Девочки ушли за напитками, а я принялась разглядывать обложку диска. Небо ясно-голубое, горные вершины такой белизны, что озноб пробирает.

Для Джимми я купила только спортивную рубашку и несколько пар носков – почти дежурный подарок, сошел бы для мужа сестры, например, - не такое, что даришь близкому человеку, чтобы лично ему понравилось. Но я теперь даже не знаю, что бы ему понравилось. И что я могу подарить? Поездку на выходные в Тибет? Трусы с орнаментом из цветков лотоса? Или снежный шар с Буддой вместо Санта-Клауса?

Но Джимми до Рождества не было дела, так что я напрасно ломала голову. У них с Джоном всегда в конце года дел невпроворот – все хотят к Рождеству что-то подновить, а тут еще миллениум. Так что они решили после праздников пару недель отдохнуть. Мне тоже причиталось еще несколько выходных, и я надеялась, что мы станем чаще бывать вместе, и отношения между нами наладятся. В конце концов, Новый год – самое время начать с чистого листа.

В канун Рождества мы с Энн Мари пошли на полуночную мессу. На Рождество в церкви всегда очень красиво – вертеп, и свечи. И новый молоденький священник – не то, что прежний, отец О'Рурк. Тот все твердил про чистилище, а у этого легкий ирландский акцент, и все проповеди - о прощении, о милосердии. Его слушаешь - и начинаешь лучше к себе относиться.

Как правило, на мессе я просто исполняю обряд. Во что я верю – не знаю. Думаю, Бог есть, а Иисус был хороший человек – вот, пожалуй, и все. Но мне всегда казалось, что Энн Мари не должна расти в пустоте, нужно дать ей что-то. Мне хотелось, чтобы в детстве у нее была какая-то опора.

На самом деле, я почти никогда не чувствую, что говорю с кем-то во время молитвы, или что меня кто-то слышит. Но в ту ночь после причастия, когда священник в наступившей тишине убирал утварь с алтаря, – тогда я это ощутила. Из глубины моей души поднялось что-то настолько сильное, что вся моя обида на Джимми куда-то испарилась. Я люблю его, он любит меня, и потом, не он один виноват. В последнее время я так вымоталась и скисла, что даже не пыталась понять, каково ему.

Неподалеку от нас, на соседней лавке сидела женщина с малышом на руках. Он спал, укутанный в конверт, белая шапочка из пушистой шерсти почти закрывала личико. И женщина сидела так тихо, была так поглощена ребенком, что они казались единым целым. Я ощутила, как у меня раздирается что-то внутри. Если бы мы с Джимми сошлись, я могла бы забеременеть. В конце концов, Триша вот ждет ребенка – а мне неужели не суждено? После второго выкидыша я сдалась, но то было пять лет назад – может, теперь это лечат. Я закрыла глаза и помолилась. Не словами – во мне было лишь глубокое, сильное чувство. Ребенок. Хочу ребенка. И он соединит нашу семью.

Джимми уже спал, когда мы вернулись. Должно быть, вымотался – сколько они с Джоном трудятся сверхурочно. Я тихонечко устроилась рядом, хотя вряд ли что-то могло сейчас его разбудить – он и сам, как дитя, крепко спал, грудь его медленно поднималась и опускалась. Я лежала рядом, слушала его дыхание, думала о том, что говорил священник. Милосердие. Надо к людям добрее быть, мягче. А я с Джимми вела себя не очень-то мягко. Надо поговорить с ним спокойно, не злиться, выслушать его, понять, что с ним происходит.

Рождество прошло прекрасно. Утром я сводила маму на мессу, ближе к обеду привезла ее к нам, а во второй половине дня, когда она чуток устала, Джимми забросил ее домой. Потом к нам заглянули Джон и Триша с детьми, и все было почти как прежде - только Джимми не пил спиртного. Вечером, когда гости ушли, а Энн Мари поднялась к себе послушать новый диск, я присела на диван возле Джимми.

— Может, сходим куда-нибудь завтра вдвоем, только ты и я? В кино, например, а потом где-нибудь поужинаем?

— Давай, дело хорошее. А во сколько?

— Сейчас гляну в газету. «Титаник» начинается в три, а потом можно в китайский ресторан, или в индийский, или еще куда-нибудь.

— Давай чуток попозже? Я в Центре обещал, что завтра начну.

