Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Вы хотите меня снасильничать?

— Но ведь я дал вам честное слово, что не трону вас.

— Я вам не верю, — жалобно протянула девушка.

— Да вы мне просто не нравитесь как женщина! Мо­жете это понять?

— Ну-у? Не наравлюсь? — еще жалобнее протянула Нюся.

— Не нравитесь. Спать!

Елисей лег с краю. Нюся посидела-посидела и тоже прилегла. Одетая. Свет они не выключили. Крыса больше не приходила. Но пришел Аким Васильевич и увидел Леську, спящего между кочергой и девушкой.

Из-под одеяла на колдуна глядели два желтых глаза.

— Девушка, кто вы и зачем?

— Я Нюся Лермонтова, а зачем, сама не знаю.

— Лермонтова! А вы знаете, что уже семь часов утра?

Упоенный тем, что в его квартире зазвучал девичий голос, Аким Васильевич покатился на кухню. Вскоре туда явилась Нюся и отобрала из рук Беспрозванного само­вар.

— Дайте мне. Вы не умеете.

Аким Васильевич разбудил Леську.

— Ну? Как эпиграмма? Да вы вставайте! У нас в доме девушка, нужно готовить завтрак, сбегайте за кол­басой.

Елисей взглянул на часы.

— Э! Теперь уже не до завтрака. Спасибо за новую эпиграмму. Эта значительно удачнее старой, хотя все еще утонченна. Надо грубее! Понимаете? Хлестче!

Вечером Елисей, возвращаясь с работы, проверил «огневые точки» по Екатерининской, а Нюся по Вокзаль­ной. Итог был очень поучителен: почти все эпиграммы по Екатерининской содраны, все по Вокзальной остались нетронутыми. Молодец Нюська!

* * *

В ближайший свободный день Елисей сбегал в уни­верситет сдавать «Энциклопедию права». В курилке среди студентов уже говорили об эпиграмме, хихикая и ликуя.

— Нет, наши не сдаются, черт возьми! — крикнул какой-то студент, явно выражая общее мнение.

Эта фраза опьянила Бредихина. Значит, не напрасно они с Нюсей поработали. Значит, их жизнь тоже кому-то нужна.

Конечно, Леська понимал, что его работа — капля в море. Но море-то существует! Его за туманом не видно, но оно дышит, его дыханием наполнен весь Крым. Пар­тия каждый раз угощает белогвардейцев таким штормя­гой, что только держись! Взять хотя бы партизанское движение, охватившее Симферопольский, Карасубазарский и Феодосийский уезды. Это не жалкие Леськины листовки. И все же листовки кое-чего стоят. Надо про­должать в том же духе!

В конторе он напечатал одним пальцем новую эпи­грамму, а следующей ночью они с Нюсей снова пошли по улицам, но на этот раз Елисей двигался по Вокзаль­ной, а Нюся осваивала Екатерининскую. Однако теперь они встречались уже не у Дворянского театра на виду у патруля, а на пустой Петропавловской площади. Ели­сей снова пришел первым и некоторое время поджидал Нюсю, прислушиваясь и ожидая звона ее шагов. Ему ка­залось, что ждет любимую девушку, которая спешит к нему на свидание.

Потом они вошли в квартирку — он на цыпочках, она в носках.

Включив электричество, Елисей привычно взглянул на письменный стол: там лежала газета с очерченной синим карандашом фразой Врангеля:

«Я смотрел укрепления Перекопа и нашел, что для защиты Крыма сделано все, что только в силах челове­ческих».

— Нюся! — сказал он девушке утром. — Я сегодня на фабрику не пойду: у меня здесь дело.

Он вошел к Акиму Васильевичу и сел у него в ногах. Старик проснулся.

— Кто это?

— Надо срочно написать разящее стихотворение хотя бы в восемь строк.

— Ах, не навязывайте мне этой тягомотины!

Леська расхохотался:

— Откуда у вас такое слово?

— Из тюрьмы, конечно.

— Браво! Вы делаете успехи. В таком же стиле на­пишите едкий стишок. Но теперь он должен быть уже не только против Врангеля, а против всей белогвардейщины, против всего капитализма! Хватит играть в би­рюльки! Время, Аким Васильевич, очень серьезное.

Беспрозванный попросил Елисея отвернуться и стал натягивать носки.

