Велизарий, опознав Маркиана, положил его на пол колесницы и, оглянувшись, увидел, как двое агарян подошли к изуродованному трупу, долго один из них всматривался в обожжённое лицо и произнёс жалостливо:

- О, Всемогущий! Да это же Фархад…

Но рядом стоящий человек с нашивками на рукаве и плече начальника вперил взгляд хищных глаз на расстёгнутый пояс мёртвого, из-под подкладки которого выпали несколько золотых. Подобрал их и сказал презрительно:

- Смердючий пёс! Копил золото, вместо того, чтобы отдавать в казну… Хоронить его не будем, пусть терзают гиены…

Тот, кто признал Фархада, а это был его друг, отвернулся, чтобы скрыть слезы…

Победа!

Трепыханием сильной птицы в руках ощущал её Македонянин, - она полностью сделана им самим, без присутствия василевса, поэтому сладостна. К одной радости прибавилась вдруг другая: шталмейстеру гонец вручил письмо от Даниелиды с далёкого острова Патрас. Она писала о своей пламенной любви и сообщала о том, что получила послание от Игнатия, для неё, казалось бы, ничего не значащее, так как бывший патриарх всего лишь справлялся о её здоровье.

По прочтении сих строк Македонянин усмехнулся…

Не думал, что когда-нибудь мы сможем договориться: не по поводу обмена пленными, хотя неуступчивость Карбеаса и его чиновников оправдана и понятна… Договориться между собой… Ибо в нашем посольстве, как я уже говорил, находились слишком разные люди. Я даже подозреваю, что среди них пребывали и такие, которые совсем не заинтересованы в том, чтобы обмен проходил в нашу пользу… К примеру, Аристоген… При «торгах» с Карбеасом он иногда так завышал наши требования, что я диву давался, и, конечно же, сделка не проводилась…

Я сказал Мефодию:

- А не есть ли с его стороны хитрость, направленная на срыв переговоров?

- Зачем бы ему хитрить? - в свою очередь спросил меня брат философа, но пообещал присмотреться к протасикриту.

Аристогену поддакивал и Ктесий. Не менее вредил общему делу своей несговорчивостью Иктинос, которого с места не сдвинешь, как медного пустого быка.

Если б не искусная дипломатия Мефодия и не люди из военного лагеря, трезво оценивавшие ситуацию и хорошо знавшие обстановку на театре боевых действий, переговоры с павликианами и арабами могли бы зайти в тупик.

Но вдруг обмен пошёл успешнее, и вскоре мы поняли, почему… Василий Македонянин выиграл локальную битву, - и Карбеас стал намного уступчивее. Но не настолько, чтобы освободить из плена всех турмархов…

Дубыня в ожидании окончания наших переговоров слонялся с Буком в окрестностях Тефрики, познакомился с моей сестрой. И я часто стал видеть язычника в её обществе. На горе или радость мне, они, кажется, подружились. Дубыня помогал Максимилле по хозяйству.

Но как-то я увидел Дубыню в кругу нескольких местных бродяг, по всему видать, отпетых негодяев… Меня сие насторожило, ибо помнил, какие мысли вынашивали когда-то язычники в отношении Медной Скотины…

Боялся и того, что Карбеас вдруг узнает, что Иктинос - сын Аргира, убийцы отца ересиарха. Это тоже осложнит переговоры. И может привести к непредсказуемым результатам. В конечном счёте ответ перед василевсом придётся держать не только Мефодию, но и эпарху Никите Орифе, ибо он послал в Тефрику своего регионарха…

Незнакомца, который вызвал душу моей умершей матери, и бесследно исчезнувшего, я не забыл… Наводил о нём справки, но безрезультатно.

Переговоры наши проходили наверху, в здании тюрьмы, они затягивались допоздна. Как-то возвращаясь уже при свете луны, наподобие той, что заглядывала к нам в окна и висела над кладбищем, я снова окатил внимание на собравшихся бродяг, и мне показалось, что среди них находился Гасмаран… Подошёл поближе и стал искать его глазами, но в толпе не обнаружил. «Что такое?! Почему при воспоминании о нём у меня начинаются видения?… Человек ли он?! - уж который раз я задавал себе этот вопрос. - Но я действительно увидел его среди злодеев…» - убеждал себя.

