Тогда Дион соскочил с коня, издал боевой клич и сам бросился на роксоланов. Нелегко было бежать в доспехах всадника по неровному, изрытому вешними водами полю, но его порыв увлек остальных.

Вдруг прилетевшая откуда-то из-за холма стрела пронзила левую ногу Диона, и он упал. Воины обступили раненого, но помочь ему ничем не могли: вытащить стрелу мешали с одной стороны наконечник, с другой — оперение.

А битва там, за холмами, становилась между тем все жарче, все яростнее. Воинское счастье склонялось то к эллинам, то к роксоланам, и трудно было предугадать, за кем останется победа. Дион заклинал товарищей бросить его и идти в бой. Но они не решались, медлили. Тогда юноша в ярости отломил наконечник стрелы, выдернул ее из раны и, обнажив меч, снова повел за собой воинов.

После того как роксоланы были разгромлены, архонт Клиомен подъехал к коннице Макария и спросил с лукавой усмешкой:

— Что побудило моих славных конников сражаться сегодня в пешем строю? Или решили проветрить вспотевшие зады?

— На то не было нашей воли, архонт, — понурившись, отвечали воины. — Вот этот мальчишка бросился вперед и позвал нас за собой.

Клиомен долго рассматривал Диона, окровавленного, едва державшегося в седле, хмурил белесые брови, потом сказал:

— Либо ты, юнец, умнее своего лохага, либо он думает не тем местом, каким следует. — Повернувшись к конникам, он добавил: — Клянусь Зевсом, из этого мальчишки получится стратег.

Памятью Диону об этом сражении осталась легкая хромота.

Много было потом на счету у Диона славных деяний — и военных и гражданских. Благодарные соотечественники избрали его, полуварвара, своим стратегом.

Дочь Харилая Эвтерпу Дион взял в жены уводом, воспользовавшись древним правом милетцев. Сын пленницы, он считался незаконнорожденным и потому не мог надеяться на добровольный сговор о браке в порядочных домах. Отец Эвтерпы Харилай ответил Диону на его сватовство:

— Ты сын славного родителя, Дион, да и сам воин, всегда готовый к сражению. Но вся беда в том, что ты полукровок; юноша. Как ты посмел мечтать о чистокровной эллинке из рода Еврипонтидов?

— О Харилай! Скорее я сосчитал бы звезды в небе, чем эротов, воспламенивших во мне любовь к Эвтерпе. Я думаю, что колчаны у них уже пусты — стрелы, все до единой, в моем сердце!

— Пожалуй, тебе нужно очиститься обрядами, ведь любовь — ужасный недуг!

Молодые люди продолжали встречаться тайно. Недостатка в женихах у Эвтерпы не было: когда она проходила по улице, украсив пышные волосы венком из гвоздик или диких пионов, мужчины оборачивались и смотрели ей вслед. Но пока еще никто, кроме Диона, не мог рассчитывать на ее благосклонность.

Первый раз Эвтерпа увидела Диона в палестре[4] — в Танаисе женщины допускались на состязания. Юноша восхитил ее: в гимнастических упражнениях он был подобен Гермесу, на кифаре играл, как Аполлон, в верховой езде не уступал Кастору. С тех пор сердце Эвтерпы принадлежало только ему.

Встречались они в храмовой библиотеке и там, среди папирусных свитков, провели немало сладостных часов в упоительных беседах или за чтением стихов.

Но будущее не сулило влюбленным ничего хорошего. И тогда они сговорились, что Дион похитит Эвтерпу. Увод невесты совершился на второй — женский день артемисий[5]. Мужчины в этот день почти не приходили на агору[6]. С утра храм был полон женщин, выступал хор арфисток, танцовщицы состязались в своем искусстве.

Внутренний двор храма не был выложен каменными плитами и пестрел замысловатыми цветниками. Сам храм походил на грот, увитый зеленью. В таких любила отдыхать Артемида. Ее статуя из паросского мрамора была воздвигнута посередине храма. Вечно юная богиня стояла гордая, с легкой усмешкой на губах. Короткий хитон охотницы доходил ей до колен, за плечами — лук и колчан, в руках — копье. Храм имел две двери, причем вторую, заднюю, дверь закрывала статуя богини.

