Откуда-то издалека донесся густой, вибрирующий гул.

— Самолет! Самолет летит! — первым замечает белую блестящую точку над сопкой Иван Чистых.

Серебристый гидросамолет делает круг над порогами. Летчик, заметив наши палатки, пролетает совсем низко над нами и в знак приветствия покачивает машину вправо-влево.

— Вот что значит техника! — восхищается Саша. — Что ему пороги! Высадит экспедицию в любом месте. Довезет, куда хочешь, и увезет. Только знай, работай.

— Наверно, это самолет Индигирской экспедиции, — рассуждаю я. — Ну, что ж, мы с экспедицией свяжемся и укажем разведанные нами места. Пойдем по левобережью, выясним, продолжается ли там рудоносная зона.

По карте уточняем предполагаемый маршрут.

Гаврила согласен быть проводником, он ходил по этим местам с экспедицией Сергея Афанасьевича Обручева.

— Против вашего предложения, Иннокентий Иванович, пройти по левобережью, я не возражаю! — решает Иван Ефимович. — Но где мы найдем еще лошадей? Переправлять наших рискованно, да они и нужны для работы на правом берегу.

Гаврила советует арендовать лошадей в Тюбеляхском колхозе.

В течение одного дня все сборы закончены. Гаврила и Иван перевезли груз на левый берег и сложили у школы, куда должен привести лошадей колхозный каюр Старков.

Утром первого августа Гаврила на «ветке» переправляет меня.

— Так, значит, договорились, — напутствует нас Иван Ефимович, — Я пойду по хребту Черского до плоскогорья Улахан-Чистай и оттуда выйду к месту нашей весновки. Там мы и встретимся примерно в первых числах сентября.

Идем по левому берегу. Поднимаемся по горной тропе все выше и выше. Вот уже далеко внизу блестят плесы Индигирки. За рекой синеют гряды высоких гор со снеговыми вершинами. Туда ушел отряд Исаева.

Переночевав, продвигаемся по мрачной, глубокой долине. Чем дальше мы отходим от долины Индигирки, тем реже встречаются березы, тополя и заросли ягодников. Попадаются лишь редкие перелески даурской лиственницы. Склоны гор сплошь покрыты оленьим мхом — ягелем.

Долина расширяется. Вдали видна высокая гора Чён, напоминающая усеченную голову сахара, завернутую в зеленовато-синюю бумагу. Это самая высокая гора в левой части бассейна реки. Отсюда когда-то ползли в долину ледники.

— Сейчас река будет, в устье тарын большой, — говорит наш проводник. — А дальше корм хороший лошадям есть. Там ночуем.

Лошади ступают на хрупкий лед тарына. Он рассыпается под копытами, и следы моментально наполняются водой.

— Смотрите — бараны! — шепчет Иван. И верно — восемь горных баранов гуськом спускаются по чуть заметной тропке к реке.

Нас охватывает охотничий азарт. Оставив лошадей на попечение флегматичного Старкова, я, Иван и Гаврила устремляемся к добыче. Бараны, быстро перебирая тонкими стройными ногами, бегут по крутому обрыву. Но вот вожак остановился и, подняв голову с тяжёлыми, загнутыми спиралью рогами, спокойно смотрит на нас. Животные явно не пуганы.

Целюсь в ближайшего. Волнуюсь. Карабин дрожит в руках. Почти залпом гремят три выстрела. Два барана валятся вниз, судорожно дергая ногами, и задерживаются в камнях у самой воды. Еще выстрелы — и еще две туши катятся по крутому откосу.

Устроившись лагерем на опушке леса около наледи, приступаем к разделке туш. Как первобытные охотники после удачной ловли, мы пируем, объедаясь вкусной бараниной. Осоловело смотрит на костер каюр Старков. Весь измазанный бараньим салом лежит, тяжело отдуваясь, Гаврила.

— Бросать мясо жалко, надо здесь пару дней поработать, соседние ключи опробовать, — не совсем уверенно предлагает Иван.

Два дня стоит наш отряд на месте. Делаем маршруты в боковые ручьи. Поиски безрезультатны.

Наконец вся баранина прокопчена в дыму, и мы с тяжело навьюченными лошадьми продолжаем свой поиски вверх по реке.

Лес постепенно мельчает и, наконец, исчезает совсем. Впереди безлесная местность, покрытая ягелем.

