- Малика! - позвал свою любимицу. - Сядь рядышком, моя красавица. Хочешь со мной поехать в Саркел?
- А что мы там делать будем, дядюшка Асаф?
- Сказать, что хочу продать тебя, сама не поверишь: кому ты теперь нужна?… - пошутил хазарин.
Малика обиженно фыркнула: «Старый козел!» - вслух, конечно, эти слова не произнесла.
- Не обижайся, Малика, просто хочу тебя взять с собой, чтоб в дороге мне было с кем по душам поговорить… Люблю я тебя…
- Ну да ладно о любви. Слышала…
- Нет, моя дорогая, я серьёзно… Едем к моему родственнику. Товары повезём. На степь поглядим. На новых людей тоже. И тебе прогуляться полезно будет…
- Ой, как хорошо, дядюшка… Спасибо!
Поручив вести лупанарные дела своему доверенному лицу, закупив у греков и арабов благовоний разных, мёд и меха у русов, посуду тонкой работы у армян, ковры у алан, отправился Асаф вместе с Маликой и пятнадцатью охранниками в неближний путь…
Вот их и встретили киевляне на подходе к Саркелу.
Охранники каравана оказались никудышными воинами, при виде вооружённых свирепых людей побросали оружие, щиты и тут же сдались, и русам даже никого убивать не пришлось, потому что никто не собирался оказывать сопротивление.
- Вот псы поганые! - возмущался Асаф, видя такое: - А я им хорошо пообещал заплатить, кормил в дороге… Шиш им теперь!
Кузьма и Еруслан от души хохотали, потешаясь увиденным и услышанным.
- Не повезло нам, детка, - обратился хазарин к Малике. - Ограбят теперь, заберут всё…
- Вот что, старик, грабить не будем. Красавицу-наложницу не тронем, при тебе оставим, только сделаешь всё, что мы велим. Иначе за ваши жизни я и полушки не дам… - сказал Кузьма.
- А что такое полушка? - осмелев, кокетливо пропела Малика.
Кузьма снова рассмеялся, взял указательным и большим пальцами руки мочку уха женщины и ответил:
- Вот это и есть пол-ушка… Когда-то на Руси ходили в торговле пол-ушки и ушки белок с серебряными гвоздиками и куны - мордочки куниц… А теперь полушкой называют у нас самую мелкую монету…
- Вы из Киева? - удивился хазарин. - А сюда как попали?
- Ишь какой любопытный! - прикрикнул на него Еруслан: шрам через всё лицо - серьёзный мужик…
Асаф виновато опустил голову.
- Как попали сюда - долгая история, - примирительно изрёк Кузьма. - Учти, отец, если посмеешь ослушаться, сразу умрёте. Понял меня?…
- Понял.
- Вот и добре.
Охранникам приказали снимать с себя хозы и сапоги. Те подумали: конец, сейчас разденут и изрубят мечами или побьют стрелами. Некоторые, разоблачаясь, взмолились о пощаде.
- Никто вас не тронет, - заверил Кузьма.
Киевляне переоделись, но оружие и щиты оставили при себе свои. Пленных, кроме Асафа и Малики, отослали на диеру к Диру. Известили его, что, как и было условлено, отправились с купеческим караваном в Саркел.
- Даруй им, Перун, успехов! - пожелал Светозар.
- И нам тоже! - ответствовал воеводе киевский князь. - Теперь нужно так всё рассчитать, чтобы скрытно подойти к крепости, а потом затаиться и ждать до тех пор, пока дадут знать о себе Кузьма и Еруслан.
- Княже, караван будет двигаться по берегу старицы и находиться у нас на виду. А со стороны основного русла вырыт ров и наполнен водой…
- Приказывай поднимать паруса, кажется подул попутный ветер. Да пусть кормчии большого хода кораблям не дают…
Позванивая колокольцами, караван тоже тронулся с места. К головному животному, на котором устроено сидение под балдахином, где покачивалась в такт шагам Малика, подъехал Еруслан и заговорил. Он не произвёл на неё, как на «дядюшку», впечатление беспощадного человека; кроме ужасного шрама на лице Малика ещё увидела и его глаза и уловила исходящий из них свет неистраченной нежности… Только женщинам дано увидеть этот свет, и сарацинка с живостью стала отвечать на вопросы угрюмого русича.
