- Чего не пьёшь полковник? – обратился к нему Киреев.

 - Задумался…

 - О чём можно думать в такой день?.. Гуляй пока жив!

 - Вспомнил прошлое…

 - Нашёл время!

 Полковник Шаповалов сам не понимал, почему ему взгрустнулось. Днём, когда его танкисты ворвались на огрызающиеся огнём улицы станции, он двигался в головном танке. Бронебойный снаряд разорвал гусеницу танка, и экипаж спешно покинул обездвиженную машину.

 - Спрятаться за броню! – приказал он подчинённым и продолжил руководить боем по рации.

 Рядом лежала большая куча мёртвых тел в окровавленных белых маскхалатах у прорванных и разбитых немецких укреплений.

 - Мы въехали в прорыв по устланной погибшими дороге. – Сказал он, указав на мертвецов.

 - Тут только что прошли наши танки… - пожал плечами его начальник штаба.

 Когда Иван Матвеевич рассказал Кирееву об этом, тот молча налил им по полному стакану и предложил:

 - Давай лучше выпьем!.. А мысли такие лучше гони, они до добра не доведут.

 - Нужно пить, пока есть возможность, - согласился нетрезвый полковник, - завтра может не быть…

 Приятно опьянев и ободрённый Зоиной приветливостью, Шаповалов начал снова поглядывать на неё чуть длительнее, как вдруг она мгновенно осадила нахала: посмотрела в упор, строго и холодно, пожалуй, даже с оттенком горделивой надменности.

 - Неужели я обидел её чем-то? - он терялся в догадках, впрочем, спустя какую-нибудь минуту Зоя взглянула на него с прежней весёлостью и радушием, и Шаповалов тотчас внутренне ожил и ответно улыбнулся.

 - Всё нормально!

 Вскоре он отметил, что она поглядывает на него чаще, чем на других, и как-то особенно: ласково и выжидательно - словно хотела заговорить либо о чём-то спросить, но, по-видимому, не решалась.

 - А Вы верите в Бога? – наконец решилась она и спросила, наклоняясь к самому уху.

 - У меня отец верующий, - тихо ответил полковник, - а мне должность не позволяет…

 - Расскажите о нём. – Попросила девушка. 

 - Когда ему предложили перебраться в Воронеж петь в церковном хоре отец вначале ответил: «Куды ж я поеду. У меня тут жена, двое маленьких сыновей».

 Зоя держалась непринуждённо и просто, как и подобает хозяйке. Она внимательно слушала и ободрённый её вниманием Шаповалов продолжил:

 - Нам дали бесплатную квартиру на два года и месяца не прошло, как его бас загудел в воронежском архиерейском хоре. Мы с братом были зачислены в этот главный хор губернского города: я пел альтом, а Дмитрий – дискантом.

 - Ангелы поют голосами мальчиков! – вставила девушка.

 - Мы жили на спуске от Митрофаниевского монастыря. Однажды я с братом выскочил на улицу, услышав стрельбу. Возле монастыря и по улице Новомосковской лежали коченеющие в нелепых позах тела воронежцев. Местами алел снег, краснели хоругви, блестели иконы, и над всем витала смерть.

 - Господи спаси и сохрани! – воскликнула Зоя.

 - То были жертвы расстрела крестного хода начала «февральской» революции.

 - Сколько их было потом?

 - Много я потом видел убитых, но детская память не рубцуется. – Полковник тяжело вздохнул.

 Всем своим существом он ощущал смутную, но сладостную надежду на вероятную взаимность и начало чего-то нового, значительного, ещё никогда им не изведанного.

 - Я уже почти не сомневаюсь, - подумал он, - между нами что-то происходит!

 Между тем ординарец Киреева сварил в крепком мясном бульоне пельмени, и гости отметили его кулинарное искусство. Довольно быстро они опустошили два больших блюда.

 - Хороши пельмешки! – сказал хмельной Дубцов. 

 Шаповалов то и дело поглядывал на Зою, украдкой, как бы мимолётом и невзначай, млея от нежности и затаенного восторга.

 - А что потом? – спросила она после пробы пельменей.

 - Пролетарское государство через газеты и крепкоголосых вербовщиков приглашало молодёжь на восстановление шахт, называя это патриотическим долгом. – С пафосом сказал мужчина: – Я с окрылённой душой прикатил в Кривой Рог, но оказалось, там меня никто не ждал.

 - Вот как!