От толпы отделился человек, безобразный в своём грязном обличье, с бельмом на глазу, хромой, с толстыми вывороченными губами, и гнусаво спросил:

- Господин ищет кого-то?

Я было хотел осведомиться у него о Гасмаране, но передумал:

- Нет-нет, никого…

- Тогда подайте калеке, - и он протянул мохнатую руку.

Во избежание всяких осложнений я сунул в широкую заскорузлую ладонь серебряную монету и отошёл.

Кто-то из толпы рванулся за мной, но его остановили. Оглянувшись, снова увидел среди попрошаек Гасмарана. На этот раз уже не мог ошибиться: вышедшая из-за туч луна ярко осветила сборище бродяг, - я остановился и громко позвал:

- Гасмаран!

Прошло время, прежде чем он решился подойти.

- Ты как оказался среди грязного сброда?! - воскликнул я удивлённо.

- Тише, если не хочешь получить в спину ножом… - предупредил он. - И запомни: они, эти бродяги, не злодеи и негодяи, как ты думаешь, а мои братья… Братья не только по вере, но по страданиям, принявшим не по желанию судьбы, в которую мы не верим, а по злой воле жестоких византийских сановников… Пошли, и я тебе кое- что поведаю.

Да, я услышал интересную и вместе с тем страшную историю о людях, оставшихся в малолетстве без родителей и мыкавших горе, историю об отверженных… Как и Гасмаран (тогда его звали иначе), его братья, как он называл бродяг, после жестокой казни, учинённой сановниками Феодоры их матерям и отцам, были выкинуты на улицу и сделались неприкаянными, попрошайничали, воровали, когда же подросли, взяли в руки нож, кусок железа, топор и начали грабить и убивать. Гасмарану повезло: чем-то он понравился заезжему факиру и магу, и тот, обнаружив в мальчике редкую способность узнавать чужие мысли, взял его с собой. Обучил сложному искусству волшебства, умению вызывать духов и дал новое имя от неба… Но вскоре маг умер. Гасмаран вернулся в Тефрику и снова встретил своих друзей.

На общинном сборе павликиан он увидел Максимиллу, и она ему очень понравилась, а после смерти нашей матери предложил ей руку и сердце, хотя и знал, что павликиане исповедуют безбрачие. Естественно - сестра ему отказала, заподозрив Гасмарана ещё и в колдовстве. Он не стал скрывать этого, но уверил её в том, что колдовство его - не есть следствие чёрной магии, идущей от дьявола, а как раз наоборот… Максимилла не поверила, и он перестал приходить к ней.

Тут приехал я, и Максимилла, видя мои отчаяние, горе и желание узнать, что же мама хотела сказать перед смертью, нашла Гасмарана и попросила его вызвать для меня душу умершей… Значит, наша встреча у тюрьмы не явилась случайной, а его внезапное исчезновение тоже объяснилось: Гасмаран потом сделал так, что всё происходящее на кладбище воспринималось мною как сон…

Ну и сестрица! - провела братца… И я долго ломал голову над вопросом: почему же, получив от моей сестры отказ, Гасмаран не порвал с ней окончательно и даже больше того - с готовностью выполнил её нелёгкую просьбу? Думаю, что Гасмаран не до конца был искренним с Максимиллой, уверяя её в том, что его волшебство ничего общего с черным колдовством не имеет. Хотя я и сам слышал на кладбище слова его молитвы, обращённые к Богу…

Но если бы всё обстояло ладно, то Гасмарану не составило бы особого труда убедить мою сестру в том, что он не связан с дьяволом, и добиться желаемого результата - стать её мужем. Но он этого не захотел делать, предпочтя просто остаться её другом… Поэтому мне надлежит всё-таки по приезде в монастырь Полихрон исповедаться Константину и снять с души грех…

Гасмаран сказал мне:

- Вполне понимаю, что ты не станешь разделять нашу точку зрения… Но мы осуждаем Карбеаса за то, что он хочет обменять всех турмархов.

- Почему?

- Потому что их руки обильно обагрены кровью безвинных… Ваши турмархи, сановники и есть настоящие злодеи, а не мои братья, коих ты таковыми считаешь.