Ну как, красавица? — проговорил Степан Яковлевич, не отрывая взгляда от ребят.

Боюсь… — почти шепотом ответила та.

Чего?

Станка.

Ну-у? — и Степан Яковлевич с упреком посмотрел на Моисея Моисеевича.

А я ей говорю: станка не бойся. Стружки бойся: она уцепится и полруки отхватит. А станок — существо разумное, даже с высшим образованием. Ты только не глупи около него, а пойми его. Пойми и полюби, — подчеркнул Моисей Моисеевич.

Полюби, полюби! — подхватил Евстигней Коронов, вкладывая в это слово совсем другой смысл.

Он знал все тайные замыслы Варвары. Когда она решила покинуть столовую и стать к станку, он спросил:

Зачем?

И Варвара с полной откровенностью ответила:

Приедет Николай Степанович, а я у станка. Ведь он по нескольку раз в цеху бывает, а в столовую и не заглядывает.

На такую откровенность Евстигней Коронов не нашел что ответить и только на следующий день сказал:

Ну что ж? Не на пакостное дело идешь. Только ведь муж у тебя.

А разве я его гнушаюсь? — так же откровенно проговорила Варвара.

Письмо муженек прислал, — сказал он сейчас, предполагая, что Варвара охнет и немедленно потребует письмо, а она только спросила:

Откуда?

Из госпиталя. Ранен в ногу… Да ты ничего, не бледней, — видя, как побледнела Варвара, начал он успокаивать ее.

Варвара, скрывая лицо в сорванной с головы косынке, еле слышно произнесла:

А я и не бледнею, — и, глядя из-под косынки одним горящим глазом на Степана Яковлевича, прошептала: — От Николая Степановича весточки нет? На фронте он, слыхала я.

Кровопролитный бой шел южнее армии Анатолия Васильевича.

Грохот артиллерии, скрежет танков, взрывы бомб, предсмертные крики людей — все это слилось в один гул, и гул этот все ближе и ближе подкатывался к деревне Грачевке, где расположился штаб армии Анатолия Васильевича.

Уже было известно, что немцы на Курск двинули семнадцать танковых дивизий, до двадцати пехотных моторизованных дивизий, огромнейшее количество шестидесятитонных танков «тигр» и самоходные орудия «Фердинанд». Вся эта бронированная лавина, поддерживаемая армадой самолетов, со стороны Орла обрушилась на войска Рокоссовского и со стороны Белгорода — на войска генерала Ватутина.

Все это было известно, но неизвестно было только одно: что делать армии Анатолия Васильевича? Ведь тогда еще, второго июля, Рокоссовский в дверях хаты Макара Петровича шепнул командарму:

Дам сигнал. Мы их опередим!

Выступление немцев со стороны Орла он действительно опередил: без десяти четыре утра пятого июля, чего немцы не ожидали, Рокоссовский обрушил ураганный артиллерийский огонь, затем самолеты ссыпали на немецкую оборону тысячи бомб. Этим было внесено замешательство в армию противника, но остановить военную машину, в течение восемнадцати месяцев тщательно подготовленную, конечно, это не смогло, и она, военная машина, ринулась, только не в четыре утра, как было намечено, а в пять тридцать в одном направлении, в шесть тридцать — в другом и в семь тридцать — в третьем.

Танки «тигр» и самоходные пушки «фердинанд» явились тем новым видом оружия, о котором до выступления так угрожающе кричали на весь свет гитлеровцы. Оружие это было действительно мощным: «тигра» ни один снаряд в лоб не брал, а «фердинанды» «ускользали» от артиллеристов: дав залп, они быстро уходили на другое место. Обычно немцы перед прорывом выпускали более легкие танки, те расчищали путь, а за ними выползали бронированные чудовища — «тигры». Где-то в стороне стояли «фердинанды» и обстреливали советские позиции.

Вначале перед «тиграми» растерялись было и артиллеристы и танкисты. Но вскоре соседи научились бить их так же, как и любой танк.

Как? Как бьют? — узнав об этом, взволнованно спросил Анатолий Васильевич у Макара Петровича.

До бойцов дошло что-то нелепое, товарищ командарм, — стал пояснять Макар Петрович, еще не понимая, что именно это и волнует Анатолия Васильевича. — Говорят, что «тигр» ничему и никому не поддается: грызет наши танки, как орехи.

