— Так я тебе и сказал!

Все рассмеялись.

После первой стопки хозяин спросил Матвеева:

— А вы сами откуда будете? Нашей? Таврической?

— Нет. Владимирской.

— Врешь.

Леська вздрогнул и опасливо поглядел на Шокарева.

— Почему вы так думаете? — спросил Матвеев, твер­до уставив на Сизова красные от бессонницы глаза.

— Да ведь владимирские все окают, а ты акаешь.

— Я окончил университет в Москве, а Москва, как известно, акает.

— А-а... Ну, извиняюсь... Что же... Это ничего. Это бывает.

После завтрака Елисей предложил Матвееву свою кровать, Матвеев, не раздеваясь, лег, повернулся к стене и тут же заснул.

Леська с Володей вышли на улицу. Городовой издали подобострастно взял под козырек.

— Между прочим, дядя Василь чуть не разоблачил твоего комиссара, — спокойно сказал Шокарев.

Леська понял, что сейчас юлить нельзя.

— А что я могу сделать? — сказал он с раздраже­нием. — Не я выдаю паспорта.

Они направились в парк и дошли до того пня, на кото­ром Леська сидел рядом с Васеной. Каким тогда Лесь­ка был счастливым и как мало это понимал: ведь Ва­сена была еще живой.

— Хочешь искупаться? — спросил Елисей.

— Не знаю, — ответил Володя.

— Как это на тебя похоже.

— А что хорошего в соляном озере? Больницей пах­нет.

— А я тебе озера и не предлагаю. К морю пойдем.

Пошли к морю. Идти было довольно далеко. По доро­ге говорили о пустяках. Елисей явно думал о чем-то своем и нервно озирал пляж. Особенно зорко всматри­вался он в рыбацкий баркас, который стоял на якоре не­далеко от узенькой деревянной пристани.

— Чем тебе понравился этот баркас?

— Мне показалось, что он тот самый, на котором я когда-то плавал.

— А если даже это он, в чем его прелесть?

— Лирика все-таки.

Они разделись и вошли в воду. Шокарев нырнул, вы­плыл и тут же вышел на берег, а Елисей доплыл до бар­каса, обогнул его, поговорил о чем-то с вахтенным и вер­нулся к Володе.

— О чем ты говорил с этим матросом?

— Выяснял, не мой ли это баркас.

— Ну и как? Выяснил?

— Да.

— Что же оказалось?

— Не мой.

— Конечно.

Обед прошел великолепно. Был кулеш с гусиным са­лом и сам гусь, а к нему маринованные помидоры. Де­лать нечего — пришлось откупорить шокаревскую бу­тылку.

— «Лякрима Кристи»! — объявил Шокарев.

— Да, вино действительно тонкое, — сказал Мат­веев. — С соленьями не проходит.

— У нас все пройдет! — лихо захохотал хозяин и опрокинул в глотку стакан, точно воду в широкогорлую лейку.

Потом Елисей, Володя и Матвеев играли в «очко». Елисей проиграл Матвееву целую пачку николаевских.

— Старик, ты ведь так разоришься, — сказал Шока­рев. — Впрочем, я тебе мешать не буду.

Действительно, когда Матвеев шел ва-банк, Шокарев говорил: «Пасс».

Уже стемнело. Леська встал, потянулся всем своим богатырским телом и обратился к Шокареву:

— Володя! Давай покатаемся на твоем автомобиле. Никогда еще не ездил с фарами.

— А без фар ты много ездил?

— Так ведь ты меня не приглашал.

Матвеева посадили рядом с шофером, а Бредихин с Шокаревым расположились на широком заднем сиденье.

— Куда? — спросил шофер.

— По симферопольской дороге, — скомандовал Леська.

Автомобиль покатился по селу, выхватывая из темно­ты то хату, то обнявшуюся парочку, то звериные огоньки кошки, перебегавшей дорогу.

Леська взял руку Шокарева в свою.

— Какое счастье, что ты у меня, — сказал он. — Ты не представляешь, как я тебе обрадовался! Как Пушкин Пущину.

Шокарев ответил вялым рукопожатием.

Справа на море покачивался фонарь уже невидимого баркаса.

— Остановите! — сказал Матвеев. — Я сойду.

— Вам плохо? — спросил Шокарев.

— Нет. Но вон в той хате живет мой родственник. Пойду к нему. Спасибо, господа, за гостеприимство!

Он большими шагами пошел к морю. Никакой хаты у моря не было.

— Можно вернуться? — спросил Шокарев.

