Я вспомнил, как пару лет назад на Рождество был настоящий снегопад, и мы с Энн Мари вылепили на заднем дворе большого снеговика. А на закате небо стало розово-синим — просто сказка. Но сегодня снеговика не вылепишь. Я присел и потрогал снег рукой. На мгновение он показался мягким - и тут же пальцы свело от холода.

Я принес белочкам орехов — нашел пакетик в Центре на кухне, когда заваривал чай. Они такие ручные, подходят к людям совсем близко, даже на руку садятся и берут орешки крошечными лапками. Прелестные они, честное слово - глазенки такие маленькие, и хвостики пушистые в белую крапинку.

И вот я достаю орешки, как этакий святой Франциск Мэрихилла, убежденный, что теперь я просветленное существо. И какая-то белочка бежит по дорожке, взбирается по штанине ко мне на руку, и, прежде чем я успел бы сказать «ринпоче», эта бестия, глядя мне прямо в глаза, цап меня за палец — и удирает. Кровь так и хлещет, и у меня такое чувство, будто на меня напал дикий волк, а не чертова белка. Как же так? И главное, как она посмотрела на меня, как посмотрела - будто хотела сказать: «На тебе, выкуси».

Минуту я стоял в оцепенении, и вдруг до меня дошло: надо ведь что-то делать. Вроде прививки от столбняка. И как это, интересно, — в полвосьмого, новогодним утром? Боже мой. Придется идти в «Вестерн» .

Травматологическое отделение — это вам не сериал «Скорая помощь», и женщина в регистратуре — не медсестра Хэтуэй . И я ее понимаю — должно быть, мало радости дежурить под Новый год, а судя по виду большинства посетителей, ночка была бурная. Шутника ей только не хватало.

— Простите, пожалуйста, — говорю.

— Будьте добры, назовите имя и фамилию. — Перед ней формуляр, и она собирается его заполнить.

— Я просто хотел попросить совета.

Поднимает голову и сквозь очки пристально смотрит на меня.

— Понимаете, я не знаю, нужно ли меня лечить. Дело в том…

— Мы сегодня загружены. Если срочная помощь вам не нужна, обратитесь после праздников к участковому врачу.

— Помощь, может, и нужна - я не знаю. У меня тут, вроде, травма.

Она отложила ручку.

— Каков характер травмы?

— Белка укусила. — Я протягиваю руку, и она видит, что все в крови. — Надо делать прививку от столбняка?

Ни тени улыбки.

— Если в последние десять лет не делали, надо.

— И что, прямо сейчас? У вас много народу, я мог бы прийти в другой раз.

— Даже не думайте. Я заполню карту, и вас примут в срочном порядке.

Мне не терпелось рассказать обо всем ринпоче, но он был в отъезде. По дороге домой я все думал: как же так? Я пережил нечто невероятное, такое просветление — все как описано в книжках; а потом какой-то пустяк, какая-то чертова белка меня цапнула — и все пропало, будто ничего и не было. Смысла ни на грош.

Когда днем первого января зазвонил телефон, я решила, что это Джимми. Но голос был женский, довольно манерный, и незнакомый.

— Здравствуйте, это Лиз?

— Да.

— Меня зовут Барбара Меллиз. Мы с вами как-то говорили. Я знакомая Джимми, с семинара.

— Да, конечно.

— И он делал у меня ремонт.

— Да, я помню. Джимми сейчас нет дома. Ему что-то передать?

— Пожалуйста, попросите перезвонить, когда у него будет время. Это не срочно, я просто хотела узнать, не возьмется ли он за одну работу. Это не к спеху.

— Я передам.

— А как ваши дела, Лиз? Как встретили Новый год?

— Неплохо. Тихо, в кругу семьи.

— Тоже дело. Ну, рада была вас услышать.

— Спасибо, всего хорошего.

Джимми вернулся в третьем часу дня. Энн Мари была у себя, я сидела в гостиной. Он обошел диван и поцеловал меня в щеку.

— С Новым годом!

— Ну, привет.

— Угадай, где я был, - он помахал рукой – на большом пальце был налеплен пластырь. Я молча взглянула на него.

— В «Вестерне». В парке белка укусила.

— Молодец.

— Пришлось делать прививку от столбняка.

