И он отошел к своим товарищам, напевая военную сарматскую песню:

Вскоре сарматы уложили Диона на мехи, надутые воздухом и спущенные на воду, и стали продираться сквозь заросли камыша, таща пленника за собой. Вода доходила им до колен, а порой по грудь.

Над Дионом роились комары. По-прежнему было тихо.

Остров, куда воины доставили Диона, был гораздо больше того, где осталась ладья смерти. Да и варваров здесь много больше. Вдоль берега кое-где горели бездымные костры. Над ними в бронзовых котлах варилась рыба. Еще много рыбы вялилось на шнурах, растянутых между шестами. В двух стадиях от берега стояло несколько шатров. Один из них, самый большой, был из красного войлока и украшен коврами.

Воины отдыхали. Кое-кто острил меч плоским точильным камнем, который подвешен у каждого сармата на поясе вместе с кресалом. Иногда на остров прибывали мелкие группы воинов, другие уходили в заросли на смену им. Среди них немало было девушек, одетых и вооруженных одинаково с мужчинами.

Дион понял, что сарматы неизвестного пока ему племени занимаются тут промыслом рыбы и одновременно держат под наблюдением все протоки донского понизовья. Так вот почему греческих купцов, приплывавших с моря к Танаису, все время не оставляло ощущение, что из зарослей камыша кто-то провожает их корабли цепким взглядом! И, чуя этот взгляд, гребцы греческих триер сильнее налегали на весла. Греки приписывали его болотным и водяным химерам — чудовищам с головой льва и туловищем козы.

Дион лежал под открытым небом на подстилке из зеленого камыша. Днем варвары старательно отпаивали пленника кымыз-кулалой — сбродившим кобыльим молоком, от которого у него кружилась голова, как при легком опьянении. На ночь от комарья, тучами висевшего в воздухе, его накрывали тонким, свалянным из овечьей шерсти пологом. Через три дня Дион почувствовал себя совершенно здоровым. Но по ночам его продолжали преследовать кошмары. Ему виделись изуродованные палачом друзья, смотрящие из мрака ночи на своего предводителя страшными пустыми глазницами, косматая голова Игнатия, падающая в реку, рабы, оставляющие на агоре кровавые следы. Он чувствовал, как медленно приливает вода в лодку. Он метался, пробовал перевалиться через борт, чтобы разом прекратить мучения, но сил недоставало, и он просыпался в холодном поту, долго не мог успокоиться. Потом, натянув на голову войлочный полог, снова забывался в тяжелом сне. Кошмары отступали, только когда юная Пандросса, богиня росы, кропила все вокруг медвяной влагой рассвета.

На четвертый день Навак разбил камнем цепи Диона. Пленник встал с надоевшего ложа, сделал несколько гимнастических упражнений. Тренированное тело было упругим и, несмотря на перенесенные физические испытания, хорошо подчинялось воле. Молодой варвар невольно залюбовался статью пожилого эллина. Слабый ветер шевелил седеющие кудри и жалкие остатки, хитона. Сильные мускулистые ноги и руки были голы. На них тускло отсвечивали старые шрамы, рядом с ними алели свежие ссадины от цепей. Видимо, не один бой провел этот грек за свою жизнь.

Вдруг Навак вскочил, не оглядываясь, побежал в глубь острова и исчез в крайнем шатре. Через минуту он приволок ворох различной одежды и знаками предложил греку выбирать любой наряд.

Это была трофейная греческая и римская одежда. Дион бережно брал в руки каждую вещь, задумчиво осматривал и откладывал в сторону: длинные, просторные столы, пестрые хитоны с золотыми блестками, сшитые из перегнутых на плечах полотнищ мужские туники до колен и женские — до лодыжек, сандалии на деревянной подошве, плетенные из листьев пальмы, папируса, ивовой коры.

Все это были близкие Диону предметы, из того самого до боли знакомого мира, куда ему нет возврата. Нет! Никогда больше не коснется он этих вещей! Дион взял себе чесалку и флакон с маслом для умащения. От остального отказался.

