Да, подумал Доусон, должно быть, в этом все дело. Увы, по иронии судьбы именно сейчас ни ему, ни ей не следовало поддаваться романтическим устремлениям и чувствам. И без того жизнь Амелии в одночасье перевернулась с ног на голову, да и со своей собственной жизнью он обошелся не лучшим образом. Любая близость могла только ухудшить положение, причем для обоих. Нет, даже мечтать о том, чтобы заняться с ней любовью, было неразумно, опасно и… непорядочно.
Но Доусон все равно мечтал.
Постоянно.
Днем и ночью.
Слегка откашлявшись, он сказал:
— Мне кажется, сейчас тебе очень нужен друг — близкий друг, на которого ты могла бы положиться. Думаю, я мог бы им стать, если не возражаешь. — Доусон усмехнулся. — Именно поэтому я до сих пор здесь.
Но он лгал — лгал, потому что все было совсем не так просто, как он утверждал. И Амелия, похоже, тоже это понимала, поскольку посмотрела на него так пристально, словно пыталась проникнуть в его самые сокровенные мысли и чувства. Наконец она отвела взгляд.
— Мне нужен друг, а тебе? Тебе нужен материал для статьи.
— Я здесь не поэтому.
— Нет?
— Черт побери, конечно нет! — Он сказал это с такой горячностью, что Амелия снова подняла голову, но в ее глазах все еще читались сомнение и подозрительность. — Вся моя журналистская объективность улетела ко всем чертям в тот день, когда я увидел тебя. И ты это отлично знаешь.
Еще несколько мгновений они смотрели друг на друга в упор, потом Амелия снова занялась своим чайным пакетиком. Краем глаза она заметила, как Доусон съел свою половину шоколадного батончика и запил какао.
— Ты ешь так много шоколада? — удивилась она. — А ты не боишься, что не сможешь заснуть?
— Хорошо бы, если так, — ответил он. — Ты и сама знаешь, что со мной бывает, когда я сплю.
Это напоминание о его ночных кошмарах заставило Амелию вспомнить то, что было потом. Поцелуй. Его соблазнительный вкус витал между ними такой же реальный, как пар, поднимавшийся над их горячими кружками. Атмосфера в кухне стала заметно плотнее, ее словно пронизывали невидимые, но ясно ощутимые силы взаимного притяжения. Но ни он, ни она не двигались с места и только продолжали пристально смотреть друг на друга. В конце концов Доусон прервал затянувшуюся паузу:
— Я так и не поблагодарил тебя за то, что ты оказалась рядом, когда я проснулся от… после очередного кошмара.
Амелия небрежно отмахнулась — чуть заметно, одними пальцами, так что любой другой человек мог этого движения просто не различить. Любой, но не Доусон, который буквально пожирал ее взглядом. Он мог бы рассказать ей, сколько раз за прошедшие дни он вспоминал этот поцелуй и как сильно ему хотелось повторить его именно сейчас. Прикасаться к ней, прижимать к себе, гладить ее кожу, ощущать ее трепет и тепло, податливую упругость ее обнаженного тела — за это он был готов не колеблясь отдать жизнь и полцарства в придачу. Знай она, о чем он думает, а главное, каких усилий ему стоило не поддаваться своему жгучему желанию, она бы вряд ли так спокойно пила чай. И в его заверения, что он хочет быть ей только другом и защитником, она ни за что бы не поверила. А Доусон просто не мог не думать обо всем этом. Он пытался справиться с собой, со своим наваждением, но оно упорно возвращалось, и тогда Доусон решил, что было бы честнее сказать ей об этом.
Но как сказать — вот вопрос.
— Знаешь, — проговорил он с кривоватой усмешкой, — если бы ты будила меня после каждого кошмара, я бы нисколько не возражал, чтобы они мне снились. Хоть десять за ночь!
Они все еще смотрели друг на друга, когда неожиданно засигналил его мобильный. Весьма кстати, поскольку его решимость ни в коем случае к ней не прикасаться уже почти растаяла.
— Это ты, Хедли? — Доусон намеренно переключил телефон на громкую связь.
— Я, я… — раздался в динамике голос старого агента. — Я сейчас приеду, не стреляйте.
Не отвечая, Доусон выключил телефон.
— Кстати, — сказал он, — я тут подумал… По нынешним временам тебе следовало бы постоянно носить с собой твой знаменитый перцовый баллончик. И мобильник тоже.
