Проводив гостя и начальника участка, бульдозеристы направились к бригадному стану. Немного поотстав от других, рядом с бригадиром шел Малыш.

— Хыдыр-ага, — обратился к нему Кичи.

Агабаев остановился, взглянул на него снизу вверх.

— Что?

— Я ведь не нарочно… — потея от смущения, почти шепотом произнес Малыш.

— О чем ты? А!.. Ладно. Ничего, — отвернувшись от Малыша, мягко сказал Агабаев. Он долго не мог сердиться. И давно уже простил ученика. Тем более, что все обошлось очень хорошо!

Сигаретный дымок, завиваясь спиралью, улетал в открытое окно, за которым оранжево полыхал июньский зной.

Дементьев стряхнул пепел с сигареты и пытливо взглянул на меня.

— Вы просите, чтоб я рассказал о себе? Пожалуйста!..

И вслед за этим он начал читать наизусть отрывок из повести Паустовского «Колхида». Сергей Георгиевич читал довольно выразительно, и я живо представил себе, как ветер швырнул в окна духана горсть пыли и сухих розовых лепестков, как, нервно перебирая зеленые листья, заволновались пальмы, как вылетавший из труб дым мчался вдоль плоских улиц Поти, сметая запах отцветающих мандаринов.

Я увидел надвигающийся с моря дождь, тяжелым дымом лежащий над водой.

Я представил себе грузинский духан, столик, и за ним молодых людей, покорителей Колхиды. И как живой прозвучал голос инженера Габунии:

— Двести сорок дней в году здесь лупит непрерывный дождь.

Другой добавил:

— Пламенная Колхида!

Дементьев меня поразил. Не часто встретишь людей, которые вот так бы, как он, знали «презренную» прозу. Стихи — другое дело. Во всяком случае, такого человека, как он, я меньше всего ожидал увидеть в Головном, небольшом поселке, у истоков Каракумского канала.

— У вас отличная память, — польстил я Дементьеву, — но причем тут Колхида?

— Да нет же! Дело тут не в памяти, — махнул он загорелой рукой. — А в том, что «Колхида» — эта книга великого мастера. За это я и люблю ее. И еще за то, что эта книга обо мне, о моей молодости.

До приезда в Туркмению. Дементьев жил в Грузии и работал на Потийском заводе, строившем землесосы. Вместе с такими, как инженер Габуния, он мокнул под проливными дождями. В топкой малярийной долине реки Риони прокладывал каналы, осушал Колхиду.

И вдруг — письмо из Туркмении с просьбой приехать и помочь в монтаже землесосов. Дементьев приехал, помог и… остался здесь навсегда.

Но какая разница в климате!

Там, в Колхиде, 240 дней в году лупит беспрерывный дождь, а здесь, на туркменской, земле, 240 дней в году жарит горячее солнце.

Когда первая очередь Каракумского канала была проложена, Дементьева назначили начальником первого строительного участка с конторой в поселке Головное. Здесь он поселился и принялся за дело.

А дела не простые.

По трем подводящим головам (так специалисты называют водозаборные рукава) воду Амударьи надо подавать в канал. Подавать беспрерывно. Каждый день. Каждый час. В любую погоду. Ночью и днем.

Подача бесплотинная. Она осложнена тем, что уровень реки все время скачет: то высок, то низок.

Амударья одна из мутных рек мира. За год в подводящих «головах» она откладывает миллионы кубометров ила. Их надо неустанно чистить, углублять и расширять…

А канал растет, становится все шире, полноводней, могучей. А массивы земель в зоне канала растут. Значит, нужно ежегодно увеличивать подачу воды, строить защитные дамбы.

Река, с норовом. Возьмет да вильнет в сторону от подводящих голов. Однажды на целый километр к правому берегу удрала. И там, где еще недавно закручивала воронки, с плеском, шумом и шипеньем летел к Аралу мутный поток, теперь вдоль берега широкой полосой лежала сухая глинистая рябь.

Тогда в работу включился земснаряд «303». По глинистой ряби он проложил глубокую протоку и опять соединил великую Аму с Каракумским каналом. И так много, много раз.

