— Можно я в гости к Нише? — спросила Энн Мари, когда мы сели в машину.

— Энн Мари, поздновато. Уже половина девятого.

— Мам, но завтра в школу не надо.

— Доча, я просто не хочу, чтобы ты ночью одна возвращалась.

— Мам, сейчас почти до одиннадцати светло. И оттуда автобус идет прямо до Мэрихилл-Роуд.

— Да, но к остановке надо переулками добираться.

— Ну, мам.

— Энн Мари, я понимаю, что ты уже не ребенок, но я не хочу, чтобы ты ночью одна шаталась по городу. Это небезопасно.

— Я не буду нигде шататься – только к Нише зайду, мы же готовим диск, у меня появилась одна идея. Мам, у нас времени в обрез, крайний срок в ближайшую среду. Ну, пожалуйста, мам.

— Если ты хочешь пойти к Нише вечером, договорись либо со мной, либо с папой, чтобы кто-то тебя забрал. А нельзя просто позвонить ей и рассказать?

— По телефону – это не то.

— Послушай, как-нибудь в другой раз я отпущу тебя к Нише и потом за тобой заеду, честное слово. Просто сегодня я очень устала, а завтра мне на работу.

Энн Мари пожала плечами и отвернулась. Она и правда взрослеет. Еще немного, и я ей совсем не буду нужна.

На улице была душно, а в подъезде – прохлада и воздух. Я дотронулась до кафельной стены, и мне стало прохладнее, чуть легче. Я стала подниматься по лестнице и на какой-то миг ощутила, как горло перехватило от страха. Всю ночь – было жарко и душно, - я вертелась в постели, представляла, как скажу про ребенка. Перебрала все возможные сцены, слова. Ты станешь папой. Я беременна. Я на неделе была у врача, и у меня для тебя новость. Или пошутить? «Знаешь, одна апрельская шутка обернется январским сюрпризом».

И я каждый раз представляла, что он обнимает меня, говорит: все будет хорошо. От счастья себя не помнит, просто летает, ждет – не дождется. Пусть это слишком рано, как-то вдруг, но все наладится. Такое постоянно случается, и нет худа без добра. Дети людей сближают. Мы с Джимми никогда не были так близки, как в первые дни после рождения Энн Мари. Он просто с ума сошел. До сих пор помню, как мы, вернувшись из роддома, сидели и смотрели на нее, будто на сокровище какое-то.

Но тут, в подъезде, остановившись на площадке второго этажа, я первый раз ощутила, как сердце сжалось от страха. Я сделала глубокий вдох и отправилась дальше, вверх по лестнице.

— Привет. — Он обнял меня, и мы поцеловались. Что-то внутри шевельнулось. — Идем ко мне. У Джули пир горой для всех ее приятелей. Кастрюль пятьдесят на плите – там просто субтропики Амазонки.

Мы сели на кровать.

— Хочешь вина?

— Нет, в меня не полезет. Я, по правде говоря, немного запарилась.

— Может, воды? У меня в холодильнике есть какая-то минеральная.

— Давай.

Через минуту он вернулся со стаканом воды и бокалом красного вина, устроился рядом.

— Ну что, тихо дома посидим? Или пойдем гудеть по клубам?

— Дэвид, можно кое о чем с тобой поговорить?

— Конечно.

Я глубоко вдохнула. Нет смысла долго думать или откладывать на потом.

— Дэвид, я беременна.

Я пристально посмотрела ему в глаза, но ничего не поняла: взгляд был ясный и честный, почти прозрачный. Он отпил вино, проглотил.

— Ну, такого я не ожидал. – Он провел пальцем по моей ладони. — И что ты думаешь?

— То есть?

— То есть, ты этому рада?

— Дэвид, едва ли все так, как я себе представляла, но да, разумеется, я этому рада. Я всегда хотела еще ребенка, только не думала, что случится это вот так.

— И я не думал – то есть, что вот так скоро.

Он смотрел в пол и все водил пальцем по моей руке, словно чертил что-то жизненно важное.

— Не знаю, что сказать.

— Неожиданно, я понимаю.

— Но как… черт, глупо так говорить, но мы же были осторожны.

— Да.

— И все-таки, на все сто не защитишься.

— Именно.

— Ошибки быть не может?

— Я делала тест.

— Ясно.

Он начал поднимать с пола вещи, расправлять футболки и складывать их горкой на кровати.

— Господи Иисусе, - проговорил он.

— А может, это девочка?

