- Дайте сюда ваше оружие, - обратился Кузьма к Доброславу и Дубыне, - и передайте поводья. А вы, мои товарищи, берите всех в кольцо вместе с волком…

Завидя возле терема свору сторожевых собак, Клуд сказал Буку:

- Иди и прижмись к моей ноге - и от неё ни на шаг…

Пёс, подняв голову, взглянул умными глазами в лицо хозяину и проделал всё, что тот приказал.

Охранники переглянулись между собой и удивились:

- Глякось, как понимает. Словно человек в образе зверя. Ай да пёс!…

- Между прочим, Буком его зовут, господа служивые, - разобиженный таким приёмом киевлян, буркнул Дубыня.

- Шагай давай! - прикрикнул Кузьма.- Сей час всё узнаем: и как зовут, и зачем в Киев пожаловали… Конные странники…

И в окружении вооружённой охраны Добро слава с Дубыней и Буком доставили в терем к князю. Аскольд быстро вошёл в гридницу, одетый в простую полотняную рубаху, княжеского только и было на нём что пояс, украшенный жемчугами, с драгоценным оружием, да ещё сапоги из красного сафьяна. Молча уставился, сверля глазами непрошеных гостей. Но те не смутились под его взглядом, так же молча рассматривали киевского архонта, о котором наслышались немало за время своего длительного путешествия.

Создавшееся неловкое положение разрядил грубым окриком Кузьма:

- На колени!

Но Аскольд знаком руки остановил Доброслава и Дубыню.

- Кто такие? - спросил.

- Крымские поселяне мы. Были в Хазарии и Византии… Вернулись оттуда на купеческом суд не. Мечтали увидеть священные воды Днепра, или Борисфена, как называют его хазары и греки. И очень хотели лицезреть тебя, князь киевский, Аскольдом наречённый, и твоего брата. А в том, что ты Аскольд, сомнений нету… Философ Константин, с которым мы ходили в Хазарию, сказывал, что ты белее волосами Дира и по возрасту старше… А философу о тебе и твоём брате рассказывал в Херсонесе главный над твоими купцами Мировлад.

Заслышав это имя, вздрогнул Аскольд, и желваки заиграли на его скулах.

В Константинополе мы узнали страшную весть, - продолжал Доброслав. - Ограбили их и отрубили им головы.

- Эта весть уже дошла до нас тоже, - глухо сказал князь. - Как зовут вас?

- Доброслав и Дубыня. А это наш Бук - помесь овчарки и волка, боец, надёжный друг.

- Постой, постой… Доброслав, Дубыня… Пёс дикий… Кузьма! - крикнул дружиннику. - Разыщи Еруслана!

Оказалось, что Еруслан с господином ускакали в лесной терем.

- Значит, ждать их не скоро… - сказал князь и снова обратился к Доброславу: - Если не устали с дороги, прошу за стол. Сдаётся мне, долгая у нас с вами будет беседа… Да, и пса накормите.

Утром следующего дня с княжеского двора поскакали гонцы сразу в нескольких направлениях: одни - в лесной терем, другие - на Подол к Вышате, третьи - на Щекавицу к греку Кевкамену, четвертые - к боилам - звать всех на Высокий Совет. За древлянами Ратибором и Умнаем тоже послали. Собрались все к вечеру. Кевкамен сразу узнал Доброслава и Дубыню и отвернулся, сказав что-то Аскольду. Видно, киевский князь пригласил грека для опознания… Но тут многих заставил обернуться возглас удивления и радости, вырвавшийся у Еруслана, когда он увидел в просторной гриднице друзей.

- Добрались всё-таки! Ай, молодцы! Соколы!

- сверкая глазами, восклицал княжой муж Дира, хлопая земляков своими широкими ладонями по их могутным спинам.

- А ты хорош в синем плаще! - искренне восхитился Дубыня.

- Не в плаще, а в корзно…

- Ишь, вижу, здесь ты не на последнем счёту.

- Выходит, Дубыня, на роду у нас было начертано - не всегда соль выпаривать… Ладно, потом поговорим. Я вас к Лагиру сведу.

- И он здесь?!

Здесь. Живописцем стал. На корабельных парусах красные солнца малюет, И вено[144] собирает. Жениться вздумал.

- Ишь ты! - снова восхитился Дубыня.