 - От голода я забрался в здание Криворожского рудоуправления через разбитое окно, выждав, когда секретарша покинула свой пост. Протиснулся в кабинет главного инженера Бермана, который увидав меня строго спросил: «Чем обязан молодой человек?»

 - Я сказал, что если он не примет меня на работу – зарежу.

 - Вот так просто и пырнули бы? – удивилась Зоя.

 - И пырнул бы, - с решимостью промолвил рассказчик. - Берман внимательно посмотрел на мою рваную фуфайку, заплатанные штаны непонятного цвета, на замызганное лицо и стал расспрашивать меня, кто я и откуда. С прежним бесстрастным выражением черкнул на листе бумаги несколько фраз и спросил: «Так говоришь, крестьянских кровей?»

 - Крестьянских.

 - Заметны свойственные твоему сословию наклонности, - в словах немца Бермана таилось море скрытой иронии, - отправляйся в отдел кадров...

 Зоя дослушала исповедь военного и опять упорхнула на кухню. Даже когда Шаповалов не смотрел на неё, он каждый миг ощущал её присутствие и не мог думать ни о чём другом, хотя пытался прислушиваться к разговору, улавливал отдельные фразы и даже улыбался, если рядом смеялись. Хозяин запальчиво воскликнул:

 - Сибирь ваша ерунда, вот Кожановка, в которой мы жили до коллективизации, вот это рай на Земле.

 - Ты, Степан Савич, говори, да не заговаривайся! - набычась, рассерженно воскликнул Дубцов. - С чужого голоса поёшь!

 - С какого голоса?

 - Тебе Сибирь что - место каторги и ссылки?! Ты её видел?

 - Видел!

 - Из окошка? Проездом?.. Да я свою Михайловку ни на что не променяю! - потемнев от негодования, запальчиво вскричал он. - На всю вашу Украину.

 - Успокойтесь! - Хозяйка посмотрела на офицера недоверчиво, с очевидной настороженностью.

 - Я за такие байки любому глотку порвать могу - учти!..

 Степан Савич был заметно под хмельком, - ошарашенный столь внезапным оборотом до того спокойного и дружелюбного разговора, приложив руку к груди, растерянно бормотал извинения. Остальные притихли, причём Зоя с откровенной неприязнью посмотрела на полковника. Ощущая немалую неловкость, Шаповалов тоже молчал, и снова находчиво и удачно вмешался Киреев.

 - Давайте выпьем за Сталинград, - весело предложил он, доливая в стакан Степану Савичу, - и за Кожановку!

 - С превеликим удовольствием!

 Шаповалов уже достаточно опьянел, но попытаться фривольно заговорить с Зоей никак не решался. Для смелости требовалось ещё выпить, и неожиданно для самого себя, он, взяв у Киреева графин, он наполнил водкой свой стакан.

 - Ты бы закусывал плотней полковник! – посоветовал ему Дубцов.

 - Я хворый, что ли?!

 - Нет, но после боя может развести прилично…  

 Он ожёгся и поперхнулся большим глотком, в глазах проступили слёзы. С ужасом чувствуя, что вот-вот оконфузится, он, еле превозмогая себя, умудрился выпить водку без остатка. Лишь опустив стакан и заметив, что на него смотрят, заметив внимательный и вроде насмешливый взгляд Зоей, закашлялся и покраснел, наверно, не только лицом, но даже спиной.

 - Эх ты! - тотчас услышал он над ухом насмешливый голос Дубцова. - Даже пить не умеешь! Проводить тебя?!

 - Не-е-ет! - замотав головой и пошатываясь, вышел на крыльцо.

 Вместе с ним вышла улыбающаяся Зоя. Молодая, красивая, с подбритыми бровями, сильным телом и высокой торчащей грудью. Она стала рядом и участливо спросила:

 - Плохо Вам?

 - Это я от Вас Зоя опьянел! - громко и решительно заявил полковник.

 - Расскажите лучше как жили раньше…

 - Я же до армии работал бутовщиком, - покачиваясь, сказал мужчина, - одолел ремесло откаточника и лопаточника, лишь тогда принялся рубить руду. Обзавёлся семьей.

 - Живая душа калачика просит… - прошептала девушка.

 - Постепенно я отвык от унизительного состояния, когда в одном кармане смеркается, а в другом заря занимается. Иногда я себе задавал непростой вопрос: «Что было бы со мной, ежели немец сдал тогда в милицию?»