Клятвы победить или погибнуть вместе с Франкфуртским собранием, пойти на любые жертвы ради имперской конституции заполняли все газеты, раздавались во всех клубах и пивных.

Власти направили из Кёльна в Эльберфельд один батальон 16-го полка, эскадрон улан и два орудия. Отвергнув предложенные муниципальным советом переговоры, позавчера, девятого мая, в среду, войска вступили в город. Тут-то и произошло то, о чем большинство членов Комитета безопасности не могут вспоминать без ужаса…

Пройдя по главной улице, войска построились около ратуши. Из собравшейся огромной толпы в солдат полетели камни. В окнах тюрьмы, примыкающей к самой ратуше, показались лица заключенных. Это были в основном рабочие Золингена — шестьдесят девять человек, вот уже год ждущие суда: их обвинили в разрушении сталелитейного завода. При виде изможденных лиц заключенных в толпе раздались возгласы: «Свободу золингенцам!» Люди устремились к тюрьме, ворота поддались их напору, и заключенные один за другим стали выходить на волю. Вдруг командир правительственных войск спохватился и отдал команду стрелять: последний заключенный, выходивший из ворот тюрьмы, упал с простреленной головой.

Толпа разбежалась от тюрьмы с кличем «На баррикады!». С поразительной быстротой подступы к центру города были забаррикадированы. Тогда командир правительственных войск решил пустить в дело пушки. Но артиллеристы стреляют слишком высоко, вероятно нарочно. Возмущенный нерешительностью других офицеров, инициативу взял на себя командир 8-й роты капитан фон Уттенхофен. Выйдя вперед, он скомандовал своим солдатам: «Внимание!» В ответ на это вооруженные рабочие крикнули из-за баррикады солдатам: «Не стреляйте! У нас общий враг — ваши офицеры!» Один из рабочих предупредил Уттенхофена: «Если ты скомандуешь «Готовьсь!», мы уложим тебя на месте!» Но капитан был упрям, да, видно, и не из робких. Он скомандовал: «Готовьсь! Пли!» С той и другой стороны одновременно раздались залпы — и капитан упал. Пуля угодила ему прямо в сердце.

Войска не ожидали такого оборота дела и поспешно отступили, даже не забрав с собой труп капитана. Офицер, принявший командование, отдал приказ покинуть город и расположил войска лагерем в часе ходьбы от заставы.

Воодушевленные успехом, восставшие всюду воздвигали баррикады, разогнали муниципальный совет и создали Комитет безопасности. Но Комитет, большинство в котором составили адвокаты, банковские служащие и другие представители мелкой буржуазии, испугался обретенной власти и потому пребывал в состоянии растерянности и пустых словопрений. Такое состояние царит и сегодня, одиннадцатого мая. Вот уже часа два члены Комитета поочередно встают и говорят, то и дело перебивая друг друга замечаниями, вопросами, смешками.

— Господа! Я думаю, что выражу мнение всех вас, если скажу: положение чрезвычайно опасное…

— Надо вступить в переговоры с членами муниципального совета…

— С бывшими?

— Ну как сказать?.. Да, с бывшими.

— Кто знает, где сейчас господин обер-бургомистр?

— Фон Карнап? Говорят, он уже удрал в Дюссельдорф.

— Удрал! Нельзя ли попочтительнее?

— По другим, более почтительным сведениям, он все еще сидит под перевернутой коляской, забросанной навозом…

— От имени Военной комиссии я заявляю со всей ответственностью: город к обороне не готов…

— Мы обязаны добиться признания законности нашей власти со стороны муниципального совета…

— Предлагаю включить пять членов совета в Комитет…

— Бывших?

— Да, да, черт возьми! Бывших!

— До сих пор мы не провели смотра преданных нам войск. Безобразие!..

— Господа! С радостью сообщаю, что вчера поздно вечером несколько купцов, владельцев красилен и фабрикантов передали на нужды нашего Комитета десять тысяч талеров…

— Купцы финансируют мятеж? Ха-ха!..

— Кто отвечает за состояние баррикад?.

— Военная комиссия…

— Я хочу знать, кто именно…

— Мы не должны допустить, чтобы камни Эльберфельда вновь обагрились кровью…

— Нас называют террористами и людоедами!..