— Завязывал бы ты с этой медитацией, а то скоро без пальцев останешься.

— Это как?

— Да никак. Тебе Барбара звонила. Просила перезвонить.

— А, наверно, в дальней комнате ремонт затевает?

— Не знаю, что она там затевает. — Он сел на стул напротив меня. — Или что ты с ней уже затеял.

Он наклонился и протянул ко мне руку. Из-под пластыря выбивалась вата, палец выглядел как-то глупо и трогательно.

— Погоди, Лиз, ты ведь так не думаешь на самом деле?

— Как не думаю?

— Что у меня с этой Барбарой что-то есть.

— А разве нет? Сначала торчишь у нее целыми днями, потом это твое воздержание…

— Ну, это же значит, что я вообще…

— Ни с кем не спишь? Да неужели? А может, ты просто двух не тянешь?

— Лиз, не мели ерунды. Я и не видел ее с… октября.

— Когда ты и завел шарманку про воздержание.

— И что?

— А может, у тебя выхода не было.

— Это как?

— Джимми, я тебе не дурочка с переулочка. А может, ты с ней спал, а потом узнал, что тебе достался некий подарочек? И теперь ты боишься меня заразить?

Сама не знаю, как это вышло. Я этого вовсе не думала и не верила, что Джимми спал с этой Барбарой. Просто хотела его уколоть. И вдруг эти слова слетели с языка.

Джимми сидел на стуле и смотрел на меня.

— Лиз, я ушам своим не верю. Ты… как будто не ты говоришь. А совсем чужой человек.

— Могу сказать тебе то же самое.

Эту ночь он провел в другой комнате, а на следующий день сложил кое-какие вещи в рюкзак и ушел в Центр. На самом деле, мы даже не говорили об этом. Полагаю, оба думали, что это временно. Впрочем, я, если честно, даже не думала – просто ощутила облегчение от того, что он ушел, и одной заботой у меня стало меньше. Странно – ведь мы женаты больше тринадцати лет; конечно, иногда я страшно злилась на него, и не все между нами было гладко, но было бы естественно, если бы я начала скучать по нему, или хотя бы по его обществу. Но я всего лишь испытала облегчение. И хотя поначалу он почти ничего из вещей не забрал, в доме стало будто просторнее - мне стало как-то легче дышать.

Энн Мари, похоже, отнеслась к его уходу спокойно. На самом деле, это единственное, что меня тревожило – как она это воспримет. Спустя пару недель я убедилась, что она не переживает, и успокоилась окончательно. Все-таки, Джимми почти каждый вечер ее навещал, даже ужинал с нами – то есть, на самом деле он был рядом. Энн Мари повзрослела, стала больше времени проводить у себя или с Нишей общаться по телефону. Так что я решила, вряд ли ей так уж плохо. К тому же я не думала, что это надолго – мне казалось, однажды он вернется и наша жизнь наладится.

Объяснить другим, что случилось – вот это было непросто; но впрочем, много говорить не пришлось: один человек узнал – и новость разнеслась. Сначала все звонили и спрашивали, не хочу ли я пойти куда-нибудь, или может меня навестить, и прочее в том же духе, но, честно говоря, у меня просто не было сил. Ни с кем не хотелось ничего обсуждать - да я и не знала, что говорить. То, что случилось, касалось только меня и Джимми, и пусть порой мне хотелось его задушить, я ощущала, что у меня есть некий долг перед ним. Слишком это личное, о таком не болтают вот так, за чашечкой кофе.

Помню, что Никки, когда расходилась с Мэттом, всем и каждому, кто готов был слушать, излагала мельчайшие подробности. Он спал с какой-то женщиной, коллегой по работе, о чем она узнала, найдя в постели лобковый волос рыжего цвета — а Никки и Мэтт брюнеты. Понимаю, что ее душила обида, но, по-моему, нельзя себя так вести. И теперь мне ужасно неловко: Мэтт работает в банке, и всякий раз, как я его вижу, вспоминаю ту историю. Но они, по крайней мере, не завели детей. Энн Мари я втягивать ни во что не хотела, она-то не виновата ни в чем – и мы оба ее родители. Так что я держала свои мысли при себе.

А недели через две после того, как Джимми ушел, я осознала, что мне это даже нравится. Понимаю, это странно, но я стала как-то свободнее без него.