— Нелегко мне ответить на твой вопрос, — печально промолвил Вышеслав. — Был бы я Бог, то воскресил бы сына твоего, и брата, и мужа. Но я сам смертен есть. И еще более несчастен, чем ты, боярыня, поскольку ты тревожишься за дочь единственную, а у меня тревога за целый город. Стены есть, да защищать их некому…

Из глаз Епифании заструились слезы, она уронила голову Вышеславу на плечо.

«Печаль обильно растекается по земле Русской, — думал Вышеслав, обнимая вздрагивающие от рыданий плечи женщины, — князья сами на себя крамолу куют и стрелы по земле сеют, сокращая жизни людские. В усобицах погибает Русь на радость половцам. Жены русские сыновей рожают на погибель, оплакивают мужей и братьев, сгинувших в походах. Иные из жен и сами влачат рабскую долю в половецких кочевьях. Будет ли конец этому? Божьим ли провидением, человеческим ли хотением, прозвучит ли в ушах у всех князей то СЛОВО, что напитает их мудростью, и вспомнят князья, что все они друг другу братья».

Когда заколосились хлеба, а на яблонях и вишнях налились соком плоды нового урожая, примчался в Путивль мальчонка лет двенадцати. Лошадь под ним без седла, вместо узды веревка.

Малец сообщил, что орда половецкая обступила пограничный городок Вырь. Воевода тамошний взывает о помощи.

— Шибко подмоги просит дядька Нечай, — размазывая слезы по грязному лицу, причитал отрок. — Не продержаться ему долго, ибо степняков тьма-тьмущая!

— Ты-то, братец, как вырваться сумел? — спросил Вышеслав юного гонца.

— Ночью речку Вырь переплыл вместе с конем и был таков, — ответил отрок. — Ночью-то степняки не шастают, боятся.

Отпустив гонца, Вышеслав велел Ефимии накормить его, а сам в тяжком раздумье опустился на скамью. Находившийся тут же тысяцкий Борис глядел на воеводу с ожиданием.

— Нечай у нас подмоги просит, ибо от Выри до Путивля ближе, чем до Рыльска и Новгорода-Северского, — в раздумье молвил Вышеслав. — Но не ведает Нечай, что мы сами на помощь из Чернигова уповаем. У нас и конников-то всего полсотни.

Вышеслав взглянул на Бориса:

— Ты на свой пеший полк положиться можешь?

Понял Борис, что нужен откровенный ответ, так и ответил:

— В полку моем хоть и прибавилось ратников, но не выдержать им ближнего боя с половцами. Я-то теперь знаю, как степняки сражаются.

Выйдя живым из страшной сечи на Каяле-реке, сын Ясновита в свои девятнадцать лет уже видел лик смерти и мог понимать разницу между желанием воевать и умением сражаться.

— Девицы-то твои как? — поинтересовался Вышеслав. — Слышал, немало их уже у тебя.

— Два десятка наберется, — усмехнулся Борис. — С оружием управляются неплохо, но, оставшись без меча, теряются. Я им твержу, что настоящий воин и без меча драться должен уметь. Показываю, как ножом засапожным владеть, подножки разные. Однако скажу, что непригодны девицы для рукопашной. Не могут они кости ломать и ножом живого человека резать. Им впору только из лука стрелять, стоя на стене.

— Этому-то хоть научил? — строго спросил Вышеслав.

— С полсотни шагов ни одна не промахнется, — честно признался Борис, — но со ста шагов в цель попадут немногие.

— А сестра твоя попадет?

— Горислава и с двухсот шагов не промахнется, — уверенно ответил Борис. — Лук и стрелы для нее любимое оружие.

— Хорошо хоть один стоящий лучник у нас есть, — вздохнул Вышеслав.

— А я? — обиделся Борис.

— Ты мне как мечник нужен, друг мой, — сказал Вышеслав, — а луки оставим для девиц наших.

Хотя разум подсказывал Вышеславу, что лучше было бы остаться в Путивле, он все же решил вести свою малочисленную, плохо обученную дружину на помощь осажденным в Выри русичам. Совесть его не слушалась разума.

— Хоть кого-то из наших, но спасем, — сказал Вышеслав своим дружинникам перед выступлением, — хоть десяток поганых, но порубим. За это Господь воздаст нам сторицей на том свете!

