Битый час увещевал нас дон Хенаро подобным образом, а мы вновь и вновь клялись исполнить все его желания.

Не преувеличу, сказав, что обед в тот день стал настоящим праздником примирения. Все мы были так довольны новостями, принесёнными доном Хенаро, и так раскаивались в своём поведении, что каждый лез из кожи, лишь бы загладить свою вину перед нашим покровителем.

А он был так оживлён, так сыпал шутками и остротами, что даже мы, узники, на какой-то миг забыли о своей горькой доле и сочли себя счастливейшими в мире людьми. Остаток дня он провёл с нами, зорко следя, чтобы воодушевление, которое он вселил в нас за обедом, не исчезало ни на минуту. Наконец настал вечер, и дон Хенаро распрощался с нами.

Мы были совершенно восхищены им, чувствовали необычайный прилив сил, и если утром были готовы призвать на его голову все беды и причинить ему любое зло, то вечером с радостью ринулись бы защищать его от целого войска, если бы таковое осмелилось напасть на нашего кумира. С уст почти всех узников поочерёдно срывалась одна и та же фраза:

— О, какой добрый, прекрасный человек дон Хенаро!

Снова прошла почти педеля. Вечер был холодный, дождливый, ненастный, и мы улеглись спать раньше обычного.

Грозные и частые раскаты грома гулко раздавались под сводами тюрьмы. Двор то погружался в полную темноту, то озарялся вспышками молнии, и в эти секунды на полу и на стенах с невероятной быстротой мелькали очертания толстых тюремных решёток. Всё вокруг было пропитано сыростью, и людей пробирал озноб. Гроза всегда представляет собой внушительное зрелище; нам же, сидевшим в тюрьме, всё казалось особенно мрачным и зловещим. Никто не спал; мы лежали на койках, с головой укрывшись одеялами, и не осмеливались заговорить. Казалось, что могучий грохот грома заставил умолкнуть наши слабые голоса. Мы были объяты каким-то суеверным всеподавляющим страхом. Дождь лил как из ведра, и его однообразный шум ещё больше усиливал нашу тоску.

На миг молнии погасли, но сразу же вслед за тем нас ослепила необычайно яркая вспышка и, казалось, прямо на наши головы обрушился страшный раскат грома, от которого все мы невольно вздрогнули.

При свете оглушительного залпа небесной артиллерии за квадратным окном нашей камеры, сплошь забранным железными прутьями, нам почудилась тёмная человеческая фигура. Видение, словно зловещий чёртик в языках пламени, ещё долго плясало перед нашими ослеплёнными взорами. Но прежде чем мы пришли в себя после этого ни с чем не сравнимого грохота, до нас отчётливо донёсся чей-то повелительный голос:

— Вставайте! Но только тихо!

Голос показался нам знакомым.

— Эй! Вы что, оглохли? Ещё раз говорю: вставайте и быстро одевайтесь! Не теряйте времени! Всё улажено! Пошевеливайтесь!

Эти короткие приказания, отданные быстрым шёпотом, вселили в нас надежду, и сердца наши исполнились радостью.

— Эй! Это я! — снова раздался голос.

Больше повторять ему не пришлось. Мы поняли всё. Дон Хенаро — вот кто говорил с нами. Все мигом вскочили на ноги и через несколько секунд были уже готовы.

— В оконной решётке нужно отогнуть два-три прута. Вот подпилки и молоток.

— За работу!

Минут через десять в окне было проделано отверстие: оно должно было изображать лаз, через который мы якобы совершили побег. Когда последний из нас покинул камеру, дон Хенаро преспокойно запер дверь и отдал связку ключей человеку, сопровождавшему его. Пока мы возились с решёткой, незнакомец всё время стоял на страже в коридоре, чтобы предупредить пас о малейшей опасности.

Дон Хенаро почти на ощупь повёл нас по тёмным коридорам и отделениям тюрьмы и вскоре остановился перед маленькой деревянной дверью. Здесь он распрощался со своим спутником, и мы услышали звон монет, передаваемых из рук в руки.

Дверь выпустила нас на волю и затворилась за нами. Несмотря на непогоду, мы с безмерным наслаждением вдыхали воздух свободы, которого были лишены уже несколько месяцев. Как он был приятен после зловония параши и грязной тюремной больницы, размещённой на верхнем этаже здания.

