Перед лицом надвигающейся колониальной угрозы Мванга проявил себя мудрым политиком. Он попытался добиться международных гарантий независимости своей страны. Стремясь спокойно управлять своей страной, он пытался разъединить европейские державы. Отметим, что кабака «повысил уровень» своей переписки: если раньше он не поднимался выше консула, то теперь обращался непосредственно к монархам. Эти письма положили начало его «переписке на высшем уровне» — средства, к которому Мванга неоднократно прибегал и в дальнейшем.
Но не прошло и месяца с отъезда Петерса, как до Менго наконец добрался Ф. Джексон. И Мванга, который в трудную минуту столько ему наобещал, вообще отказался подписывать с ним какой-либо договор. Джексон по-прежнему настаивал на принятии Мвангой протектората компании и предоставлении ей исключительных прав в Буганде. А это, как мы видим, не соответствовало намерениям кабаки. Джексон пробыл во владениях Мванги месяц, но так и убрался, несолоно хлебавши, да еще в сильной ярости.
Главным аргументом Джексона в его спорах в Мвангой было заявление, что Буганда входит в сферу влияния Англии. Мванга решил проверить его (не исключено, что тут не обошлось без советов католических миссионеров) и послал на Занзибар с разведкой двух своих придворных. С собой они несли письма Мванги и Каггвы британскому консулу на Занзибаре.
В своем письме от 26 апреля 1890 года Мванга признает, что ему «нужны ружья и порох, чтобы изгнать мусульман», но тут же спрашивает: «Какова будет цена? Ведь я не намерен отдать вам мою страну, а только хочу, чтобы европейцы всех национальностей приезжали в Уганду, строили и торговали, как они того хотят». И поскольку Мванга догадывается, какова будет расплата за помощь, вдогонку он пишет письмо другому консулу на Занзибаре — германскому. Ведь с Германией уже есть договор на приемлемых условиях. Вдруг она поможет?
«Сообщаю Вам, — читаем в письме Мванги германскому консулу на Занзибаре от 16 мая 1890 года, — что Джексон предложил мне заключить с ним договор, но я отказался, так как уже ранее я договорился с немцем д-ром Карлом Петерсом о том, что все европейцы — немцы, французы и англичане — могут селиться и торговать в моей стране.
Джексон прибыл после отъезда Петерса и попросил, чтобы я уступил ему доходы от пошлин на ввоз товаров в обмен на предоставление английского протектората при условии, что только англичане будут жить и торговать в моей стране.
Я отклонил его предложение. Прошу Вас посоветовать мне, как поступить, чтобы все европейцы приезжали и вели торговлю в моей стране…»{33}.
Реакция Германии на этот и последующие призывы Мванги связана с так называемым Гельголандеким договором, заключенным между Англией и Германией 1 июля 1890 года. По этому договору Буганда и другие территории Восточноафриканского Межозерья признавались сферой влияния Великобритании. Казалось бы, все стало просто и однозначно, но…
Даже оставаясь вне пределов Германской Восточной Африки, Межозерье представляло для Германии определенный интерес. По этому поводу, например, Эмин-паша писал руководству в Берлине в начале 1891 года: «Если в Уганде будет создана сильная армия под руководством европейцев, это станет постоянной угрозой для германских владений»{34}.
Поэтому даже после заключения Гельголандского пакта Берлин и его представители на Занзибаре и в Германской Восточной Африке внимательно следят за развитием событий в Межозерье, а германская пресса активно их комментирует. Официальным предлогом для подобного комментария послужила религиозная ситуация в Буганде. На щит поднималось «преследование» католиков, в «защиту» которых якобы выступала лютеранская Германия. Поэтому католические миссионеры-французы в Буганде видели противовес Англии именно в лице Германии. Дружеские чувства Мванги к немцам, видимо, объяснялись не в последнюю очередь влиянием Белых отцов.