На Высоком Совете Доброслав рассказал князьям и боилам всё, о чём они с другом сведали в столице Византии, на корабле «Константин Пагонат» и купеческой хеландии, и передал прощальные слова Константина-философа о том, что в Византийской империи живут разные люди: есть обладающие властью и вершащие кровавые дела, есть и другие, хотящие добра, справедливости и дружбы с Киевской Русью.

- Верно, - сказал Светозар. - Даже в омуте, где водятся Водовихи, живут и русалки.

- Ну и что с того? - задал кто-то резонный вопрос. - Омут, он и есть омут, в котором тонут люди. Потому что злого в нём больше, чем доброго…

- Хватит слов! Уж всё решено. Лучше поблагодарим Доброслава и его друга, указавших нам, когда лучше выступить в поход, - подвёл черту под разговор Вышата.

На другой день Еруслан повёл Доброслава и Дубыню на Почайну. Оказавшись на вымоле, друзья изумились красавцам-кораблям, покачивающимся у берега на толстых льняных канатах. Особенно красив был один, длинный, узкогрудый, сработанный добротно, с любовью.

- Княжий… Аскольдов, - сказал Еруслан.

Послали за Лагиром. Тот прибежал; увидев Доброслава и Дубыню, присел от неожиданности. Обнялись. Появился и Никита с племянником. Марко сразу же обратил внимание на Бука. Солидно, не по возрасту, произнёс:

- Хорошая порода.

Все почему-то засмеялись. Как только ему доверили работать красками, он заважничал, не носился сломя голову, как его сверстники, а ходил прямо и гордо - как есть мужичок… Произнёс слова-то, а у самого глазёнки заблестели, захотелось ему потрогать Бука, погладить, поиграть с ним. И Доброслав, вспомнив сынишку любимой древлянки Насти, что осталась там, далеко, в крымской степи, сказал мальчугану:

- А хочешь покататься на нём?

- Как это?

- А так - как на лошади. Верхом.

- Хочу.

И снова все засмеялись. И теперь уж и Марко залился смехом вместе со всеми. Тут же взгромоздился на Бука.

Почему-то всегда дети и животные находят между собой общий язык. А у взрослых при встрече, казалось, восклицаниям, восторгам конца не будет.

- Доброслав, ты и впрямь колдун… Словно знал, что наша жизнь на берегу Днепра преобразится, когда советовал идти к нему, - говорил с благодарностью Лагир Клуду.

- Смотри, как ты хорошо сказал, Лагир. А ведь и мне идти в Киев тоже советовал Доброслав… - восхищённо произнёс Еруслан.

- Нет, братья, это не я вам советовал, - опечалился вдруг их товарищ, - мой отец, убитый хазарами…

Лагир повёл друзей на берег Почайны, туда, где встретил девушку, как ему казалось, невиданной красоты, и тут разговор сам собой зашёл о ней, о женитьбе.

- Послушай, а ты собрал вено? - спросил Еруслан.

- Нет ещё… Немного осталось, - потупился Лагир. - Мне недавно Аскольд приказал выдать три гривны, одну я израсходовал на подарок Живане, а две приберёг… Но этого мало.

- Живана - это невеста его. Красавица! - пояснил Никита. - А князь наградил Лагира знаете за что?

- За что? - переспросил Дубыня.

- За смеющееся солнце… На парусе, который будет поднят на княжеской лодье, он нарисовал солнце, которое смеялось. Вышата думал, что Аскольд и с него, и с живописца голову снимет, а тот взял и наградил…

- Раз такое дело - вот тебе от меня. - Еруслан протянул алану два арабских дирхама и несколько византинов.

Непрост мужичок, да ведь простые не становятся предводителями разбойничьих шаек, а потом первыми княжескими подручными…

- Дубыня, а ну-ка засунь и ты руку за пояс да вытащи и наши золотые… - обратился со смехом Доброслав к другу.

- Что вы, что вы, братцы, не надо…

- Надо. Бери, живописец. - Еруслан насильно вложил в ладонь Лагира монеты. - Иначе мы не погуляем на твоей свадьбе… Через несколько дней отправляемся в поход. И дождётся ли своего жениха красавица - неведомо. Так и останется в невестах.

- Типун тебе на язык, Еруслан… А теперь, как я понимаю, надо засылать купцов, - улыбнулся Дубыня.

- Есть у меня на Подоле одна вдовушка пригожая, - весело сказал Еруслан. - Вот её-то мы и зашлём купчихой, и боила Вышату попросим, чтоб поторговался с бабкой Млавой.