- Приговаривается к смерти через повешение! – важно сказал рослый военный. – Выполняйте.

 Рядом стоял капитан из прокуратуры, перепоясанный ремнями, с бумагой - приговором - в руке, два-три исполнителя из СМЕРШа и несколько зрителей.

 - Кого сегодня? – спрашивали подходившие зеваки.

 - Полицая…

 - Чево там смотреть? – сказала баба, стоящая перед Григорием и торопливо пошла по своим делам.

 Обыватели в основной массе равнодушно проходили мимо, смерть всем надоела. Оказывается, и казнили, как попало: верёвка гнилая, оборвалась, кряжистый Симагин сорвался вниз с криком и матом. 

 - Вашу мать! – крикнул он.

 Срочно разыскали новую верёвку, перекинули её через сук, накинули петлю и потянули:

 - Раз, два, взяли!

 - Держи крепче…

 Примитивно, буднично и скучно… А в десяти метрах дальше всё куда интереснее: солдаты щупали сменившихся с поста регулировщиц.

 - Ой, не могу! - Смех, восторженные взвизги и крики.

 - Куда ты милая?!

 Пока Шелехов отвлёкся на игры молодёжи, Николая повесили. Он дёрнулся пару раз оплывающим телом и обмочил штаны от немецкой полевой формы.

 - Каждый получает, што заслужил! – буркнул Григорий и направился к своему дому.

 … Вечером того же дня он сидел в компании Павла Лисинчука и добивал вторую бутылку самогона. Вернее сидел он один, хозяин дома висел рядом.

 - В госпитале мне до конца ампутировали обе ноги и левую руку. – Рассказывал тот свою печальную историю. - Остался такой себе самоварчик.

 - Когда тебя ранило, я думал, што не выживешь…

 - И сгноили бы меня вскорости в каком-нибудь доме для инвалидов, как и других таких же бедолаг, если бы не Марья. Ты её помнишь?

 - Она же двоюродная сестра моей Антонины.

 - Точно.

 Павел знаком здоровой руки показал, что хочет покурить. Пока Григорий вертел самокрутку, он пытливо смотрел на боевого товарища.

 - Домой заходил?

 - Домом энто назвать трудно…

 Первым делом после приезда в город Григорий направился к семейному гнезду в посёлке Щегловка. Сердце его выпрыгивало из груди, когда он после семи лет отсутствия пошёл по знакомой до боли улице.

 - Есть, кто живой? – спросил осипшим голосом.

 Смутная тревога о том, что с родными случилось нехорошее, оформилась в мрачную уверенность, как только он увидел заброшенную хату.

 - Давно никто не ходил по двору! – машинально отметил Григорий пробираясь через невероятные заросли сорняков и молодой поросли тополей.

 Дверь в дом была открыта. Мужчина вошёл в жилище, где он прожил с семьёй несколько счастливых лет и понял, что у него больше нет семьи. Кругом, на вещах, на домашней утвари, на мебели поверх толстого слоя пыли лежала ощутимая печать смерти.

 - Какой дух чижёлый! – сморщился Шелехов.

 Он не стал проходить дальше, а развернулся и решительно направился к бойкой соседке. Наталья Павина оказалась дома и, увидев внезапно воскресшего соседа, ударилась в обильные слёзы.

 - Погибла наша Тонечка! – запричитала она и вытерла уголки глаз концом головного платка.

 - Не плачь…

 Григорий тяжело опустился на кухонный табурет. Для него всё стало ясно и единственное что занимало его теперь - были дети.

 - А Санька где?.. Жива? – выдавил он самый больной вопрос.

 - Жива Гришенька! – встрепенулась Наталья и сообщила: – Только угнали её на работу в Германию.

 - Час от часа не легче.

 Мужчина трясущимися руками свернул цигарку и, выпустив пару табачных облаков, спросил:

 - А Петька?

 - В армии он, - затараторила живая соседка, - намедни прислал письмо…

 - Откудова?

 - Недавно забирал у немца город Севастополь.

 - И я только приехал из него…

 Наталья всплеснула полными руками:

 - Не привёл Бог свидеться!

 - А где-то рядом ходили…

 - Ищо встретитесь. Я тебе дам его адрес полевой почты.

