Эллин учил катафрактариев[39] Зарины применять в атаке клинообразное построение, опрокидывающее вражеский строй, разрезающее его надвое. Он нацеливал их на ближний рукопашный бой, на удар копьями, на рубку мечами в конном строю. Он отдавал сиракской молодежи весь свой богатый боевой опыт, знание римской стратегии, а также перенятые у других варваров тактические приемы. Сиракская конница должна быть готова к любым неожиданностям, к встрече с любым врагом.

С наступлением зимних холодов время тренировок резко сократилось. В долгие, скучные дни, когда над степью шумит шургай — сильный ветер с мелким колючим снегом, от которого скот прячется за хворостяными заграждениями или в вырытых в земле загонах, — Зарина вместе с Гобрием приходила в хижину Диона. По многу часов сидели они у алтаря, освещаемые его блеклым огнем. Зарина училась греческому письму, слушала рассказы старого воина о богах и героях, о нравах его далекой родины и битвах, пережитых им. Только о христианстве он не обмолвился ни разу.

Рассказы о подвигах Геракла заставляли Зарину то бурно радоваться его победам, то неметь от ужаса. Она глухо вскрикивала, всплескивала руками, звеня браслетами, вскакивала с места и, как истинная эллинка, восклицала:

— Разрази меня Геракл!

Весной возобновилась боевая учеба. Еще до восхода солнца воины покидали крепость. Ветер играл конскими гривами. На холодный металл доспехов и оружия садилась седая роса. И весь день, долгий и горячий, весь день — в седле!

Дион вновь отрастил бороду. Она еще больше побелела, словно выгорела на солнце, выцвела на степном ветру. Быстрый конь — светлый ксант — уносил его во главе стремительного отряда в бескрайнюю степь, где бешеной скачкой он пытался прогнать подступающую иногда непрошеную тоску. В легкой пелене тумана, оседающего по утрам в низинах, виделись ему узкие улочки родного города, а то вдруг всплывали пред ним полные укора глаза сына. Теперь он уже знал, что рано или поздно оставит добрых, доверчивых сираков и отправится в неведомое ему дальнее море испытывать судьбу. Может, где-нибудь его путь пересечется с курсом военного корабля, на котором прикован навечно раб Аполлоний…

Красные языки огня, пляшущие на курганах, всегда вселяют в молодых воинов трепетное ожидание грядущей битвы. Сигнал боевой тревоги пришел с севера, с пограничных земель вдоль Дона. Там сираки соседствуют с роксоланами. После неудавшегося посольства Томирии разбойные племена стали беспокоить сиракские кочевья. Они угоняли скот, грабили, убивали и исчезали в степном мареве раньше, чем приходила помощь. Вот и сейчас горят костры на курганах: в сиракской степи — враг.

Дружина выступила в поход ночью. Путь лежал вдоль Ахардея, сопровождавшего воинов ободряющим шепотом камыша. Степь была залита молочным сиянием запутавшейся в паутине облаков луны. Было видно, как вдали, на краю равнины, вспухают редкие клубы тумана и грузно ползут вверх, на небо. От них падают на Землю и крадутся по макушкам трав черные тени, безмолвные, одна за другой, словно волки, идущие на охоту. Всадники движутся бесшумной рысью, несокрушимая сталь мечей покойно дремлет в ножнах.

К утру воины Диона уже въезжали в становище рода Быстрого Тарпана. Но никто не встречал дружину, не горели костры между красными, пестрыми и черными шатрами. Из-за тяжелых ковров, скрывавших входы в шатры, выглядывали старики. Дети не сразу высыпали наружу, но любопытство взяло верх, и они робко обступили всадников. Женщины отчужденно держались в стороне, готовые в любой миг обнажить мечи, и если не спасти лагерь, то хотя бы погибнуть с честью.

— Где воины славного рода Быстрого Тарпана? — спросил Дион.

Лохматый старик с тощей грудью, закутанный в порыжелый плащ, подошел вплотную и, взявшись за узду, долго всматривался подслеповатыми глазами в незнакомца.

— Я не узнаю тебя. Кто вы такие? Откуда?

— Это дружина из Успы, — подъехал один из воинов. — Разве ты не узнал меня, Баба?

