Дверь из матовых стёкол, в центре которых на полупрозрачной поверхности были вытравлены радующие взор пейзажи, открывала доступ в кабинет, оклеенный серыми обоями с рисунком, изображавшим гирлянды цветов. Здесь на разных полках и столиках в причудливом беспорядке размещалось множество драгоценных произведений искусства. В застеклённом шкафу горой лежали футляры из русской дублёной кожи, мундштуки из янтаря и слоновой кости; великолепные альбомы с золочёным обрезом, обтянутые бархатом или отделанные перламутром и рельефным рисунком; часы, кольца, трости, фигурки из фарфора, бронзы, слоновой кости, меди, серебра, глины; сотни курьёзных и изящных безделушек, каждая из которых, если её продать, могла бы составить счастье какого-нибудь бедняка. Некоторые из этих предметов хозяин дома купил, по большинство из них были ему подарены.

Одевшись, граф распахнул дверь кабинета, украшенную по краям резьбой, и крикнул:

— Виктор!

Привратник, напевавший себе под нос и старательно завёртывавший мелко нарезанный табак в аккуратные белые бумажки, на мгновение смолк, оторвался от своих занятий и повторил:

— Виктор!

Негр, чистивший коляску, бросил метёлку и поспешно направился на зов. Подойдя к двери, он не поздоровался с хозяином, а сразу же осведомился:

— Чего изволите, ваша милость?

— Который час? — спросил граф.

— Четверть первого.

— Вот разоспался!.. Счастье, что сегодня день неприсутственный.

— Прошу прощения, сеньор, завтра день свободный, это точно, а сегодня нет, — поправил Виктор.

— Да-да, верно. Но идти в канцелярию уже поздно, так что лучше я денёк не поприсутствую… Сбегай-ка туда и скажи секретарю, чтобы он принёс мне бумаги на подпись или прислал их с тобой, если не может прийти сам.

— Слушаюсь, — ответил Виктор и, взяв шляпу, отправился выполнять поручение хозяина.

Тем временем граф вышел в прихожую, поудобнее раскинулся в кресле, так, чтобы оно могло заменить ему кровать, взял со стола газеты, развернул их и принялся читать.

Какой мягкий свет льётся сквозь небольшие окошечки, пробитые в стене прихожей под самым потолком! Как здесь светло, какой блаженный покой царит! На полу ни соринки, ни бумажки; всё вокруг чистое, новое, сверкающее, изысканное; лишь изредка тишину нарушает чириканье воробьёв на ветвях смоковницы, посаженной посредине дворика и окружённой большими глиняными горшками, в которых растёт множество экзотических растений и цветов.

Сеньор граф, развалясь в большом кресле, наслаждался всей этой благодатью. Одетый в белый полотняный костюм и тщательно выглаженную сорочку с туго накрахмаленными блестящими манжетами и воротничком, безукоризненно выбритый, упрятав свой живот в широкий жилет, он сидел и читал газету, посасывая превосходную сигару, дымок которой расплывался большими голубоватыми кругами и, словно фимиам из кадильницы, наполнял воздух ароматом.

Аквариум, стоявший посреди прихожей, был великолепен. Этот восьмиугольный сосуд возвышался на изящных бронзовых колонках, чьи каннелюры и резные капители сверкали полировкой. Одна сторона их была тщательно отшлифована, а другая покрыта слоем тёмно-зелёной окиси, придававшей им сходство с изъеденными влагой и временем медалями, амфорами, античными статуями и другими предметами, столь ценными в глазах собирателей древностей.

Сквозь стенки из толстого и прозрачного стекла видны были низкорослые водоросли, напоминавшие по форме то мотки перепутанной пряжи или метёлки, то тонкие прямые нити или расчёсанную бороду. Водоросли размеренно колыхались на дне, повинуясь медленному движению воды, постоянно обновлявшейся кристальными струнками фонтанчика, искусно вделанного в аквариум.

