— Ничего не скажешь!.. Пример вы подаете замечательный, — сказал Ораков, не повышая голоса. — Обычно за это строго наказывают, и вы уже заслужили наказание!
Башлык помолчал немного.
— А теперь я хочу узнать, — сказал он и стиснул пальцы рук, — с какой радости вы напились?
Сидевший ближе к двери бригадир заерзал на стуле и, глядя в пол, глухо пробурчал:
— Сами не знаем. Видимо, шайтан попутал…
— А я думаю, шайтан тут ни при чем, — строго произнес Ораков. — Вы напились с определенной целью, но у вас ничего не вышло. И никогда не выйдет! И если хоть раз еще попутает вас шайтан, знайте: это обойдется вам дороже, чем вы думаете.
Отношения между членами правления и председателем складывались трудно. Он по-прежнему не получал от них ни помощи, ни поддержки. Любую его инициативу или предложение, направленные на расширение хозяйства, укрепление его экономики, они встречали либо ледяным равнодушием, либо насмешками. Особую активность проявлял Чорлиев. Нового председателя безо всякой на то причины он возненавидел чуть ли не с первой встречи. Это и определило их дальнейшие отношения.
Однажды Ораков вынес на обсуждение членов правления предложение об освоении пятидесяти гектаров земли, расположенной к северо-западу от села. Это предложение находилось в полном соответствии с планом развития колхоза и с возросшим спросом городского населения на овощи.
Как всегда, первым взял слово завфермой молочного скота Таган Чорлиев. Он встал, солидно откашлялся и, резко мотнув головой, вдруг ни с того ни с сего разразился диким смехом. Он буквально закатывался от хриплого хохота и долго не мог вымолвить ни единого слова.
Наконец, вдоволь насмеявшись, он вытер выступившие на глаза слезы, пот со лба и устало произнес:
— О-о-ох! Прошу извинить меня за неожиданный смех. Право, не я виноват в этом, а наш уважаемый башлык… Хорошо ли вы представляете себе земли, о которых он толкует, как о целинных? Нет?
Все молчали, ожидая, что скажет Чорлиев дальше.
— Да ведь — это те самые земли, — вдруг окрепшим голосом громко заявил Чорлиев, — которые, как снегом, много лет покрыты солью. Место негодное, солончак. Я знаю: правду скажешь — отца обидишь. Но я скажу правду. Как она ни горька, а все же лучше, чем мед кривды. Так вот, слушай, башлык. Осваивать солончак под овощи ты предлагаешь либо по глупости, либо по молодости лет. Услыхал, что мода на целину и сразу смекнул: «Ага! Давай-ка и мы кое-что освоим. И мы не хуже других, а в своих отчетах, куда следует, напишем об этом. Может, заметят и премию дадут или орден. Но ты не подумал о том, во что обойдется колхозу твоя затея! Конечно, прямо на соль овощи ты сажать не станешь. Значит, те пятьдесят гектаров вначале надо спланировать, вспахать и несколько раз промыть. Подсчитал ли ты, каких денег это будет стоить? Поймите меня правильно. Денег не жалко, когда их расходуешь с умом. Но ведь ни пахота, ни промывка тех земель к жизни не вернут. И ничто на них никогда не вырастет. Даже чертополох! Значит, все средства будут брошены на ветер. Между прочим, это колхозные денежки… Разумно ли это? Хотя такое уже было. И до тебя пытались освоить тот солончак. Но кроме напрасных трат, ничего из этого не вышло. Не выйдет и у тебя. Даже не старайся.
Речь Чорлиева была дерзкой, откровенно оскорбительной. В ней что ни слово, то — издевка, насмешка, укол. Бегенч понял, что это тоже вызов на скандал, проверка его нервов, самообладания. Опять надо было держать себя в узде, не волноваться, не терять выдержки.
Выслушав завфермой, Бегенч сказал:
— Таган-ага, вы упрекнули меня в молодости. Но разве ум не в голове, а в годах? Народная мудрость гласит, что — в голове. Я не собираюсь говорить о себе, Я весь на виду. Скажу лишь о том, что умных талантливых людей у нас много и среди молодых. А на иного глядишь: жизнь прожил, а ума не нажил.
