— Знаешь ли ты, эллин, что будет, если нагнуть макушки молодых деревьев, привязать к твоим ногам, а потом отпустить? Какие великолепные окорока будут вялиться на солнце! — роксолан выразительно хлопает себя по ляжкам.

— Еще можно положить тебя в колоды, — тут же подхватывает второй, — выдолбленные на твой рост, туго спеленать веревками и оставить на солнце, словно птенца в скорлупе.

— Голод и мухи сделают свое дело лучше любого палача…

— Но какую же казнь изберет завтра наш повелитель для этого мозгляка?

— Могу спорить на что угодно, что это опять будет его излюбленная: С водой, котлом и костром.

— Это когда варят руки и ноги одну за другой?

— Да, четвертуют кипятком…

Усилием воли Дион заставляет себя не слушать палачей. Вся его прошлая жизнь проходит перед ним. Кажется ему, что все это уже было с кем-то другим, а он только видел со стороны, будто во сне, как ломает судьба бедолагу Диона.

Через круглое отверстие в верхнем конусе палатки видны звезды. Скоро рассвет…

Диону вдруг начинает казаться, что он узник, прикованный к стене лицом к ней. За его спиной что-то происходит, кто-то движется, он слышит дивную музыку, ветерок доносит ароматы незнакомых цветов. Перед ним на серой стене мелькают бледные расплывчатые тени, жалкое подобие чего-то прекрасного. Он рвется в цепях, хочет оглянуться, но нельзя повернуть головы…

Все тише голоса его мучителей. Вот уже вместо связной речи доносится сонное невнятное бормотание. Через несколько минут они засыпают крепким сном утомленных людей, честно исполнивших свой долг.

Сон начинает одолевать и эллина…

Внезапно возникший сквозняк гасит светильник. Вздрогнув, Дион приходит в себя. Кто-то за его спиной приподнял кошму и влез в палатку.

У самого уха он слышит горячее дыхание и затем шепот:

— Не пугайся, Дион. Это я — Ассан.

Дион рывком поворачивается к говорящему.

Перед ним маячит во тьме голова в бараньей шапке, какие носят роксоланы.

— Ассан?! Как ты очутился здесь?

— Тихо! Не разбуди этих, — рука Ассана ложится на рукоять кинжала. Но люди Мегиллы спят непробудным сном.

— Разрежь ремни, Ассан!

— Нет, — Дион, утром ты должен дать Мегилле согласие стать проводником. Таково крылатое слово царицы! Ты приведешь орду к Волчьей балке. Там будет сиракское войско!

— Хорошо. Я согласен.

— Скажи, Дион, не появлялся ли у роксоланов Гобрий? Он может пойти на предательство.

— Какая чепуха! Гобрий — настоящий воин. Роксоланы взяли его в плен и предложили стать проводником. Он откусил себе язык, чтобы не быть изменником. Он осужден Мегиллой на смерть и распят на земле у его шатра.

— Если так, я попытаюсь его освободить.

Край кошмы опустился, скрыв баранью шапку с вывернутой наверх шерстью.

Утром рабы Мегиллы нашли в палатке спящими всех троих. Когда разбудили Диона и привели к багатару, он сказал, что согласен вески войско в сиракские земли.

Удовлетворенно хмыкнув, Мегилла сказал:

— Вот так-то лучше… А то я уже придумал для тебя кое-что совсем новое…

Однако настроение багатара испортили перепуганные стражи, долго не решавшиеся доложить ему об исчезновении пленного сирака. На врытых в землю столбах висели концы аккуратно перерезанных ремней.

Освобожденный Ассаном Гобрий не вернулся в свое племя. Мыча и стеная от боли, он поплелся на запад от стоянки Мегиллы, куда-то в сторону Меотиды.

А далеко на юге Ктес с пожилыми женщинами и старцами из Совета старейшин спасал скот. Блеяли овцы, ржали лошади, испуганно ревели коровы, перегоняемые с обжитых стойбищ в глухомань плавней Антикита.

События развивались так, как хотелось Зарине. Дион вел орду в западню. На пятый день огромное войско, уставшее от погони за неуловимой сиракской дружиной, описав большую дугу, вышло опять к Дону у Волчьей балки. Почуяв неладное, Мегилла велел привести к нему Диона. Но проводник бесследно исчез.

Выведенный из себя багатар послал двух воинов с наказом во что бы то ни стало разыскать Зарину и передать ей устное послание.

