Будучи помощником епископа много ездил по нуждам церкви, и теперь ему было с чем сравнивать окружающий сейчас ландшафт. Побывал он и в Риме, и в Константинополе, у мадьяр и у моравских славян-язычников, подводя их под свою веру… Но лучших мест не нашёл…

Да, собственно, и не искал их, потому что кровное дело его здесь, которому он служит верой и правдой… «Хотя что считать правдой? - задал наедине с собой смелый вопрос Ганнон. - Ведь такая же правда есть и у Константина-философа, и его брата… А я еду мешать им, а по возможности и расправится с ними… Прости Господи и помилуй нас, грешных… Веление папы, апостольского преемника, - закон. И каждый истинный христианин должен следовать ему беспрекословно, ибо нет святее, чем римская церковь».

В послании к епископу Зальцбургскому папа писал, что над кораблём византийцев командует капитан, родственник бывшего патриарха Игнатия, ненавидевшего Фотия, а следовательно Константина и Мефодия. Нужно использовать сие обстоятельство…

Ганнону уже было известно: буря уничтожила одно судно мораван, осталось два - византийское и другое - служащее для охраны. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эти два корабля свернули в Мораву, протекающую по земле великого князя Ростислава… Там их уже не достать.

«Вся надежда на капитана… Как там его имя? Ктесий… Да, так!» - думал викарий.

Он позвал священника Иоганна, уже в годах человека, но телом ещё сильного, а умом - хитрого и изворотливого…

- Бери с собой двух крепких бойцов и найди способ встретиться с капитаном судна византийцев, который станет действовать, как нужно нам… И надлежит сделать так, чтобы это судно и моравское застряли в водах Дуная… А тут подоспеем и мы…

- Вас понял, святой отец… Благословите!

- Благословляю! - Ганнон поднялся, перекрестил Иоганна, потом грудь свою и опустился в каюту.

Иоганн тоже последовал за ним, но затем свернул к себе, переоделся в доспехи, вооружился мечом, луком со стрелами, щитом, скармасаксом[249], - теперь он уже не «святой отец», а смелый и беспощадный воин, готовый победить, а если надо и умереть за веру Христову и папу римского…

Но если для святого отца позволительны какие- то колебания, даже слабости, то для солдата они просто недопустимы.

Таких же решительных двух человек Иоганн взял себе в боевые товарищи: одного звали Вульфардом, другого - Хлодвигом.

Ещё некоторое время гребное судно продолжало плыть по реке. Когда на высоком берегу завиднелась сельская кирха, оно свернуло ближе к берегу и ошвартовалось напротив неё. На землю сошли викарий, Иоганн, Вульфард и Хлодвиг.

У настоятеля кирхи Ганнон потребовал трёх лошадей под сёдлами. Здесь он распрощался, поблагодарил сельского священника, сделавшего добро во имя Господа Иисуса Христа и Его матери Девы Марии, и спустился к реке.

Иоганн с боевыми товарищами пустили вскачь лошадей: посуху, спрямляя путь, они через горы должны будут выехать к озеру Нёйлидлер-Зее, северным берегом обогнуть его и достичь Дуная возле отрогов Западных Карпат, в месте слияния его с Моравой. И там Иоганну надлежит встретиться с Ктесием…

Лёгкость, с которой расстался сельский священник с тремя лошадьми со сбруей, стоившими и без неё немалых денег, пусть не удивляет читателя, - таковы были германские законы и нравы тех лет, не отличающиеся мягкостью от законов и нравов императора Карла Великого, наоборот, скорее - ужесточившиеся…

Они касались не только подданных Людовика Немецкого, но и поселенцев тех областей, над которыми распространялась власть епископов, всячески старающихся проводить свою независимую от короля политику, так же, как и феодалы, живущие в неприступных замках.