Еще до встречи с Дементьевым я познакомился а экипажем земснаряда, где начальником Николай Антонович Красницкий. Мы поднялись с ним на верхнюю палубу могучего земснаряда, соединенную со светлой, широкого обзора, багермейстерской кабиной. Земснаряд стоял в створе одной из подводящих голов, носом к Амударье. С двух сторон этого створа возвышались сизые горы намытого ила. Но углубление головы продолжалось — весь корпус земснаряда был охвачен легкой нескончаемой дрожью, из трубы к подножью серого увала била черная пульпа.

По высокой палубе гулял амударьинский ветер, он нес прохладу и свежесть. А какой вид открывался отсюда на просторы Амударьи! Паводок на ней был в разгаре. Разлившись на несколько километров, река стремительно неслась на север. Сколько мощи и величия было в ее бегущей шири! Сколько было в этом страшной, захватывающей дух, стихийной красоты!

Правый берег был далеко и едва различим. Вода вдоль него блестела, как стекло. И об это стекло неистово дробилось солнце. Но чем ближе к стремнине, тем она становилась темней и спокойней. А у самого входа в створ подводящей головы она разливалась живой розовой рябью.

По краям палубы стояли белые скамейки, а на ее середине такой же белый стол. Мы сидели за ним и вели беседу. Больше говорил Николай Антонович, а я слушал и кое-что записывал в блокнот. О Красницком я был наслышан еще до этой встречи — добрая слава о нем давно уже идет по республике. Но увидел его только теперь. Это был высокий стройный человек, похожий на ловкого, сильного, хорошо тренированного спортсмена. Энергичное, почти круглое лицо было в ровном речном золотистом загаре, который так подчеркивал синеву его внимательных глаз. На нем была сиреневая сорочка с закатанными рукавами и одноцветные легкие брюки. Такими же здоровяками, как на подбор, были и члены его экипажа. Николай Антонович относится к той категории людей, которых отмечает постоянство. Он первым вступил в единоборство с рекой и первым начал подавать воду в канал в таком количестве, в каком она нужна народному хозяйству республики. С тех пор он уже многие годы бессменно несет эту нелегкую вахту.

Прежде чем проститься с Красницким и отправиться в Головное, я еще раз взглянул на бурный амударьинский плес и лишний раз убедился, что не зря народ назвал ее Джейхун — Бешеной. Нет, не зря.

…Да… 303-й нам крепко помог, — вспоминал Дементьев заслуги земснаряда. — Если бы не он, быть большому скандалу. От Амударьи всего можно ожидать. Это такая сильная и своенравная река!..

— Интересно, когда же, наконец, удастся ее обуздать?

Дементьев улыбнулся, повеселел. Очевидно, вопрос, заданный мною, его волновал не меньше, чем меня.

— Обуздать Амударью, — повторил он мои слова, как бы взвешивая их, — задача не из легких, конечно. И все же ее решают упорно. Эта работа началась еще в 1962 году. В нее вовлечены пятнадцать научно-исследовательских и проектных институтов страны. В результате, как вам известно, создан проект Кизыл-Аякского гидроузла. Кроме этого на Амударье и ее самых крупных притоках планируется строительство нескольких десятков мощных гидростанций. Вкратце о гидроузле.

Сергей Георгиевич встал возле кресла, над которым висела карта Туркмении.

— Вот здесь, — палец Дементьева коснулся желтого пятна на карте, которое снизу огибала лиловая жилка Амударьи, — вот здесь, в скальном выступе Пулизиндан, река пробила русло, почти неизменившееся на протяжении столетий. В этом месте стремительный бег Амударьи должна укротить плотина Кизыл-Аякского гидроузла. В ней двадцать пролетов. За одну секунду они могут пропустить четырнадцать тысяч кубометров воды. Какое зрелище!.. Представьте себе эту лавину, эту массу бушующей, вылетающей из пролетов белопенной воды!..

Дементьев говорил горячо, увлеченно, обрушив на меня целый каскад любопытных данных, ярких красноречивых цифр. Все запомнить было невозможно. Да и вряд ли это нужно. Но главное, я, кажется, запомнил.

Передо мной как бы слегка приподнялась завеса будущего, которое рождалось сегодня, в спорах, в борьбе мнений, в безмерном, кропотливом труде. Я узнал, какая мощь интеллекта, многовекового опыта, знании брошена на покорение суровой стихии Амударьи. Доказательством тому — проект Кизыл-Аякского гидроузла. Дементьев подробно и долго говорил о составных частях этого грандиозного сооружения.