Немудренно, что Мванга, которого в германской прессе с первого упоминания в 1885 году называли не иначе как «кровавым тираном», постепенно эволюционирует на страницах немецких газет в «борца против махдистов» (имеются в виду его сражения со ставленником мусульманской группировки Калемой), а затем и в «борца против Притеснений католиков». Более того, власти Германской Восточной Африки Мвангу даже считают своим.
Вот с такими настроениями в Менго, Дар-эс-Саламе и Берлине подошли к новому этапу раздела Африки, подготовленному Лондоном уже на базе Гельголандского пакта.
Лугард в Буганде. «Почтовый роман» продолжается
Этот новый этап связан с именем Фредерика Лугарда, впоследствии генерала и лорда, а в 1890 году только капитана и Представителя Британской восточноафриканской компании.
Энергичный и решительный, Лугард взял реванш за неудачи Джексона в Буганде. Он прибыл в Буганду 18 декабря 1890 года. Помимо солдат-суданцев в его эскорте было и несколько пулеметов «максим». Будущий лорд действовал с позиции силы. Его главным козырем была угроза: в случае отказа Мванги подписать договор он заключит союз с Кабарегой — грозным противником кабаки. Мванга сдался и 26 декабря 1890 года подписал договор о протекторате и исключительных правах компании в Буганде.
Что же сделал Мванга, едва успев поставить свою подпись на документе, фактически обозначавшем конец независимости его страны? Он попытался прибегнуть к помощи немцев, столкнуть Англию и Германию. В конце декабря двое посланных отправились к оказавшемуся в Буганде д-ру Штульману, одному из соратников Эмина, и попросил его поднять в Буганде германский флаг. Естественно, они получили отказ. Лугард верно оценил этот шаг, сделав в дневнике такую запись: «Они полагают, что если им удастся привлечь в страну других европейцев, а мы вступим в борьбу, то они избавятся от нас всех сразу». И дальше — так верно, как долгое время не смог понять никто другой: «Они вообще не хотят присутствия европейцев; во всяком случае, король этого не хочет»{35}.
Но Мванга не ограничился этой неудачной попыткой. Он все еще надеялся на Германию и пожаловался на Лугарда самому германскому кайзеру. Письмо Мванги к Вильгельму настолько передает отчаяние кабаки, что я позволю себе привести его полностью, сохраняя по возможности стиль суахилийского оригинала:
«Менго, Буганда, 4 января 1891 года.
Султану немцев.
Приветствую тебя и хочу поведать следующее. 33 султана правили моей страной, как того хотели. Я унаследовал страну от отца, а потом пришли арабы и попытались прогнать меня. Я сражался с ними и прогнал их, я возвратился на свой трон и стал жить в мире.
Но вот однажды я увидел европейца-англичанина. Он пришел ко мне, и я хорошо его принял. Но назавтра он сказал мне: „Отдай мне свою страну, отдайся в руки англичан“. Я ответил: „Я пошлю людей на побережье, чтобы они разузнали, как договорились правители Европы в отношении моей страны“. И он, этот европеец, господин Джекисини, согласился, он и мои люди отправились на побережье.
А я остался здесь. И увидел другого европейца, по имени капитан Лугард, англичанина. Он сказал „Отдай мне свою страну!“ Я ответил: „Потерпи немного, другой человек из твоей страны сказал мне похожие слова, но я отказал ему. Мы послали людей на побережье. Подожди, пока я сам услышу, как решили в Европе, и ты получишь что хочешь“.
Он отказался и сказал: „Тогда мы будем сражаться, и ты будешь свергнут“. Я решил было не соглашаться, но подумал, что если опять будет война, то для страны это будет плохо, и сказал: „Ладно, я подпишу. Но если в Европе решат по-другому, то этот договор будет расторгнут и ты не получишь мою страну“.
Но, друг мой, я хочу, чтобы сюда приходили разные белые люди — немцы, французы, англичане, американцы, — приходили и строили в моей стране. Я не хочу, чтобы мою страну получил один англичанин. Я хочу, чтобы мне дали править моей страной, так как правили ею тридцать три султана — как сами того хотели…»{36}.