Уже у самых ворот воинов догнала Горислава верхом на коне. И с нею еще две девицы, как и Горислава, в кольчугах, шлемах и при полном вооружении.

— Нас брат мой послал к вам на подмогу, — выпалила Горислава, осадив коня.

— Будя врать-то! — усмехнулся Вышеслав. — Я, наоборот, запретил Борису вас на вылазки брать, не мог он послать вас. Ох пострелицы!

Девушки смущенно опустили глаза.

— Кони у нас есть, из луков стрелять мы умеем, чего ж нам в городских стенах сидеть? — просительно заговорила Горислава. — Возьми нас с собой, Вышеслав Бренкович. Кто, как не мы, отомстит поганым за отцов наших?

Именно последний довод вдруг подействовал на Вышеслава.

— Ладно, беру тебя и Светлану, — ворчливо сказал он, — а Василису нет.

— Почему это? — встрепенулась та, привстав на стременах. — Я не хуже Гориславы из лука стреляю, а верхом езжу даже лучше!

Вышеслав глядел в широко распахнутые светло-серые девичьи очи под дивным изгибом бровей, на нежные щеки, на красиво очерченные уста и вспоминал плачущую Епифанию. Дочь удивительно походила на нее!

— Потому и останешься в Путивле, — повысил голос Вышеслав. — Борису скоро еще один гонец понадобится. Коль откажет нам черниговский князь в помощи, в Киев поскачешь, и чтобы за четыре дня обернулась.

Вышеслав погрозил Василисе пальцем.

Дружина двигалась скорыми переходами к городку Зартыю, от которого до Выри было полдня пути.

Перебравшись через реку Сейм, дружинники почувствовали запах гари. С лесной опушки взорам открылся объятый пламенем Зартый. Недавно заново отстроенный после набега переяславцев, городок погибал в огне. Вокруг среди жнивья и сельских изб мелькали быстрыми тенями половецкие всадники в островерхих шапках.

— Кажись, опоздали мы, — проговорил с досадой десятник Савва, белобрысый детина с выбитым передним зубом. — Ежели поганые уже Зартый жгут, значит, от Выри давно головешки остались.

— Что ж, посчитаемся за погубленные души христианские. — Вышеслав пришпорил коня. — Коль я паду, старшинство Савва примет, — выкрикнул он так, чтобы слышали все.

Словно ястребы на диких уток налетели русичи на семерых степняков, которые хозяйничали на выселке в три двора. Возле колодца-журавля лежал окровавленный старик с вилами в руках. Неподалеку валялась собака с отрубленной головой. Половцы вязали веревками молодую женщину и двух подростков, выгоняли из хлева упирающихся коров, когда увидели над собой сверкание русских мечей. Двое степняков, сидевших в седлах, сразу лишились голов, даже не успев за сабли схватиться. Остальные кинулись к лошадям, но было поздно: русичи окружил врагов со всех сторон.

Половцы отчаянно защищались и ранили троих дружинников, но один за другим нашли свою смерть под ударами мечей и копий.

Освобожденная женщина и два ее сына погнали коров к лесу, а Вышеслав повел свою дружину дальше.

За холмом среди, цветущих подсолнухов дружинники наткнулись на нескольких конных степняков, которые гнали по пыльной дороге с десяток полуголых русских женщин. По их внешнему виду было видно, что несчастных подвергали позору. Одну из женщин, привязав за руки, волокли за конем, ее спина была исполосована плетью.

Половцы, не успев оказать никакого сопротивления, были выбиты из седел и заколоты копьями.

Женщины со слезами радости бросились к своим спасителям.

Одна показывала рукой вдоль дороги и диким голосом выкрикивала:

— Там нехристи! Туда скачите! Убейте их всех! Всех убейте!..

Дружинники поскакали по дороге, взбивая пыль. Вышеслав и Горислава оказались впереди всех.

Вскоре они увидели крестьянскую повозку, из которой широкоплечий половчин в кольчуге и шлеме выпрягал лошадь. Другой же, бритоголовый, с обнаженным торсом, в это время утолял свою похоть, прижав к земле рядом с повозкой совсем юную девушку с растрепанными русыми косами. Беспомощное нагое тело девушки и двигающийся голый зад степняка меж раскинутых в стороны белых девичьих ног вызвали в Гориславе такое бешенство, что она с ходу пустила стрелу в бритоголового насильника.