— Что? — Он смущенно взглянул на меня, но через миг на его лице появилась слабая улыбка, почти гримаса. — Прости, торможу.

— Зря так пошутила.

Он снова сел рядом.

— Да так всю жизнь, чему удивляться-то? Если подумать, вся жизнь – это один большой прикол.

— Ты о чем?

— Момент. В этом все дело. То есть, когда в жизни что-то происходит. Нам вечно кажется, что важны события, что вот они плохие или хорошие, но ничего подобного – важен момент. Если он удачный - то все прекрасно, а если нет – ужасно.

— Глубокая философия… смотри, для диссертации пригодится.

Он снова взял меня за руку.

— А то же у нас. Вот, нам вместе хорошо, чудесно – но встретиться бы нам, скажем, года через два. У меня была бы степень и работа, ты бы уже развелась… идеальный вариант. Потом еще пару лет – и ты беременна. И мы к этому готовы.

— Но сейчас ты не готов.

— А ты?

— Мне кажется, у женщин все иначе. Думаю, мы всегда готовы.

— Ладно тебе, Лиз. А как же право женщины владеть своим телом, самой решать, рожать или нет?

— Ну, очевидно, своим я не очень владею, иначе мы бы с тобой вот так не сидели.

Он обхватил голову руками, отвел волосы назад.

— Боже мой, Лиз, прости. Я кретин.

Он обнял меня одной рукой и притянул к себе.

— Ладно, как ты сама-то? Нормально? Я даже не спросил, как твое самочувствие – не мутит, как переносишь?

— Я хорошо себя чувствую.

— И ты точно хочешь рожать?

— А ты думаешь, не надо?

— Это, конечно, упростило бы жизнь, но выбор за тобой. Но - как вариант.

— А у меня нет вариантов.

— Понял. Католичество?

— Не знаю… просто… не могу иначе, и все.

Он убрал руку.

— Лиз, — произнес он, глядя в пол, — я не хочу, чтобы ты решила, будто я умываю руки, но это как-то неожиданно. Мне нужно подумать. Можно, мы завтра поговорим?

— Хорошо.

— Хочешь кофе или чего-нибудь?

— Нет, пожалуй, пойду. Энн Мари у Ниши в гостях, я обещала ее забрать.

Я встала и взяла сумку.

— Дэвид…

— Что?

Я мотнула головой.

— Ничего. В общем, увидимся завтра.

— Ладно. В семь?

— Хорошо.

Он обнял меня, поцеловал. Податливые губы, мягкие, как персик.

На следующий день я отправилась на прогулку в Ботанический сад. Чтобы куда-то себя девать. Еще один душный день. Припустил мелкий дождь; я зашла в оранжерею и села на скамейку в гуще зелени, среди растений и деревьев. Под листвой на земле мелькала белка. Мимо меня, взявшись за руки, прошли парень и девушка. «Как тут красиво», — сказала она.

Не знаю, как это место можно назвать красивым. В оранжереях мне никогда не нравилось - по-моему, тут уныло и душно, а высокие растения меня пугают. Еще не люблю орхидеи – просто жутко в этих теплицах, особенно одной: я все время боюсь, что они до меня вот-вот дотянутся, сцапают за руку, утащат куда-нибудь под землю, и поминай, как звали.

И все же, раньше мы с Энн Мари часто сюда приходили. Здесь можно укрыться от дождя, спокойно посидеть с коляской, пока ребенок спит. И опять мне это предстоит. Новая жизнь.

Я услышала голоса – они приближались, но никого не было видно. Экскурсия. Громкий, чеканный голос разносился по всей галерее: «Так, знает кто-нибудь, в каком веке по земле бродили динозавры?» Чей-то тихий ответ – не разобрала слов. И вновь ее голос: «Точно!»

Наверно, дети. Долгий, занудный рассказ о том, какой был мир, когда не было ни людей, ни растений. Голос громкий, отчетливый, он словно принуждал себя слушать, от него не отключишься. У них речь такая уверенная, у этих англичан. Может, конечно, она вовсе не англичанка. Сколько раз думаешь: вот, англичанин, - а это оказывается, шотландец, который учился в частной школе.

Я встала и прошла мимо них. Экскурсовод стояла в окружении группы подростков – судя по облику, из Испании. Миниатюрная дама, ужасно неприятная, черные волосы, прямой пробор, и этот голос, отчетливый и острый, как алмазная игла. «Долговечный. Это значит, способный продолжаться… — почти запнулась - будто недоучила и сочиняла на ходу, — … вечно».