Волчья балка — глубокий овраг со множеством ответвлений, заросших колючим кустарником. А в самом углу, где овраг распахивается широким распадком и спускается к Дону, растет густой лес, полный дикого зверья.

Последний привал дружина Зарины устроила в мелком кустарнике на дне неглубокой ветви Волчьей балки. Костров не разжигали, чтоб не выдать своего присутствия вражеским лазутчикам. Где-то справа, в двух часах конского хода, расположился походным станом Ферон с главными силами сираков. А сзади, еще ближе, в дремучих лесах Волчьей балки, затаился в засаде Ант. К обоим военачальникам Зарина послала гонцов с окончательным планом сражения.

Степь горела огнями. Это остановилась на ночлег орда Мегиллы. Багатар не догадывался еще, какая ловушка уготована ему среди этого рассеченного оврагами поля…

Мелкими камешками-альмандинами рассыпались по небу звезды. Еще не всходила медленноходная, как волы, — луна. Было темно и тревожно. Из степи донеслись топот и еканье селезенки коня, идущего рысью. Перед кустами выросли тени двух всадников. Свист арканов, слабые вскрики, шум падающих тел.

Пришедших в себя пленников доставили в походный шатер, развернутый на дне балки. Чадное пламя с каменного жертвенника осветило двух обезоруженных роксоланов. Они со страхом смотрели на крупную женщину в воинских доспехах. Она сняла шлем, и зеленые волосы рассыпались по кольчуге. Перед ними была царица сираков Зарина. Царица оперлась на меч.

— Что погнало вас в ночь по чужой степи? — спросила она гонцов Мегиллы. — Здесь земля сираков.

— Властитель степи Мегилла, — сказали они, — повелел передать тебе, царица Сиракская, что воины твои трусливы и жалки, как шакалы. Вы боитесь открыто встретиться с нами в чистом поле.

Ответ царицы был полон достоинства:

— Идите и передайте вашему багатару слова Зарины. Из страха ни от кого не бегала я прежде. Не бегу и сейчас от тебя, Мегилла. У нас нет городов, которые ты мог бы разрушить, а мы боялись бы потерять. Если тебе хочется скорее подраться, то найди могилы предков наших и попробуй разори их. Вот тогда ты узнаешь, роксолан, какова я!

Пленников отпустили пешими. Не успели они отойти на дальность полета стрелы, как лагерь был свернут, и сираки покинули балку, временно приютившую их.

Выслушав ответ Зарины, взбешенный Мегилла повернул орду на юг. Он намеревался найти и захватить Успу. И тогда на его пути встало сиракское войско. Оно было меньше роксоланского, но тверже духом, и ратному порядку его могли бы позавидовать даже римляне.

Ферон выстроил пеших воинов ровными рядами. Один конец живой стены упирался в курган и лесистые балки, другой обрывался в голой степи. Но там шевелилась темная масса конницы.

Возможность охвата была исключена: слева не пройдет Мегилла — теми балками только волки продираются, справа — подвижная тяжелая конница с катафрактариями Зарины во главе и летучие легкие конные отряды. Орда может броситься на прорыв центра. Но здесь она не пройдет — в этом Ферон уверен. Тактику пешего боя с конницей сираки усвоили надежно. Лучники построены в три ряда. Луки в рост человека из бурого дерева тиса, привезенного с Кавказских гор, нижним концом уперты в землю. Тетивы из сушеных воловьих жил способны послать на пятьсот шагов тяжелые стрелы с оперением из крыла дикого гуся и трехлопастным железным жалом. Выпустив стрелы, первый ряд ложится на землю, одновременно заряжая луки. Коротко всхлипывают тетивы второго ряда, затем третьего. А первый ряд вновь готов к бою. Со стороны кажется, что это волны, попеременно спадающие и вырастающие. Всех, кто прорвется сквозь тучу смертельно жалящих стрел, примут на длинные копья дюжие копейщики, замершие в ожидании позади лучников.

Это было знакомо Мегилле по походам под стены боспорских крепостей, но не думал он, что тем же могут встретить его соседи по степи — кочевники. И он двинул свою конницу на сиракский строй с одновременным выбросом широкого крыла для охвата вправо. За центр Мегилла был спокоен. Мощный клин его войска прорвет жидкий строй пеших сираков, как рвет копье незащищенную кожу, смешает, растопчет их неудалое воинство. А на правом крыле — достойный противник. Там предстоит конный бой. Туда и устремился сам багатар.