Чорлиев надменно молчал. Он даже демонстративно отвернулся от председателя: мели, мол, что хочешь — мне все равно!
— Но я отвлекся немного, — продолжал Ораков. — Теперь по существу. Ту землю, которую необходимо освоить под овощи, я обследовал сам, а затем со специалистами сельского хозяйства. Действительно, она засолена и производит грустное впечатление. Но земля тут ни при чем, люди виноваты. Это — результат их халатности, лени и, я бы сказал, преступного отношения к земле. И все же, если как следует взяться за тот участок и провести агромероприятия, то я не сомневаюсь…
Чорлиев не дал Оракову закончить фразу. Он вскочил с места, сорвал с головы старую обшарпанную ушанку и завопил таким голосом, как будто его только что ограбили:
— Люди! Вы видите эту шапку? — Чорлиев поднял ее над головой. — В знак того, что я смело выступаю против башлыка и уверен в своей правоте, я бросаю эту шапку под хвост собаке!.. — И выкатив налившиеся кровью глаза, Чорлиев сел на шапку. По местным представлениям, выходка заведующего фермой была равносильна грубому оскорблению, пощечине.
Но председатель отнесся к ней спокойно. Он подождал, когда утихнет смех, поднялся и сказал:
— Что ж, Таган-ага… Народ вы неплохо потешили. Но разве мы для этого собираемся и тратим время? Прошу в дальнейшем быть серьезнее, без фокусов. Здесь не цирк, а колхозное правление.
После Чорлиева выступили другие. Одни настаивали на том, чтобы осваивать участок, и как можно быстрее, другие не менее решительно возражали. Третьи, наиболее хитрые и осторожные, сохраняли нейтралитет.
— Очень жаль, что мнения у нас разделились, — обращаясь сразу ко всем, сказал Ораков. — Как же быть? Может, забыть о целине, плюнуть на это дело? Нет, целину мы будем подымать. Иначе ведь и не докажешь, кто же из нас прав, а кто просто-напросто болтун.
Бегенч болезненно переживал отсутствие единства среди членов правления и их поддержки. Но в проведении своей линии был непоколебим.
А нерешенных вопросов, проблем и просто повседневных дел становилось все больше. Они сыпались на него, как из рога изобилия. Ему все чаще стало казаться, что теперь он очень напоминает легкую былинку, подхваченную бешеным степным ветром, который с утра до вечера крутит ее и с каждым оборотом все быстрее. Бегенч пытается что-то сделать в этой жестокой и беспрерывной круговерти, но уверен, что ничего путного сделать не может, а только мечется и смертельно устает. Еще весна не пришла, а он с восхода и до заката в поле, в парниках: надо проследить за работой трактористов, овощеводов, поливальщиков. Сейчас главное — качество подготовительных работ. От того, как будут подготовлены земли, как будут вспаханы, удобрены и политы, какого качества посадочный материал, — зависит решение одной из самых важных задач полеводства — повышение урожайности овощей.
Думал Бегенч и о строительстве коровников, кошар, о кормах для скота, о подборе и расстановке кадров, о быте колхозников. Мысли об этом не покидали его ни днем, ни ночью, ни дома, ни в рабочем кабинете, ни а пути. А ездить в ту пору приходилось много.
Вскоре после того, как в Гяурскую степь пришел Каракумский канал, здесь в урочище Гаплан колхозу «Октябрь» отвели под виноградники, сады, овощные и зерновые культуры несколько тысяч гектаров прекрасной целины. Там же началось строительство большого поселка.
От села Евшан-Сары до урочища Гаплан километров семьдесят, а то и больше. А в оба конца полтораста будет. Чтобы съездить туда, надо день потерять. Бегенч терял этот день, но с пользой. Зорким хозяйским глазом присматривался к тому, как идет освоение целины и строится поселок. Внимательно приглядывался к людям, К лодырям, пьяницам и халтурщикам был беспощаден. Но с особенной теплотой, уважением относился к тем, кто работал честно, с увлечением, не жалея сил. Для них Бегенч не скупился ни на теплое душевное слово, ни на похвалу. Если кто-то мешал целинным делам, тормозил их и нужна была помощь «на самом высоком уровне», Ораков действовал быстро и смело. Он ехал в райком, в главк, в министерство и устранял помеху.