Она рассказала ему всё о себе, не скрывая даже того, чем занимается в Херсонесе и кем доводится Асафу. «Дядюшка» попытался прервать её словоохотливость, сказав что-то по-хазарски, но Еруслан так поглядел на него, что тот мигом прикусил язык.
Поддавшись на откровенность Малики, Еруслан поведал всё без утайки и о себе… Взглянул на неё очень внимательно, оценив ещё раз её красоту и непосредственность, отъехал к Кузьме.
- Ты был в Херсонесе?
- Не приходилось…
- Жаль… И мне не приходилось. Если доведётся побывать, зайди в лупанар, - кивнул в сторону хазарина. - Он его владелец.
- А кто эта женщина?
- Купцу племянница… - соврал Еруслан. Ему почему-то не хотелось, чтобы Кузьма и остальные русичи знали, что она - блудница.
- Я думал, что наложница.
- Индюк думал…
Выбрав момент, Еруслан шепнул Асафу об этом.
- Мне что, всё равно… - ответил Асаф, подумав ревниво: «Втюрился что ли?! А Малике надо хвост подкрутить…» Сказал красавице снова по-хазарски:
- Знай, женщина, что ты теперь мне приходишься настоящей племянницей, а я отныне не лупанарный дядюшка, а как бы тоже всамделишний… Так он хочет, - Асаф ткнул рукой в Еруслана.
Малика счастливо зарделась, хазарин сразу уловил перемену в её лице:
- Да прикуси язык!
- Вот что я тебе скажу, дядя Асаф, ты не в Херсонесе и не в доме, перед которым вкопан камень с посвящением Кая Юпитеру…
- Ишь, вкопан… Да я его и вкопал! Ладно, угомонись. Мой бог Яхве говорит мне: «Молчи, Асаф…» И я буду молчать.
- И правильно говорит…
«Стерва сарацинская… - про себя промолвил «папашка». - Надо было аланку вместо неё взять, да у той голова пустая… Ах, зато какие груди! Зря я эту поездку затеял… - вздохнул Асаф и над собой посмеялся: - Развеюсь… Болван. Как говорят христиане: буду теперь свой крест нести до конца…»
По прибытию в Саркел Асаф узнал печальную новость: тудуна Менаима уже нет в живых… А вместо него делами крепости заправляет начальник тысячи, присланный из Итиля Завулоном.
Остановился хазарин у родственника неподалёку от рыночной площади; там же, в доме, похожем на солдатскую казарму, проживали прибывшие в Саркел греческие и арабские купцы.
Асаф с огорчением видел, что между Маликой и Ерусланом устанавливались с каждым днём всё более тёплые отношения, и мешать этому не смел - боялся. Но зато русы оказались расторопными. Они ловко помогали владельцу лупанара в сбыте товаров, особенно старался Кузьма, который мог умело и поторговаться… Хазарин знал, они рядом с ним неспроста и понимал - почему… А после того, как ему стало известно о гибели Менаима, догадываясь, что убили его скорее всего люди из тысячи Чернодлава, готов был и сам не по принуждению служить киевлянам.
«Добрался всё-таки до Утешителя Завулон. Раньше, до Менаима, крепостью ведали приближенные и родственники кагана, и немалая часть золота, вырученного от взимания десятин и разных пошлин, доставалась ему. Вот он и убрал с пути золотого ручейка камень, воздвигнутый царёвым наместником… А заодно и его самого!» - раздумывал Асаф, хорошо знакомый с нравами хазарского двора.
Недавно прибыли купцы из Киева: привезли на продажу рабынь, шкуры, мёд и меха. Остановились, как всегда, перед крепостными воротами, где высились их идолы… Как на Итиле, так и Танаисе, у якорных стоянок (приплывают русы и на кораблях) воздвигнуты большие деревянные дома, и живут в них человек по десять, двадцать, или больше, или меньше. Вот как далее описывает места обитания русских купцов и их обычаи в чужедалье арабский путешественник Ибн-Фадлан: «В доме у каждого купца скамья, лавка, на которой он сидит вместе с привезёнными для продажи красивыми девушками. Иногда купец тут же забавляется с рабыней, а сосед смотрит, а иногда и многие находятся в таком же положении перед глазами других.
Случается, что желающий купить рабыню входит в дом и застаёт её в сладостных объятиях господина, который не прекращает этого занятия, пока не удовлетворит своей похоти…
Зато исправно молятся своим идолам, - деревянным болванам, - один в середине - высокий, с изображением лица, похожего на человеческое; другие - малые, стоящие вокруг главного.