Не выказав удивления, Навак небрежно сгреб вещи в кучу и утащил в шатер, а взамен вынес варварские одежды. Дион выбрал широкие штаны и распашной халат, которые были удобнее всего для верховой езды. Быстро облачился в них. На голову надел войлочный колпак с загнутым верхом. Варварский наряд совершенно преобразил грека. Теперь его трудно было отличить от других сарматов, бродивших по острову. Не хватало только оселка и кинжала на поясе.

Навак одобрительно поцокал языком и объяснил Диону, что он свободен и получает право беспрепятственного передвижения по острову. Предоставленный самому себе, Дион обошел весь сарматский лагерь. На острове в камышах насчитал около трехсот воинов. Но он догадывался, что еще немало их находится в засадах. Кругом лежали земли меотов, живших с эллинами в дружбе, искавших у них защиты от беспокойных соседей. Племена меотов, прижатые воинственными сарматами к морю, кочевали на узкой береговой полосе вдоль Понта от устья Танаиса до Кавказских гор. Южные племена за Антикитом[31], предводительствуемые мудрым вождем Радамсидом, давно перешли на оседлый образ жизни и пользовались относительной самостоятельностью. Боспорские купцы покупали у них добротное зерно, пожалуй, в не меньшем количестве, чем в Скифии. С южными меотами эллинские города заключали союзы на равных, в то время как северные попали в полную зависимость к грекам и прозябали на правах второсортных граждан Боспорского государства.

И вдруг тут, в самом сердце Меотии, почти под боком у крепости Танаис, такая большая группа иноплеменных воинов! Как смогли они незамеченными пробраться в плавни? Чего ждут в засаде? Кто они? Ведь сарматы — это общее название многих родственных племен.

А может, меоты пропустили их сюда? Может, между варварами разных племен существует тайный союз против эллинов? Если же это не так, то почему не горят сигнальные огни на курганах?..

На алом войлоке большого шатра Дион увидел вышитого нитью из белой шерсти крылатого волка с яро пламенеющим кусочком сердолика вместо глаза. Изображение подавляло своим величием. Крылья зверя были расправлены, тело вскинуто в мощном рывке.

Эллин знал, что каждое сарматское племя считает своим предком какого-либо зверя и почитает его как покровителя, берегущего детей своих пуще глаза. Диону были известны некоторые родовые защитники.

Крылатый волк… Да это же сираки, самые грозные воители среди сарматов! Пока еще ни один враг, даже самый сильный и коварный, не достиг их главной крепости Успы, стоящей где-то в глубине степи на реке Ахардее[32].

Переходя от костра к костру, от одной группы воинов к другой, Дион теперь везде замечал изображение волка. Волк с птичьей головой… Гривастый волк, удивительно похожий на льва… Волк, держащий в пасти козла…

Волк… Везде волк: на шатрах, на утвари, на одежде, на оружии.

Как-то эллин спросил у Навака:

— Зачем у вас на всех вещах волк изображен?

— Волк наш отец, а наша мать — Солнце. Мы происходим от них. Давно это было, тьму годов назад. Великая матерь богов и людей светозарная Папануа обозревала однажды молодую землю. Видела она огромные горы, покрытые непролазными лесами, бурные реки, которые еще никто не переплывал, просторные степи, еще никем не заселенные. Никто не пас скот, не засевал землю. Везде бродили неразумные животные, вместе с ними жили в зарослях дикие люди. Они ели степную траву и ничем не покрывали тело.

А по степи, где живут теперь сираки, бродил одинокий Крылатый Волк, мудрый и скорбный, ибо не с кем ему было на земле обмолвиться ласковым словом. Ему не хватало подруги. Другие братья, мудрые звери, — а он был старшим, среди них — давно обзавелись женами из своих же родов, и только Волк хотел найти себе жену, какой ни у кого никогда не было. В поисках жены он перелетал из одного края земли в другой и всюду натыкался на голых людей, самки которых вызывали в нем отвращение.