А работники особого отдела тем временем скрупулезно занимались Альгисом Купрявичюсом, проходившим по делу Мухина, который, после освобождения из тюрьмы, перебежал на сторону врага. Но чего-либо подозрительного за Купрявичюсом не замечалось: воевал не хуже других, его установка хлопот не доставляла.

В батальоне произошло ЧП…

— Леха, привет! — счастливо закричал Ульчев, увидев Юрьева, спрыгнувшего с кузова ЗИСа. — Сколько лет, сколько зим!

— Володька, здорово, вот не думал не гадал, что в родной обители тебя первого увижу!

— Неужто только с Валаама? — спросил Ульчев. — Долго же тебе пришлось робинзонить! Я уже и в окружении побывал, и две «точки» поменял со своей «четверкой». Видал, как ее гады размолотили, — он кивнул в сторону изрешеченной осколками установки. — В Пулково чуть было не накрыли…

— Слышал, — помрачнел Юрьев. — Зато ты теперь герой, гордость батальона!

— Какое там! — отмахнулся Ульчев. — Еще, думаю, взгреют за то, что неудачную позицию выбрал. Как ты-то сумел пробиться?

— Вместе со стрелковой дивизией эвакуировали с острова.

— Тушенки бы сейчас, а к ней чего-нибудь горячительного, — протянул мечтательно Ульчев.

— Слушай, а ведь у меня есть хлеб и немножко спирта, — вдруг загорелся Юрьев. — Станции сдадим, опечатаем, тогда и можно будет принять по маленькой в честь встречи, а?!

— Отлично, Леха! Ты волшебник! — радостно воскликнул Ульчев, похлопывая Юрьева по плечу. — Только как же их поскорее сдать? — озабоченно проговорил он. — Начсклада срочно уехал за запчастями. Досталось станции, бедняге…

— Да-а, — опять помрачнел Юрьев. — И все-таки я тебе, Володя, завидую. — Заметив, что Ульчев кого-то высматривает среди бойцов, спросил: — Кто тебе нужен?

— Есть тут шустрый паренек. Я за сегодняшний день присмотрелся и понял, что он в хозвзводе — не последняя фигура. Да вот он, на ловца и зверь бежит. — Ульчев зычно позвал: — Товарищ красноармеец!

Подошел рослый боец в новой шинели. Представился:

— Рядовой Заманский. Слушаю вас, товарищ лейтенант.

— Мы должны сдать на хранение технику. Подскажите, пожалуйста, как это побыстрее сделать?

— Быстро не выйдет. Начальника нэма, а старшина Гаркуша в столовой. Цэ дело важней всякого другого, — сказал боец и с готовностью улыбнулся.

— А ты не выручишь, дружище? — перейдя на «ты», спросил Ульчев. — Понимаешь, не виделись мы черт знает сколько времени с другом. Утром, наверное, опять разъедемся. Может быть, мы загоним свои станции за ограду твоего склада, не торчать же возле них?

— Не положено. А вы отрядите охрану. Вон сколько у вас хлопцев, — посоветовал Заманский.

— Мы своих бойцов сейчас строим и — шагом марш в распоряжение начштаба… — посетовал Ульчев.

— Ладно, Володя, не огорчайся, подождем, что поделаешь, — сказал Юрьев. Но Ульчев снова обратился к Заманскому:

— Ну что тебе стоит. Поставим машины, хотя бы рядом с вашей территорией, а ты поглядывай. Придет начальник — кликнешь нас. Мы в офицерской казарме будем.

— Добре, уговорили.

Вскоре друзья сидели в небольшой комнате. И, счастливые, вели неторопливую беседу. Но наговориться вволю им не удалось. Ульчев, выйдя во двор, увидел в ночной темноте, где располагался штаб батальона, отблеск огонька. Он подумал, что кто-то закурил возле дощатого настила. Но нет, огонек превратился в оранжевую змейку, поползшую на стену, все выше и выше. Добравшись до крыши, она рассыпалась искрами-звездочками и вдруг взмыла ввысь мощной струей.

— Пожар! По-жа-а-ар! — что было мочи заорал Ульчев и кинулся к штабу. На бегу он подхватил попавшуюся под руку корягу и, подлетев к занимавшейся огнем стене, начал орудовать палкой, как багром. На помощь подоспел часовой, предварительно выстреливший дважды из винтовки в воздух. Со всех сторон мчались на подмогу люди. Пожар погасили, о чем и доложил перепачканный сажей Ульчев прибежавшим капитану Бондаренко и старшему политруку Ермолину.