 Женщина рассказала, что написала Петру о смерти матери. Потом видя, что старший Шелехов спокоен подробно рассказала о жизни Антонины без мужа. Кое-какие подробности она опустила, но и без них Григорий понял причину смерти жены.

 - Энто всё проклятый Колька Симагин! – выгораживала он мёртвую Антонину. – Когда тебя не стало, он привязался к ней как репей. Она мне рассказывала, что на другой день припёрся к ней и признался, что донёс на тебя.

 - Вот как!

 - А потом набрался наглости, предложил ей жить с ним.

 Григорий ничего не сказал, только на его загорелом от крымского солнца лице заиграли объёмные желваки.

 - Симагин – гад и в полицаи пошёл за ради власти над Антониной. – Не могла остановиться Наталья. – Когда немцы заняли город только Иоганн спас её от ирода.

 - Какой Иоганн?

 - Был один…

 Павина смутилась, осознав, что брякнула что-то лишнее.

 - Она немцам ради пропитания бельё стирала… Вот один солдат и приклеился.

 - Понятно…

 Шелехов снова закурил. Наталья пыталась обелить не нуждающуюся в этом покойницу массой ненужных слов, но он почти не слышал её. Встрепенулся Григорий, только когда Наталья дошла до отправки Саньки на принудительные работы в Германию.

 - Николай и дочку твою вынудил уехать лишь бы быть с Антониной.

 - Так и он тоже?

 - А ты думал, почему она повесилась?

 - Повесилась?

 - Когда он её ссильничал - Антонина не выдержала. Я к ней забежала за солью, а она висит на кольце для колыбели. Я такого ужаса натерпелась!

 Григорий, пошатываясь, встал. Он не хотел больше оставаться даже рядом с домом ставшего из родного - кошмарным.

 - Я пойду. – Прохрипел он и шагнул к двери.

 - Куда же ты Гриша пойдёшь?.. Ночь скоро…

 - Ничего, ничего, - бормотал он, собирая вещи.

 Внезапно он вычленил из плотного потока информации, которой его снабжала словоохотливая соседка, что объявился Павел Лисинчук.

 - Он жив? – удивлённо спросил Григорий.

 - Живой, только пораненный сильно.

 Павина пояснила, что он теперь живёт с родственницей Антонины. Разузнав где их дом, Григорий попрощался и с облегчением направился к боевому товарищу.       

 … После того как Мария оставила их вдвоём и ушла на смену Павел и Григорий хорошо выпили и поговорили. Шелехов рассказал о смерти старшего сына Михаила, о заключительной фазе боёв в Сталинграде. Павел о своих мытарствах по госпиталям.

 - Бабьим умом Мария поняла, что быть войне долгой, - думал Григорий, глядя на весёлое лицо друга, - мужиков почти не останется и куковать ей одной до конца дней своих.

 Что случилось потом, он уже знал.

 - Поняв энто, сердобольная женщина и взяла Пашку из госпиталя. Привезла домой, вбила костыль в стену и повесила туда мешок с мужем. – Радовался он за старого знакомого. - Висит он там сытый, умытый, причёсанный, даже побритый.

 Виновник размышлений гостя ловко орудовал единственной оставшейся конечностью. Он одновременно курил, наливал в стаканы самогон и закусывал маринованными огурчиками.

 - А Марья меня погулять выносит, а как вечер, вынимает из мешка и кладёт к себе в постель. Самый главный мужской орган у меня функционирует как часы...

 - Недаром же тебя «трёхногим» на шахте прозвали!

 - Поэтому всё у нас хорошо. Уже один пострел булькает в колыбели, он зараз у бабки. Второй - в проекте…

 - Молодцы!

 - И шахта Машке помогает, даёт ей всякие послабления и уголь: шутка ли, такой герой-инвалид в доме, с орденами на мешке…

 - Марья сияет, довольна. – Вспомнил лицо счастливой женщины Григорий. - Мужик-то всегда при ней - к другой не уйдёт, не запьёт.

 Павел заулыбался и признался:

 - Она на меня ищо с молодости засматривалась.

 - Тогда вокруг тебя такие красавицы вились…

 - Зато теперича дождалась…

 - Счастье - оно терпеливых любит!

 - А по праздникам она мне бутылочку для поднятия настроения сами ставит. – С откровенной гордостью сказал Павел. - Так-то, братец.