Дон Хенаро приказал нам двигаться вдоль стены, соблюдая полное молчание, и несколько минут мы шли под проливным дождём, шлёпая башмаками по грязи.

Наконец мы оказались за кучей толстых досок, сваленных на краю какого-то пустыря, и дон Хенаро велел нам остановиться. Он довольно долго говорил с нашими товарищами по камере, а затем подошёл к нам с дядей и объявил:

— Эти двое пойдут со мной — их я не могу оставить. Вы же отправляйтесь с богом, и доброго вам пути! Самое главное — осторожность, понятпо?

Мы услышали, как удаляются наши сотоварищи, ступая по грязи и лужам. Когда их шаги затихли, дон Хенаро приказал:

— Теперь следуйте за мной и во избежание неприятностей держитесь на некотором расстоянии: группа людей может вызвать подозрения.

Сделав несколько шагов, мы очутились у прибрежных скал, о которые с глухим рёвом разбивались морские волны, оставляя на них длинную светящуюся полосу. дон Хенаро присоединился к нам.

Дождь и ветер слегка утихли. Удары грома уже не раскатывались с таким оглушительным треском, как раньше, но от стремительных молний было всё ещё светло, как днём. Мы шли с трудом: неровности почвы и острые выступы скал рвали вашу изношенную обувь.

Наконец, насквозь промокнув под дождём и брызгами разбушевавшегося моря, мы добрались до наполовину разобранных купален, голые подпорки и покосившиеся навесы которых мы приметили ещё по дороге, когда они при вспышках молний появлялись на секунду на фоне моря, похожего на огромный котёл с расплавленным оловом.

Всякий раз, когда молнии прорезали небо, дон Хенаро шёпотом приказывал:

— Пригнитесь!

И мы ложились в расщелины скал. Мы двигались вперёд, а сердца паши, охваченные невыразимой тревогой, бешено бились.

Отойдя на несколько шагов от купален, дон Хенаро дважды свистнул, и тотчас со стороны моря, словно эхо, раздался дважды повторенный свист.

— Ни слова! — шепнул нам на ухо дон Хенаро. — Будьте осторожнее, или мы погибли.

Мы сделали ещё несколько шагов.

— Готово? — спросил дон Хенаро.

— Да, — отозвался чей-то голос. — Давайте их быстрее, чёрт побери!

— Да куда же ты девался, дьявол? Где ты? — закричал дон Хенаро.

— Здесь я, — снова послышался тот же голос.

Мы пошли на зов.

— Ну, а теперь вам придётся превратиться в тюки с контрабандным тряпьём, — предупредил нас дон Хепаро.

— Как это? — с тревогой осведомились мы.

Но дон Хенаро не успел дать исчерпывающие объяснения: незнакомец, откликавшийся на свист и вопросы нашего кузена, находился уже совсем близко.

— Где же тюки? — спросил он.

— Здесь, — ответил дон Хенаро.

— Помочь вам погрузить их в лодку?

— Нет, они не тяжёлые. Справлюсь одни, раз уж до пёс до места. Ступай к лодке и держи её наготове. Сколько у тебя пар вёсел?

— Четыре, как вы велели.

Незнакомец ухватился за конец верёвки, привязанной к прибрежным камням, и подтащил лодку к берегу.

— Готово!

— Да тебе просто цены нет! А если бы тебя увидели?

— Пустяки! Сказал бы, что ловил акул.

Дон Хенаро крепко стиснул паши руки, и этого было достаточно — мы его поняли.

Одним прыжком махнули мы следом за ним в маленькое судёнышко. В лодке мы сразу постарались превратиться в настоящие тюки или узлы, в чём нам помогла не столько наша готовность проделать эту операцию, сколько кромешная тьма грозовой ночи. Мы скрючились на дне лодки и затаились, не смея шелохнуться.

— Давай! — закричал дон Хенаро. Незнакомец, видимо, какой-то бедный рыбак или лодочник, прыгнул в шлюпку, уселся на переднюю банку и навалился на вёсла. Молнии, потухшие на минуту, словно для того чтобы помочь нашему бегству, засверкали ещё яростнее.