— В Центре? Ты же говорил, что там закрыто будет на праздники.

— Ну да, я потому и могу поработать. На праздники все уедут, но ринпоче даст мне ключи.

— Вы же собирались отдыхать две недели.

— И отдохнем, как раз у меня будет время там поработать.

— Значит, это не заказ.

— Нет, это я добровольно.

Я поднялась, подошла к столу и включила лампу. Я старалась держать себя в руках, не рубить с плеча, помнить о том, что решила вчера: надо быть мягче, постараться понять его точку зрения.

— Джимми, я надеялась, что в праздники мы побудем вместе. Не так часто у нас получается – вот так собраться всей семьей.

— Мы соберемся. Я же в Центре буду не каждый день.

Я снова села к нему.

— И мне бы хотелось, чтобы мы побыли с тобой вдвоем. Только ты и я.

— Конечно, все устроим. Вот завтра вечерком давай куда-нибудь выберемся, только с утра я хочу поработать, чтобы при свете дня. Сейчас рано темнеет – лучше начать пораньше.

Но мы никуда не выбрались. Днем я зашла к маме, заметила, что дышит она как-то тяжело, и вид ее мне не понравился, и я вызвала врача. К ней обычно приходит молодая женщина-врач, которая ей нравится, но в тот вечер пришел незнакомый мужчина – наверно, ее не было, а он ее замещал. Врач быстро измерил маме давление и послушал легкие.

— Она сейчас принимает лекарства? — Спросил у меня, будто ее тут не было.

— Да, вот эти таблетки. — Я протянула ему пузырек, и он прочитал этикетку.

— И как долго?

— С прошлой недели, до этого пила другие. У нее брали какие-то анализы, а теперь надо еще другие сдавать.

— Возможно, это побочный эффект. Причин для беспокойства, наверное, нет, но лучше позвоните в больницу и запишитесь на прием к своему врачу, сразу после праздников. — Он повернулся к маме и сказал чуть громче: — Теперь только отдых, и все. И с застольями в Новый год поосторожней!

— Слушаюсь, доктор.

Когда он ушел, мама сказала:

— Я же тебе говорила, что со мной все хорошо. Не надо было его вызывать.

— Лучше перестраховаться. Ты слышала, что он сказал? Давай-ка, ложись в постель.

— Если сейчас лягу, то ночью не усну. Лучше я тут на диванчике отдохну.

— Ладно, только обязательно полежи. Я ужин пока приготовлю.

— Вы же хотели пойти в ресторан.

— В другой день пойдем.

— Со мной все хорошо. Ты иди.

— Мама, ты же слышала, что сказал врач. Тебе велено отдыхать. И в любом случае, к Новому году тебе надо поправиться.

— Да, было бы жаль не пойти к Трише.

Энн Мари распахнула дверь.

— Мам, представляешь, Гарприт хочет, чтобы мы с Нишей выступали на его вечеринке.

— Что за вечеринка такая?

— Караоке-дискотека в честь миллениума, в огромном зале на Джорджс-Кросс. Он уже кучу билетов продал.

— А когда это все?

— Под Новый год, вечеринка на всю ночь. Он будет на ней ди-джеем, а желающие будут петь под караоке. Он хочет, чтобы мы спели прямо в полночь, после боя часов. Вот будет здорово!

— Энн Мари, мы же идем к тете Трише.

— Мам, я знаю, но я очень-очень-очень хочу. Гарприт считает, что нас примут на ура. Разреши, ну пожалуйста.

— Нужно с папой поговорить. А кто там будет? Я не могу тебя одну отпустить в такой час.

— Нишина сестра отвезет нас на машине. Она уже дома, приехала на праздники. Мам, пожалуйста, это просто сказка — выступать перед такой толпой.

— Хорошо, я поговорю с папой.

— Спасибо, мамуль.

Конечно, мы ей разрешили. Ведь она растет, и я всегда знала, что однажды она пойдет своим путем. Только не думала, что наступит так скоро.

Не ожидала я и очередного сюрприза от Джимми.

— Сколько сейчас?

— Почти без десяти.

— Живот свело.

— Ага.

Мы с Нишей стояли возле сцены за кулисами. Народу в зале было битком, не протолкнуться. Уже в девять, когда мы приехали, у входа стояла очередь. А теперь все ходило ходуном.