— Нас сравнивают с Робеспьером и Дантоном!..

— Успокойтесь, сударь, уже не сравнивают.

— Надо как-то поощрить красильщиков за то, что они ни разу не прервали работу, даже в дни баррикадных боев…

— Хозяева их уже поощрили. Ведь никому из рабочих не платят так хорошо, как красильщикам…

— Восстание в Дрездене подавлено. Наши соседи — Бармен и Кроненберг, Леннеп и Лютрингхаузен — не примкнули к нам. Господа! Мы в одиночестве…

— Солдаты ландвера[7] колеблются, гражданское ополчение решительно против восстания. Кто же с нами?..

— А купцов и фабрикантов забыли?

…Резко распахнулась дверь, и в зал стремительно вошел Трост, один из членов Военной комиссии. Он почти подбежал к председателю Комитета безопасности Хёхстеру, плюхнулся рядом с ним в пустое кресло и стал что-то торопливо, взволнованно говорить ему на ухо. Все замерли, глядя на них. Некоторым было слышно, как бабочка два раза ударилась о стекло и забила крыльями. Побледневший Хёхстер наконец тяжело поднялся и негромко, даже вяло проговорил:

— Господа! Только что получено известие, что со стороны Золингена к нашему городу приближается большой отряд..

— Вооруженный? — сразу перебил кто-то.

— Это установить не удалось, — ответил Трост.

— Ничего себе разведка! — насмешливо и нервно выкрикнул другой голос.

— А что значит «большой отряд»? — спросил еще кто-то. — Пять тысяч? Тысяча?

— Известно только, — Трост тоже встал, — что у отряда нет пушек. А численность его достигает приблизительно двух батальонов.

— Отряд возглавляет человек, имя которого вам всем хорошо известно. — Хёхстер, кажется, несколько пришел в себя и говорил уже не так вяло. — Оно известно вам и потому, что этот человек один из редакторов «Новой Рейнской газеты», и потому еще, вероятно, что он когда-то жил в нашем городе, а родился совсем рядом, за рекой, в Бармене.

— Энгельс?! — раздалось одновременно несколько голосов.

— Да, Фридрих Энгельс-младший.

— Землячок! — опять насмешливо выкрикнул нервный голос.

— Какая же у него цель? Чего он хочет?

— Кто может это знать? — Хёхстер беспомощно пожал полными плечами. — Скорее всего, он идет на помощь нам.

— А нужна ли нам его помощь?

— Надо послать ему навстречу нашего представителя и потребовать, чтобы он тотчас прибыл сюда.

— Не потребовать, а пригласить!

— По-моему, дельное предложение, — охотно согласился Хёхстер. — Я думаю, лучше всего поручить это господину Хюнербейну. И не только потому, что он сам из Бармена…

Все поняли, что хотел сказать председатель: портном Фридрих Вильгельм Хюнербейн был членом Союза коммунистов и поговаривали даже, что он переписывался с самим Марксом. Хюнербейн встал со своего места, поклонился председателю в знак согласия выполнить его поручение и, ни слова не говоря, вышел.

— Вполне возможно, — сказал Трост, обращаясь к Хёхстеру, но его услышали все, — что Энгельс со своим отрядом уже вошел в город.

Члены Комитета безопасности, как любопытные школяры, бросились к боковым окнам. Им было известно, что из этих окон ратуши (фасадом она выходила в узкий переулок) виден почти весь город. И действительно, у огромного нескладного здания бывшего музея, от которого начинается главная улица города, все сразу разглядели большое скопление движущихся людей. Через некоторое время над людьми стали различимы черно-красно-золотые и красные флаги, символы общегерманского единства и революции.

— Ого, да это целый полк!..

— Где он его набрал?

— Очевидно, среди читателей «Новой Рейнской газеты»…

— Ну какой там полк! В толпе больше всего наших городских зевак…

— Вон, кажется, в первой шеренге и сам предводитель…

— Его трудно не узнать — рост гренадерский!..

— Как легко и весело шагает…

— Наши сограждане бурно приветствуют их. Похоже, бросают цветы…