На полу вокруг аквариума в глиняных, фаянсовых и фарфоровых горшках, расставленных в художественном беспорядке, росли живописные лотосы; тростник, стебли которого были усыпаны небольшими алыми колючками и украшены белыми, как слоновая кость, полосками; бегония с тяжёлыми мясистыми черенками и блестящими шероховатыми листочками, словно вычеканенными из металлических пластин; поднимались вверх или склонялись вниз, сгибаясь в красивую дугу, папоротники с молодыми побегами, свёрнутыми спиралью, и веточками, расходящимися лучами из одного центра; словно окаменевшие тёмно-зелёные змеи, переплетались между собою усеянные шипами липкие от сока кактусы; лезли вверх вьющиеся растения с крохотными, соединёнными попарно листочками — они обвивались вокруг стеблей других растений, ползли по колонкам и граням восьмиугольного стеклянного аквариума и бесстрашно переваливались через его края, так что усики их погружались в воду или плавали на поверхности.

Серые, красные, голубые рыбки, казавшиеся огромными благодаря той чистейшей линзе, которую образовали стёкла и вода, беспрестанно шевелили своими прозрачными хвостами и плавничками, жадно заглатывали корм и поблёскивали большими чёрными глазами. Они плыли то стремительно, то медленно, то догоняли друг друга, то поднимались и временами высовывались из воды, то опускались и держались несколько мгновений неподвижно, словно подвешенные на невидимой нити.

Большие стеклянные горки и резные шкафы, стоявшие в прихожей, ломились от серебряной столовой посуды; они казались совсем маленькими, отражаясь в стёклах аквариума, на которых играли лучи света. Освещённая ими вода, подводные растения, образовавшие арки и рощицы, пещеры, сделанные из ноздреватых камней, веточек кораллов и витых перламутровых раковин, являли собой на редкость красивое зрелище.

По утрам аквариум и окружавшие его растения заливал дерзкий поток солнечных лучей, пробивавшийся сквозь жалюзи и цветные витражи прихожей, и тогда всё вокруг дышало какой-то особенной радостью жизни. На беломраморном полу, среди непрерывно вспыхивавших радуг и ослепительных бликов, возникали отчётливые очертания водоёма и причудливые тени рыбок, плававших в аквариуме.

В постоянно менявшемся освещении аквариум производил такое неизъяснимо сказочное впечатление, что прихожая казалась уже не помещением, предназначенным для жилья человека, а приёмным залом во дворце прекрасной морской богини; стоявшие вокруг водоёма растения становились изумрудно-прозрачными; вода блестела, как расплавленное серебро, а рыбки, скользившие в ней, словно одевались в панцирь из пурпура и золота.

Однако в описываемую нами минуту сеньор граф был не слишком расположен любоваться всей этой красотой. Не успел он встать с постели, взять в руки газету и раскурить ароматную сигару, как веки его вновь отяжелели и полузакрылись: он ведь почти всегда пребывал в сладкой дремоте, спутнице исполненных желаний и ласкового ветерка удами.

Блаженное забытьё сибарита-графа прервал швейцар, который принёс на серебряном подносе кучу визитных карточек и объявил:

— Рад видеть, что сеньор граф проводит день своего торжества, наслаждаясь всей полнотой счастья; дай вам бог ещё сто лет такого же благополучия и здравия.

— Как? — удивился граф. — Это всё мне? Но это ошибка — мои именины не сегодня.

И, чтобы окончательно убедиться, не ошибся ли он, граф развернул газету и прочёл там имя святого, чей праздник приходился на этот день; затем презрительно пожал плечами и изрёк:

— Хорошо, оставь эти карточки па столе… Как всё это смешно!

Когда привратник вышел, граф дал себе волю и с горделивой улыбкой взглянул на поднос и лежавшие там послания, которые свидетельствовали о том, как много друзей у его сиятельства. Он запустил руку в груду карточек, и всякий раз, когда граф видел крест или корону, отпечатанную над чьим-нибудь именем, взгляд его оживлялся. Перевернув одну из карточек, он заметил несколько написанных от руки строк, машинально поднёс карточку к глазам и прочёл:

«Сердечно поздравляю Вас, Превосходительнейший и Сиятельный сеньор Граф Ковео, с замечательной речью, которую Вы произнесли вчера вечером, и желаю Вам других подобных же триумфов. Всегда к Вашим услугам. Ваш горячо любящий и преданный друг Маркиз А.».

— Чёрт возьми, теперь мне всё ясно! Ну и осёл же я, право! Как это я сразу не сообразил? — Именно так подумал вслух граф и затем шёпотом добавил: — А ведь нужно, пожалуй, отослать пустой поднос обратно.