Подобное творилось не только в Германии, но и во Франции и Италии после распада Франкской империи. Вот «образчик» неповиновения да и явного вызова королю Франции в письме одного графа:

«Удивляешь ты меня очень, государь мой, как столь поспешно, не разобрав дела, присудил ты меня недостойным феода твоего. Ведь родовитость у меня есть. Если дело касается исполнения службы, то хорошо тебе ведомо, что пока я был у тебя в милости, служил тебе и при дворе, и в войске, и на чужбине. Если же потом, когда ты данный мне феод решил отобрать, я, обороняя себя и свой феод, нанёс тебе какие-либо обиды, то ведь совершил я это, раздражённый несправедливостью и вынужденный необходимостью. Ибо как же я могу оставить и не оборонять своего феода? Бога и душу свою ставлю в свидетели, что лучше предпочту умереть на своём феоде, нежели жить без феода».

Зато внутри самих поместий, принадлежащих феодалам или духовенству, неподчинение каралось жестоко. Хорошо вооружённые, укрытые стенами замков и монастырей графы, бароны, рыцари и отцы римской Церкви заставляли смердов работать на себя от зари до зари, в то же время относясь к ним с большим презрением.

«Лучше всего, когда крестьянин плачет; худо, когда он радуется…» - говорили они. Распевались рыцарями и такие песни:

При переводе с немецкого русский переводчик зарифмовал стихи, - это не авторская придумка: песня подлинная, как и письмо графа…

Поэтому для епископов и его приближенных мелкий сельский священник являлся таким же рабом, как и смерд… А смерд, в свою очередь - рабом того же мелкого священника.

Хлодвиг, поджарый, чуть раскосый, с низким лбом ломового бойца, восседал на вороном жеребце, который бежал рядом с лошадью серой масти Вульфарда, высокого, широкоплечего, ушастого, с рыжими усами; они, несмотря на свою пышность, не прикрывали ряд верхних зубов, когда их обладатель смеялся. А смеялся он часто, даже без всякого, казалось, повода…

Иоганн, чернобровый, с карими глазами, крутым подбородком, среднего роста, но имеющий большую силу, ехал на коне мышастого цвета впереди своих сотоварищей, как и положено старшему. Он и Вульфард были саксами. А Хлодвиг - исконный житель Альп, чем он и гордился… Поэтому вид у него оставался всегда преувеличенно важным…

Всего каких-то шестьдесят шесть лет назад, в 796 году, дед Хлодвига в составе войска великого Карла и двух его сыновей побывал в Саксонии. Там они обошли все мятежные селения, сожгли их и опустошили, взяли добычу в неисчислимом количестве, привели оттуда пленных мужчин, женщин и детей и расселили их по берегу Зальцаха.

Иоганн и Вульфард и являлись их потомками.

Святой отец Иоганн, как и Ганнон, учился в духовном училище, где преподавали историю. И он хорошо знал причину иеремиады[250] своих предков и прошлое франков и германцев. Поэтому, заметив напыщенность Хлодвига, он стал его подначивать. Выбрав момент, обернувшись, улыбаясь спросил его:

- Не приходился ли тебе родственником король Хлодвиг?

- Э-э, куда хватил, святой отец! - намеренно грубо ответил воин.

- Подъезжайте ко мне… Расскажу вам о нём, - Иоганн сделал жест рукой, чтобы Вульфард и Хлодвиг ехали рядом. - Однажды после жестокого боя воины короля среди другой добычи захватили драгоценную чашу… По древнему обычаю вся добыча делилась по жребию между воинами. Но Хлодвиг попросил отдать ему эту чашу сверх его доли. «Делай всё, что тебе угодно, - ответили дружинники. - Никто не может противиться твоей власти!» Но один из воинов выступил вперёд и, разрубив чашу боевым топором, заявил: «Ничего ты не получишь, кроме того, что тебе достанется по жребию!» Хлодвиг смолчал, но решил отомстить воину. Через год на военном смотре он обвинил непокорного в том, что его оружие содержится в беспорядке, и разрубил ему голову боевым топором. «Так и ты поступил с чашей!» - воскликнул он при этом. После смотра воины в страхе разошлись. Опираясь на преданную ему дружину, Хлодвиг силой принуждал всех к подчинению. Он стал королём - правителем всех франков и германцев.