Ну, это чушь, чушь! — раздраженно воскликнул Анатолий Васильевич.

За что купил, за то и продаю.

Продаю, продаю! Ты не «продаю», а надо узнать, как бьют, и довести это до армии.

Слушаюсь! — стих Макар Петрович и через минуту: — Слушаюсь!

Это окончательно взвинтило командарма.

Что «слушаюсь», «слушаюсь»? Надо вызвать полковника Ломова. И пусть узнает.

А как узнать?

Что, я за каждого должен думать?

Вскоре прибыл полковник Ломов, командир добровольческого Уральского танкового корпуса. Это был типичный сибиряк-таежник: плотно сколоченный, с маленькими острыми глазками, на поворотах медлителен и тяжеловат, как и танк. Когда он вошел в комнату, Анатолий Васильевич не сразу задал ему приготовленный вопрос: он этого полковника еще не совсем хорошо знал. Расхаживая по комнате, положив руки на живот, склоняя голову то на одну, то на другую сторону, он, заглядывая на полковника, как иногда птица смотрит с забора на землю, начал издалека:

Мы на днях, полковник, без вашего разрешения танчонок из вашего корпуса взяли… бойцов испытать. Не обижаетесь?

Ломов простодушно-доверчиво улыбнулся.

Что вы, товарищ командарм: не только танки, но и моя жизнь и жизнь моих танкистов в вашем распоряжении!

Гм… Рискованно. Вздумается мне — я завтра вас в болото и загоню, — поджимая губы, тоненько проговорил Анатолий Васильевич.

Если для дела, и в болото полезем, товарищ командарм, — все так же простодушно ответил Ломов.

Анатолий Васильевич, снова наклонив голову, посмотрел на него.

В болото?

И в болото, товарищ командарм.

А если это бестолково?

Ломов вскинул угловатые плечи и даже как-то сердито сказал:

С вашего разрешения, товарищ командарм, вы приказали, и я явился. Чем могу служить?

«Эх! Какой он! Сибирячок!» — проговорил про себя Анатолий Васильевич и вслух, уже строго:

Нам стало известно, что «тигры» под ударами артиллеристов и танкистов падают, а у нас в армии говорят, что это какая-то такая неуязвимая скотина. Правда? Нет?

Ломов рассказал, что им, танкистам, кое-что известно о «тиграх», что и на «тигре» есть уязвимые места, но было бы гораздо лучше съездить на место боя и посмотреть.

Вот, вот, вот! — подхватил Анатолий Васильевич. — Съездить и посмотреть, а не ждать.

С вашего разрешения, товарищ командарм, я поеду, — сказал Ломов.

Ох нет, голубчик! Ты… вы пошлите-ка своего заместителя. Вот пошлите, пошлите! Макар Петрович, кто там тебе барабанит? Возьми трубку. Не помешаешь нам.

Макар Петрович взял трубку телефона и через какую-то минуту удивленно-страшными глазами посмотрел на командарма.

Что? — вскрикнул Анатолий Васильевич.

Макар Петрович положил трубку, сообщил:

Комдив Михеев звонил… Боец Сиволобушкин…

Сиволобов. Ну! Бойцов не знаешь, товарищ начштаба.

Так вот, этот самый Сиволобов взял в плен «тигра».

В комнате наступила тишина, и все недоуменно посмотрели друг на друга.

Часов в девять утра, когда солнце уже начало жарить землю так, что бойцам, сидящим в своих «кувшинчиках», захотелось искупаться, вдруг неподалеку от их поляны показался танк «тигр». Возможно, он сюда попал с южной стороны, где шли кровопролитные бои, а возможно, немцы выпустили его с целью нагнать панику на советских воинов.

Откуда и как попал сюда «тигр» — Сиволобову думать было некогда. Глянув на бронированную громадину, которая все давила и мяла под собой, он пощупал бутылки с горючим и сомнительно покачал головой, решая про себя, что бутылки не спасут его от чудовища, как не спасет и окопчик.

«Раздавит, как воробья», — со страхом подумал он, не зная, что предпринять.

А танк двигался к поляне, урчал, как бы на что-то сердясь, но, подойдя к небольшому болотцу, круто повернул и пошел в обход.

А тя-тя-тя-тя! — воскликнул Сиволобов и посмотрел на своих товарищей, соседей по окопчику.