Когда доехали до избы Сизова, Шокарев сказал:

— Ну, кажется, я тебе больше не нужен.

— Ты мне нужен всегда! — пылко ответил Елисей.

— Могучий ты парень, Бредихин, но есть в тебе что-то женское.

— Вот тебе раз!

— Сентиментальность, что ли... Не умею определить.

Шокарев уехал домой.

Под утро кто-то тихонько постучал в окно Леськиной комнаты. Елисей распахнул ставни. Перед ним высился долговязый юноша, такой же небритый, каким был Ма­твеев. Елисей открыл окошко настежь.

— В чем дело? Что вам нужно?

— Авелла, — сказал юноша.

— Паспорт есть?

— Есть.

— Новый?

— Новый. Евгений Алексеевич Дублицкий.

Леська высунулся по пояс и оглядел улицу — ни души.

— Влезайте в окно.

Юноша влез.

— Побрейтесь, а потом ложитесь спать. Я постелю вам на полу. Раздеваться не надо.

Утром хозяин с удивлением увидел за самоваром мо­лодого человека по имени Евгений.

— Знакомьтесь. Двоюродный брат Шокарева. При­ехал сдать мне экзамен: я с ним занимаюсь по истории русской литературы.

— Ну что ж. И такое бывает.

Помолчали.

— Промежду прочим, — снова сказал хозяин, — нын­че ночью по селу облава была. Каких-то беглых искали. Бандиты из Евпатории, говорят, сюда драпанули.

— Что же к нам не зашли? — спокойно спросил Леська.

— Заходили было. Да я им сказал, что у нас гостился Владимир Иваныч Шокарев. На собственном автомоби­ле, мол, приезжал. Все, мол, видели. Ну, и пришлось им дать на пробу стаканчик-другой винца из плетенки, что­бы свидетельство было. Ничего. Понравилось.

Леська засмеялся.

— У нас еще одна осталась. Как бы не вернулись за ней.

— Ну, нет. Больше не придут. Это уж будьте ласковы.

— Дай боже. Лучше уж такое вино для себя беречь.

— Для нас и водка хороша.

Леська понял намек и принес бутылку.

Поздно вечером он побрел с Дублицким по парку. До­шли до заветного пня. На пне сидел подросток лет пятна­дцати и глядел на пришедших испуганными глазами.

— Авелла! — ласково обратился к нему Леська.

— Здравствуйте, Елисей Алексаныч.

— Дорогу знаешь?

— Знаю. Я тутошний.

— Ну, прощайте, Евгений. Счастливо дойти.

Мальчик повел Дублицкого к морю. Елисей пошел об­ратно.

— А где твой парень? — спросил дядя Василь.

— В Евпаторию уехал.

— Уехал? Да разве в это время поезда ходят?

— А что ему поезда? Проходила дрезина, он поднял руку и за десятку доедет.

К утру следующего дня у него снова оказался гость: Артемий Константинович Сокол, пожилой, очень усатый дядя.

Хозяин уже ни о чем не спрашивал.

В три часа дня к дому Сизовых неожиданно подле­тела бричка, запряженная двумя серыми. С брички со­скочила Гунда и вошла в дом.

— Гунда? Какими судьбами?

— К тебе.

— Зачем?

— А зачем не пишешь?

Леська увел ее в свою комнату, где на кровати спал какой-то усатый мужчина.

— Кто это?

— Мой кузен. А ты надолго?

— Ну, как я могу надолго? Скажешь тоже... Сегодня суббота, отец прислал за мной лошадей, а я решила заехать к тебе. Восемнадцать верст для таких коней, как наши, не расстояние.

Елисей разбудил усача.

— В чем дело? — тревожно спросил тот и мгновенно сел на постели.

— Едем.

Гость в одну минуту собрался.

— Гунда! — сказал Леська. — У меня к тебе просьба: довези нас до моря.

— Зачем?

— Ужасно хочется окунуться.

— Хорошо.

На улицу вышли втроем. Хозяин глядел во все глаза:

— Это чья ж такая?

— Потом объясню.

— Аккуратная девочка.

Пантюшка сидел на козлах и читал газету.

— Здорово, Пантелей!

— Здравствуй, если не шутишь, — важно ответил Пантюшка, которому очень не нравилась вся эта затея барышни Гунды.

Все же пришлось поехать к морю.

Леська побежал к волне. Гунда за ним. Что касается усача, то он, не прощаясь, быстро пошел почему-то к при­стани.

Елисей разделся до трусов.