— Насчет мобильника я согласна. Это была моя ошибка. Я не слышала ваших звонков. — Она чуть заметно улыбнулась. — Телефон и перцовый аэрозоль были в сумочке, которую я бросила на лестнице, когда поднялась наверх. Если бы баллончик был со мной, ты бы получил хорошую порцию жгучей жидкости прямо в лицо. Почему ты не назвался, как только вошел в кухню?
— Я боялся, что Джереми… что он может быть с тобой, в доме. А Хедли не хотел, чтобы он догадался о нашем присутствии.
Амелия вздохнула.
— Знаешь, я почти хотела бы, чтобы так и было… Чтобы он наконец появился и чтобы вы… вы его…
— Нет! — с нажимом возразил Доусон. — Нет! Это слишком опасно.
— Зато сейчас все было бы уже позади.
— Ну да, — мрачно кивнул он. — Все было бы позади, вот только ты, скорее всего, лежала бы здесь — мертвая.
ДНЕВНИК ФЛОРЫ ШТИММЕЛЬ
16 апреля 1984 г.
Вчера мы убили трех человек. А вечером устроили праздник, чтобы как следует отметить наш успех. Праздник получился такой, что все, кроме меня, еще спят.
Вчера действительно был большой день! И не только потому, что налет оказался успешным (мы взяли больше 60 тысяч долларов), но и потому, что он состоялся в день уплаты подоходного налога. Это очень символично (так говорит Карл). Мы дали правительству понять, что далеко не всем нравится, когда у них отнимают честно заработанные деньги.
Двух парней, которые охраняли бронированный автомобиль, мне почти не жалко. Во-первых, они были беспечны и за это поплатились. А кроме того, если подумать как следует, они здорово подвели тех, на кого работали. Как сказал Карл, если бы эти двое делали свою работу как положено, сейчас они были бы живы, денежки лежали бы в броневике, а мы валялись бы на мостовой убитыми. Но получилось наоборот. Никто из наших даже не был ранен, только я сломала ноготь, когда заталкивала заложницу в отделение для перевозки денег.
Нет, я не знаю, как ее звали. Она не представилась (да мы и не спрашивали), а по телику сказали, что ее имя не будет обнародовано до тех пор, пока не отыщут ее родню. Единственное, что мне известно, это то, что она была мексиканкой или пуэрториканкой и у нее были черные с проседью волосы. В ушах у нее болтались золотые сережки в виде маленьких крестиков. Думаю, в молодости она была красива. Она, наверное, до́ смерти напугалась; когда мы уже мчались прочь, она все время плакала и что-то бормотала по-испански. Я-то испанского не знаю, но думаю, что она молилась, а может, просто просила ее не убивать.
Карл очень нервничал и все время кричал на Мела, чтобы он ехал быстрее. Мы не планировали брать заложников, а Карл очень не любит, когда что-то идет не по плану. Наверное, водитель броневика все-таки успел нажать кнопку тревоги до того, как Мел его пристрелил, потому что полицейская машина появилась очень быстро. Она словно с неба свалилась и застала нас врасплох.
Эта мексиканка не имела никакого отношения ни к броневику, ни к перевозке денег. Она просто случайно проходила по улице — так сказал диктор в новостях.
Карл опомнился первым; он схватил ее за руку, толкнул ко мне и велел затолкать в фургон, пока он разберется с легавыми. После этого он несколько раз выстрелил в полицейских, а они, увидев, что мы взяли заложника, не стали нам отвечать. Одного Карл все-таки ранил — сейчас он в больнице, в критическом состоянии. По телику показывали целую толпу легавых, которые явились навестить раненого товарища. Когда Карл это увидел, он захохотал и сказал, мол, жаль, мы не можем устроить налет на больницу и положить их всех разом, чтобы в будущем у нас было меньше проблем с копами.
Так вот, насчет мексиканки… Карл велел ей заткнуться, но она продолжала плакать и что-то бормотать на своем языке. Вскоре у нее началась самая настоящая истерика — во всяком случае, я так думаю, потому что она больше не произносила отдельные слова, а просто выла. Слушать это было просто ужасно! Но еще страшнее оказался звук выстрела. Он показался мне совершенно оглушительным, потому что мы все были внутри броневика, а в замкнутом пространстве звуки кажутся намного громче. После того, как Карл застрелил эту женщину, у меня еще долго звенело в ушах. Наверное, у Карла и Мела — тоже, потому что мы трое довольно долго молчали и не произносили ни слова.