— Ты, Ассан? Да пребудут с тобой добрые духи. А это кто? — вновь повернулся старик к Диону.

— Иноземец. Эллин. Взят повелительницей на службу.

— Странно. Вертлявые эллины еще не топтали наши травы. А этот сам пришел к царице. С чего бы это?

— Так где же вождь Сидон с родовой дружиной? — уже нетерпеливо перебил старика молодой воин.

— Тебе, Ассан, отвечу. С севера пришла орда и разорила нашу крепость на Ахардее. Сидон оставил нас. Сам, как коршун, кинулся с воинами на перехват разбойников. Но они не пошли к Дону. Хитрей оказались. В то время как Сидон караулит их на тайной тропе у донского брода, они каждую минуту могут быть здесь…

Дион спрыгнул с коня.

— Ассан, возьми коноводов, спрячь коней в балке, — ты здесь лучше знаешь местность. Остальным укрыться в шатрах. Устроим насильникам добрый пир! Люди рода Быстрого Тарпана! Делайте вид, будто не знаете о близости врага: варите похлебку, доите кобылиц, прядите шерсть, но зорко смотрите кругом. Едва появятся роксоланы, бегите все к Ахардею, под обрыв, чтобы не попасть под наши же стрелы. Хорь должен угодить в капкан.

— Умно распоряжаешься, хотя и эллин, — произнес старик Баба и повернулся к своим: — Что ж, пойдем этими всеми делами заниматься. Другого выхода действительно нет.

И становище ожило. Бродили между шатрами суровые старики, у костров смеялись женщины, дети скакали наперегонки вокруг лагеря на быстрых лошадках. И только настороженные взгляды, бросаемые украдкой в степь, говорили о скрытой тревоге.

На верхушке сторожевой вышки примостился на жердях Ассан. Его рысьи глаза внимательно обшаривали степь.

Роксоланы появились к вечеру. Небольшими группами они подкрадывались к становищу со стороны заходящего солнца. Когда они приблизились, Ассан подал сигнал, быстро спустился с вышки и укрылся в ближайшем шатре.

Население лагеря зашевелилось, подняло крик, все бросились к реке, под защиту обрывистых берегов и камыша. Видя, что лагерь защищать некому, роксоланы сбились плотной кучей — их было около ста — и устремились через становище в погоню за убегающими. И тут зазвенели тетивы. Стрелы ужалили передних всадников, потом еще, еще… И через несколько минут больше половины роксоланов лежало на земле. Выскочившие из засады воины ударами мечей отсекали головы врагам. Девушки тут же сдирали кожу с волосами с голов побежденных: три таких трофея открывали им путь к замужеству.

Уцелевшие роксоланы, рассыпавшись по степи, уходили на север. Их встретил возвращающийся с дружиной Сидон и довершил разгром. За Дон ушли немногие.

Так начался боевой путь дружины Диона по тропам северных кочевий. Конники перебирались из одного родового становища в другое и везде их встречали как желанных гостей. Были мелкие стычки с налетчиками, когда молодые воины, изрубив десяток-другой иноплеменных всадников, отбивали награбленное ими добро. Но порой им приходилось совместно с родовыми дружинами отражать нападение довольно крупных отрядов.

Постепенно среди врагов сираков распространилась молва о неистовом седом всаднике, во главе отряда молодых воинов налетающем неожиданно, как ветер. Его прозвали Бородатым Хромцом, а его воинов — Сердитыми. Сердитые дрались, не зная страха, не давая пощады в бою. Род, где гостил Бородатый Хромец с Сердитыми, мог кочевать спокойно: там враг не осмеливался тревожить сиракские кочевья.

Гонец Томирии догнал отряд Сердитых в самом отдаленном становище, где Дон, идя с севера, разворачивается на запад; здесь обрывается граница с роксоланами — далее лежит аланская степь. Царица приказывала Диону вернуться в Успу.

Такая спешка встревожила эллина; без нужды Томирия не стала бы его беспокоить. Передав дружину Анту, юному исполину из рода Гривастого Волка, он покинул становище. Проскакав за полдня по равнине тысячу стадиев, Дион предстал перед Томирией, даже не сменив дорожного одеяния.