Леська сбегал на кухню, разжег примус, поставил чай, нарезал колбасы, хлеба и снова явился к Беспрозванному.

— Позавтракайте и принимайтесь за работу. Я недам вам поднять голову, пока вы не напишете эти восемь строк.

— А вдохновение?

— Командарм Фрунзе стоит у ворот Крыма! Вот вам и вдохновение.

Старик задумчиво жевал колбасу и прихлебывал бледный чай. Он уже работал. Леська этого не понимал и, грея ладони о стакан своей бурды, агитировал старца как мог:

— Сейчас самый ответственный миг в вашей жизни. Конечно, ваши любовные стихи прекраснее тех, какие вы сегодня напишете, но никогда не было стихов нужнее. Нужность, необходимость — вот новый критерий искус­ства.

— Леся, вы мне мешаете.

Беспрозванный вынул блокнот и записал строчки:

Белогвардейщине
Эй ты, религии оплот,
В науке вскрытый «Капиталом»,
Владыка всех земель и вод,
Обложенный кабаньим салом!
Едва по-командирски хрюкнешь,
Завоют пушки, накалясь.
И все же, черт возьми, ты рухнешь,
Освистанный народом класс!

— Шедевр! — закричал Елисей. — Шедевр! — чмок­нул Беспрозванного в нос и поспешил на фабрику.

— Ты у нас больше не работаешь! — заявил ему Де­нисов.

— Почему?

— Потому. Опоздал на целых два часа.

— Ух ты, какие строгости! — засмеялся Леська и, войдя в цех, взял весло у Комиссаржевской.

— Значит, подобру-поздорову не уйдешь? — зловеще спросил Денисов.

— Поговорите с хозяином, — небрежно бросил Елисей.

— А что я, бобик, за хозяином бегать? Раз я тебе говорю...

— Вы для меня не начальство. И потрудитесь, пожа­луйста, мне не тыкать.

Девушки ахнули.

Денисов почернел и отошел прочь.

Третья эпиграмма имела огромный успех. Студенче­ство в курилке гудело и ликовало.

И все же, черт возьми, ты рухнешь,
Освистанный народом класс! —

раздавалось со всех сторон.

— Кто бы мог это написать?

— Говорят, Волошин.

— Ну? Не думаю. Для Волошина слишком уж по-большевистски.

— Пока вы тут гадаете, господа, в Коктебеле у Воло­шина произвели обыск.

— Не может быть! Какая наглость! У Волошина?

— А ты откуда знаешь?

— У нас в Коктебеле дача. Мама написала.

— Ну, и что же с Волошиным?

— Пока благополучно.

— Ничего не нашли?

— Разумеется. Сейчас ищут в Симферополе. Хватают кого придется. Взяли, например, студента Петьку Сосновского, который подарил одной курсихе альбом домаш­них виршей про любовь.

— Виршей, вы говорите?

— Ну да. Но для контрразведки и он поэт.

— Наконец-то его признали.

Студенты рассмеялись.

Елисей спускался по лестнице в глубокой тревоге... Как бы не схватили Беспрозванного. Впрочем, откуда из­вестно, что он пишет стихи? Его ведь ни разу не напе­чатали.

Внизу у выхода стояли две женщины — старая и мо­лодая. Они зорко присматривались к студенческой толпе и обе разом обратили внимание на Бредихина.

— Этот подойдет.

Когда Елисей поравнялся с ними, старая окликнула его:

— Молодой человек! Можно вас на минутку?

— К вашим услугам.

— Как вы смотрите на то, чтобы получить легкую, но хорошо оплачиваемую работу?

— Ну, что ж, — улыбнулся Леська. — Деньги вся­кому нужны.

— Отлично. В таком случае запомните адрес: Архив­ная, 2, Коновницыны.

— Запомнил. А в чем будут заключаться мои обязан­ности?

— Архивная, 2, Коновницыны.

— Да, да. Усвоил. А работа, говорю, какая?

— Да никакая! — весело сказала та, что моложе. — Просто беседовать с нашим братом, Антошей. Он тоже студент. Кстати, вы — филолог?

— Нет, юрист.

— Жаль.

— Как угодно.

— Ну хорошо, Зиночка. Пускай юрист. Все-таки сту­дент.

103
{"b":"234670","o":1}