Эвтерпа была в храме со второго часа дня[7]. Вместе с подругами она пела и плясала под звуки арф, пила легкое разбавленное вино на веселых ложах среди цветов. В девять часов она зашла за статую богини и больше оттуда не появлялась.

Никто не обратил внимания на закутанную с головой в мужской плащ одинокую фигуру, выскользнувшую из задней двери храма. Она пересекла агору, спустилась к пристани. Навстречу ей поднялся с бревна высокий юноша и помог сесть в лодку…

Гинекономы[8] не усмотрели в этот день ничего подозрительного. А Харилай, пирующий дома с друзьями, при возлиянии в честь богини радостно кричал:

— Элелео! Сегодня — вино, а завтра — дело!

Но вечером этот крик вдруг сменился смятенным «Иу! Иу!».

Пропала Эвтерпа…

Причалив к Лисьему острову, Дион и Эвтерпа сошли на берег. Похищенную приняла меотка Этра и коротко остригла ей волосы. Густые локоны падали на землю, подобно сорванным цветам гиацинта. Потом невесту увели в дом. Там и нашел ее Дион, в темном гинекее[9] на подстилке из листьев…

Утром следующего дня Дион, наказав Этре скрывать от чужих глаз жену, отплыл в Танаис.

Дела в городе шли своим чередом. Как ни в чем не бывало, принимал в них участие и Дион.

Харилай похудел. Терзаемый подозрениями, наблюдал он за молодым воином. Кто-то сказал ему, что Эвтерпу видели у меотов на Лисьем острове. Уважаемые горожане — друзья Харилая — ездили на остров и вернулись ни с чем. Меоты отвечали, что девушки у них нет и они не знают, где она.

— Дион! Не ты ли похитил Эвтерпу? — не выдержал наконец убитый горем отец. — Скажи, жива ли она?

— Говорят, она исчезла из храма Артемиды Таврополы. Обратись со своим вопросом к богине. Уж она-то точно соучастница! — с усмешкой ответил юноша.

— Я найду на тебя управу! — взорвался Харилай. — Сегодня же пойду к судье!

Пока Дион дождался вызова в суд, успела народиться луна и вновь пойти на ущерб. На второй день июля похитителя пригласили на лесху[10]. Пройдя через агору, Дион увидел у храма старейших граждан Танаиса и среди них Харилая. Судьи молча сидели на каменных скамьях, опираясь на посохи. Длинные бороды развевались на ветру.

— Уважаемые отцы города! — обратился к ним Харилай. — Вы лица незаинтересованные, решение ваше неподкупно. Рассудите нас с Дионом, сыном Деметрия.

— Говори, досточтимый Харилай.

— Этот зеленый юнец, порождение греха, сын недостойной, нанес оскорбление нашему роду!

— Не бранись, Харилай! Род Деметрия не менее славен, чем твой. А Мехрийя — дочь знатных родителей, хотя и варваров.

— Он похитил мою дочь Эвтерпу!

— Это правда, Дион?

— Да, правда. Мы любим друг друга.

— Берегись! Если ты совершил насилие, тебе несдобровать!

— Она сама отдала мне свой пояс. Спросите об этом у нее.

— Где она?

— На Лисьем острове, у Этры…

Этра исподлобья смотрела на косматого грека, зудевшего, как сердитый шмель.

— Где моя дочь, о порождение Ехидны?!

— Нет у меня твоей дочери. Она убежала, едва завидела тебя на берегу.

Харилай искал ее по всему острову, звал с угрозами, выманивал лаской. Но Эвтерпа не отвечала. Забившись в густые заросли диких трав, она, плача совсем по-детски, шептала:

— Милые травки, укройте меня от лютой беды! Заклинаю вас самой Афродитой, спасите меня, милые травки!

— Дочь моя! Ты слышишь меня? — надрывался между тем несчастный отец. — Отзовись! Клянусь бородой Зевса, я не трону тебя! Ты должна на суде сказать, своей охотой пошла к Диону или он взял тебя силой! Иначе — смерть ему…