А утром военный дознаватель вызвал к себе Юрьева и Ульчева, отнюдь не в связи с пожаром: когда лейтенанты сдавали материальную часть начальнику склада, то выяснилось, что в аппаратных станции не хватает часов-хронометров. Утрата боевого имущества являлась преступлением. Лейтенанты нарушили инструкцию по передаче техники на хранение, проявили халатность и беспечность. Такое заключение и сделал следователь. И теперь оба, Юрьев и Ульчев, ожидали решения своей участи.

Бондаренко хотел передать дело в военный трибунал, но Ермолин его не поддержал. Все же пропажа не влияла на боеспособность техники. А лейтенанты как-никак отличились— один на Валааме, а другой на Пулковских высотах, да и при тушении пожара.

Комбат согласился с доводами комиссара. Но говорил с Ульчевым и Юрьевым сурово. Подводя итог, отчеканил:

— Объявляю лейтенанту Ульчеву и лейтенанту Юрьеву выговор с удержанием из денежного содержания стоимости причиненного материального ущерба. — Потом устало добавил: — А чтобы служба медом не казалась, вы, Юрьев, поедете к братьям-аэростатчикам с радиостанцией. Командный пункт у них находится в районе больницы Фореля. Там практически передний край, местность постоянно обстреливается. Наладите связь. Справитесь?

— Можете не сомневаться! Спасибо, товарищ капитан! Костьми лягу, а батальон не опозорю! Да я теперь… — затараторил Юрьев.

— Только без суеты, товарищ лейтенант, — остановил его Бондаренко.

Ульчев тем временем подался вперед, заслоняя друга. Комбат усмехнулся:

— Что, Ульчев, тоже хотите туда, где пострашнее, к черту на рога?

— Так точно!

— Поедете на «Редут-6». Инструкции получите… Когда лейтенанты ушли, Бондаренко сказал Ермолину:

— Ульчев хоть и горячий парень, но голова у него светлая, и не растеряется он в сложной ситуации. Поэтому я и отправил именно его к Купрявичюсу. Товарищи из особого отдела просили усилить там расчет надежными людьми. Почему к «шестерке» такое внимание?

— Мне тоже не ясно. А кого назначим начальником «четверки»?

— С ней еще повозиться придется немало, пока отремонтируем.

— Кстати, я что-то Осинина не вижу. Что он делает?

Небось в медпункте пороги обивает, — возмутился комбат.

— Не дело говоришь, — нахмурился Ермолин. — Воентехник от медпомощи отказался даже тогда, когда был ранен на Пулковских высотах. Сам ведь знаешь! И сейчас Осинин на радиозавод уехал за деталями для «четверки», — вздохнул комиссар. — В батальоне все-таки нужна стационарная мастерская.

— Разве это от меня зависит? — ответил комбат. — Штаты не меняют…

— Так надо требовать, доказывать там, наверху, что это необходимо!

— Легко сказать — доказать! — скаламбурил Бондаренко. — Возьми и сделай это сам, ты ведь комиссар. А мне без того достается на орехи…

Отрывисто заверещал телефон.

— Во, слышишь, — комбат показал рукой, — зудит…

Полковник Соловьев сообщил, что пропавший «Редут-3» установил связь с главным постом. Отступая по побережью, расчет столкнулся с немцами у Петергофа, которые отрезали дорогу к Ленинграду. Начальник станции во время рекогносцировки погиб. «Редут» вышел к заливу и находится у форта Красная Горка. И вот теперь необходимо было срочно развернуть установку в Больших Ижорах. Условия там для работы станции отличные: высокий берег, залив — как на ладони, и «видеть» «Редут» должен далеко. Ораниенбаумский пятачок отрезан от города. «Тройка» будет все время находиться под угрозой захвата противником, поэтому необходимо продумать меры по обороне ее позиции. «Редут» по-прежнему должен работать на ПВО Краснознаменного Балтийского флота.

— Ну, комиссар, что будем делать? — спросил Ермолина Бондаренко, пересказав содержание разговора. — Пошлем туда Осинина?

— Да, больше послать некого. Везет нашему инженеру. Плыть ему теперь из огня да в полымя.

— Ничего, комиссар, он жилистый мужик, выдюжит… Куда же делись хронометры? Потеряли они их или завелся у нас воришка?

— А пожар? Уж не поджог ли это? — озабоченно сказал Ермолин. — Да, не дай бог какой-нибудь стервец в батальоне появился!