеяло.

Мы лежали в постели, обнявшись, и я начала согреваться. Он закрыл глаза и уткнулся мне в плечо.

— Дэвид?

— М-м-м.

— Знаешь, что самое странное, на самом-то деле?

— Что?

— Ты убрался в комнате. Просто не верится.

Дурацкая обложка, придуманная Гарпритом, не шла из головы. Узор из красных, черных и серых кружочков, квадратиков и волнистых линий. Я закрывала глаза, чтобы больше это не видеть, но узор отпечатался у меня в мозгу. Мы бились вчера целый день и сегодня все утро, доводили до ума нашу запись. Я думала, нам осталось всего ничего, пару часов – и мы закончим, но мы пробовали так и эдак, меняли какие-то штрихи, и дошло до того, что мы сами уже не слышали разницу.

Мы с Нишей по очереди пели «salve» - то она, то я, - обсуждая, что получалось.

— Энн Мари, вот сейчас было здорово, — сказал Гарприт.

— Нет, лучше, как до этого, — Ниша спела чуть иначе и указала на меня. Я повторила. — Слышишь? — сказала она.

— А мне все равно кажется, что перед этим было лучше.

— Неважно, что тебе кажется — это наша запись. Будет, как мы решим. Энн Мари, что думаешь?

Я уже ничего не соображала.

В дверь заглянула мама Ниши.

— Все закончили?

— Смеешься? — сказала Ниша.

— Вам надо сделать перерыв. Я заварила чай, и в кухне стол накрыла – пойдите, перекусите.

«Перекусить» на языке Нишиной мамы означало примерно «откушать обед из трех блюд».

— Мам, мы ели всего час назад.

— Вам нужны силы.

Небо в окне кухни было свинцовым. У меня начинала болеть голова.

Мама Ниши поставила на стол чашки с чаем.

— Ну как, вам долго еще?

— Понятия не имею, — сказал Гарприт. — Этим подругам не угодишь.

— Да, конечно, — сказала Ниша. — Если бы ты просто делал, что велят, и не пытался выкручивать по-своему, мы бы закончили гораздо быстрее.

— Просто я делюсь богатейшим опытом. — Гарприт откинулся на спинку стула, завел руки за голову и потянулся. Он знал, что выводит Нишу из себя.

Сквозь зубы Ниша процедила что-то на пенджаби и схватила меня за руку:

— Энн Мари, пошли, минут на десять. На воздух.

— Надо работать, — сказал Гарприт. — Я вечером сегодня занят.

— Не переживай. Ты дожевать не успеешь, а мы уже вернемся.

Мы с Нишей уселись на невысокой стене перед крыльцом ее дома.

— Мне просто надо было уйти. Он меня до ручки доводит.

— А меня эта запись до ручки доводит. У меня уже мозги, по-моему, не варят.

— Еще чуть-чуть. Но получится здорово.

— Надеюсь. Просто я не думала, что доделать – это трудней всего. Я думала, у нас почти все готово.

— И не говори. Но все должно быть идеально. — По голосу я поняла, что Ниша на пределе, и злится уже на меня. Ее руки крепко сжались в кулаки.

— Ладно, Ниш, все сделаем. Время есть. Хорошо, что понедельник нерабочий. Еще целых два дня.

— Ну да. Только через два таких дня я Гарприта задушу. — Она взяла меня за руку. — Айда на качели.

Через дорогу, недалеко от Нишиного дома, была детская площадка. Там обычно по субботам полно народу, но с утра шел дождь, и теперь лишь один малыш катался с горки – в конце спуска его ловила мама. Сиденья качелей еще не высохли.

— Ниш, у тебя есть платок?

— Нет. Можем стоя. Надеюсь, мама в окно не глядит.

Ниша забралась на качели и встала на сиденье.

— Энн Мари, подтолкни.

Я ухватилась за сиденье, отвела его как можно дальше и отпустила. Ниша качалась – вперед, назад, - подлетая все выше и выше. Я забралась на соседние качели и стала раскачиваться, поначалу шаталась – трудно отталкиваться, когда стоишь, - потом выровнялась, поймала ритм: вперед – порыв ветра, назад – все внутри замирает. Тучи висели свинцовые, но там, за их пеленой был свет – такой яркий, что мне на минуту пришлось зажмуриться. Я качалась, закрыв глаза – только железные цепи скрипели, - и мне казалось, что я летаю, как птица, невесомая и свободная.