— Брон-Чистай это место называется, — объясняет Старков. — Здесь эвен Егор Кондаков наших колхозных оленей пасет.

Ягель — повсюду: на камнях, в расщелинах, на возвышенностях. Идешь словно по ковру. Ноги погружаются в мягкий, похрустывающий мох.

Идем по такому месту, которое на карте обозначено белым пятном. Справа от нас величественно возвышается гора Чён.

Вот навстречу движется целый лес оленьих рогов. С сухим треском они стучат друг о друга. Это колхозное стадо. На ездовом олене едет пастух, старый эвен с длинной палкой — хореем — в руке. Заметив нас, он мчится навстречу и, остановив оленя, легко и упруго соскакивает на землю. Перед нами — Егор Кондаков, тот, о котором мы слышали от Старкова.

В сопровождении Егора отряд направляется к небольшому увалу. У его подножия стоит, конусообразный эвенский чум — ураса, обтянутый задымленной, почти черной, дырявой ровдугой (особо выделанными шкурами). Нас встречают две собаки. Они прыгают на трех лапах (передняя лапа привязана к шее, чтобы собаки не убегали далеко от чума и не пугали оленей). Мохнатые псы добродушно ластятся к людям.

Егор приглашает всех нёс в чум.

Жена Кондакова, невысокая, скуластая, узкоглазая, здоровается с гостями и начинает хлопотать, приготовляя обед. На ней легкая одежда: дошка и штаны из ровдуги и украшенный бисером, мехом и серебряными бляшками передник. Ноги обуты в расшитые бисером летние торбаза.

Она нанизывает пресные лепешки на тонкие лучинки и, воткнув их в землю вокруг костра, изредка поворачивая, печет на огне. Ей помогает розовощекая шестнадцатилетняя дочь.

Мы рассаживаемся На оленьих шкурах вокруг столика и пьем чай, угощаем хозяев продуктами из своих запасов.

В чум входит высокий юноша — сын Кондакова Петр. Он окончил Тюбеляхскую начальную школу и собирается ехать в Якутск на курсы животноводов-зоотехников.

— Учиться надо больных оленей лечить. Здесь хватит кормов на большие табуны, — говорит по-русски Петр.

Вечереет. Торопливо завьючив лошадей, мы продолжаем двигаться вперед, собираясь ночевать у ручья, где есть «мало-мало трава», как говорит Гаврила. Ведь лошадей ягелем не накормишь..

С каждым днем становится холоднее. Вечером одиннадцатого августа в воздухе закружились хлопья снега. Снег шел всю ночь.

На следующий день почти по колено в мокром снегу мы медленно бредем по пологому водоразделу. Гора Чён — вся белая.

Рано выпавший снег быстро тает. Белыми остаются лишь вершины гор.

Спускаясь с перевала, попадаем в густые заросли кедрового стланика. Потом чуть заметная тропка вьется среди густого леса вдоль русла небольшой речки.

Первые же пробы обнадеживают нас. На дне лотков много черного тяжёлого шлиха, кубиков ярко-золотистого пирита, а среди них — две-три чешуйки золота.

— Опять, паря, золотить начинает, — радостно отмечает Иван.

Видимо, входим в рудоносную зону.

Река рассекает на две части широкую долину.

На четвереньках мы с Иваном лезем вверх по скалистой обрывистой террасе на почти стометровый правый увал речки. И сразу попадаем как будто в совершенно другую, равнинную страну. Пологая долина покрыта, как одеялом, мягким красноватым ковром болотных мхов с цепочкой маленьких, заросших осокой и ольховником озер. В голубой дали виднеется силуэт гольца с зубчатой вершиной.

— Не иначе, тот самый, — замечает Чистых.

— Вычертим маршрут и выясним направление долины, тогда видно будет.

Идем вдоль реки. Легко двигаться по намытым ровным косам. Выходим на почти пересохшую небольшую протоку. Внимание привлекает какое-то движение в небольшой ямке, наполненной водой. Присматриваемся — ямка заполнена крупными черными хариусами. Воды так мало, что спинные плавники рыб высовываются на поверхность. Руками вылавливаем штук тридцать крупных хариусов.

— Вот это улов! — восхищаемся мы, складывая рыбу в рюкзак.

Вскоре тропка выводит нас на быструю реку. Лошади, покачиваясь под тяжестью вьюков, осторожно бредут по ее широкому перекату. Переправившись на другой берег, мы останавливаемся в устье двух больших притоков.