Игорь кивнул…

Свадьбу Игоря и Ефросиньи сыграли в Покров день. С этого дня и до первого снега на Руси было в обычае проводить (свадебные торжества.

За шумным свадебным столом в княжеской гриднице было полно гостей. Тут были и старшие Олеговы дружинники с женами, и боярские сыновья, Игоревы ровесники, и приближенные княжеские люди: тиуны, огнищане, мечники… Приехал из Сновска Ярослав Всеволодович, родной брат черниговского князя. Из Смоленска приехала Премислава, родная сестра Олега. Премислава была замужем за смоленским князем Романом Ростиславичем. Тот, в свою очередь, доводился родным братом Агафье, жене Олега.

Княгиня Манефа восседала на почетном месте среди самых именитых гостей. Сегодня она была улыбчива и приветлива со всеми. С таким тестем, как Ярослав Осмомысл, ее любимый Игорь непременно станет властителем, с которым будут считаться другие князья, если, конечно, он не унаследует нрав старшего брата.

«Не унаследует, — думала счастливая Манефа, — я не допущу такого!»

Среди этого веселья лишь двоим в гриднице было невесело: Игорю и Агафье.

Сидевший во главе стола Игорь не всегда слышал, что говорит ему робким голоском сидевшая рядом Ефросинья. Он часто ловил на себе печальный взгляд Агафьи, почти незаметной среди боярских жен, и отвечал ей таким же обреченно-печальным взором. Нелегко в семнадцать лет таить в себе печаль-кручину да еще при этом улыбаться. И Игорь опрокидывал в рот одну полную чашу за другой. Хмель ударял в голову, навевая странное безразличие и желание горланить во все горло срамные песни, какие поют скоморохи.

В опочивальню жениха притащили совсем пьянешенького. Челядинцы уложили Игоря на ложе, не снимая с него ни заляпанной медом атласной рубахи, ни сафьяновых сапог. И удалились, притворив за собой дверь.

Ефросинью, смущенную таким поведением Игоря, Манефа привела в свою спальню, помогла раздеться и уложила спать на своей кровати. Перед тем как уйти, княгиня по-матерински утешила свою юную невестку.

— Младень взрослым желает казаться, вот и напился без меры, — улыбаясь, молвила Манефа. — Игорь небось полагает, что коль мечом неплохо владеет, так и в питье хмельном никому не уступит. Ничего, проспится, поймет, что и в таком деле сноровка нужна.

Княгиня с искренней лаской погладила Ефросинью по волосам и запечатлела у нее на устах столь нежный поцелуй, что юная невеста скоро забылась сном, счастливая и умиротворенная.

Пиршество продолжалось уже без жениха и невесты до полуночи.

Затем гости стали расходиться. Опьяневших сверх всякой меры челядь укладывала на полатях, примыкавших к гриднице.

Ярослав Всеволодович, спровадив супругу почивать, сам засиделся при свечах с Манефой в небольшой светелке на женской половине терема.

В свои двадцать девять лет Ярослав Всеволодович боле интересовался женщинами, нежели ратными делами иль сменой княжеских столов в родовом древе Рюриковичей. Излишним честолюбием не страдал. Да и не мог он перескочить через голову своего старшего брата Святослава Всеволодовича, который по возрасту и по характеру первенствовал среди Ольговичей. Святослав был старше Ярослава на четырнадцать лет, и, по слухам, матери у них были разные, так как отец их Всеволод Ольгович был падок на женскую красу. Покуда он княжил в Киеве, во дворце у него перебывала не одна сотня наложниц.

Если Святослав Всеволодович унаследовал воинственный нрав своего знаменитого деда Олега Святославича, внука Ярослава Мудрого, то брат его Ярослав весь пошел в отца.

Знала о слабостях своего племянника и Манефа.

Она сразу догадалась, какие желания одолевают Ярослава, когда он будто ненароком коснулся рукой ее бедра еще во время пира. Княгиня милостиво улыбалась Ярославу, как бы поощряя его действовать смелее. Тот, видя ее внимание к нему, даже поцеловал свою тетку, приобняв за плечи. Впрочем, среди подвыпивших гостей обнимались и лобзались многие. Кто-то по-родственному, а иные так выражали свою симпатию какой-нибудь приглянувшейся соседке, во хмелю перейдя меру дозволенного. Благо, по русскому обычаю, мужчины сидели за столами вперемежку с женщинами.

После пира Манефа сама предложила Ярославу закончить разговор, начатый во время застолья. Ярослав без колебаний согласился. Они пришли в укромную светелку, принеся с собой зажженные свечи, и Манефа демонстративно закрыла дверь на засов.

— Чтобы нам не мешали, — с обворожительной улыбкой пояснила она.

Разговор не клеился с самого начала, поскольку Ярослав утерял его суть, одолеваемый похотью. Он ерзал на стуле и шумно вздыхал, пожирая тетку нетерпеливым взглядом. Чего она медлит?

Наконец Ярослав решил действовать сам и, став на колени перед сидящей на стуле Манефой, заголил ей ноги. Вид полных, красивых ног, белизна которых казалась еще более соблазнительной при свете свечей, распалил Ярослава настолько, что он тут же принялся сбрасывать с себя одежды, возбужденно дыша.

— Так ты не ответил на мой вопрос, Ярослав. Пытался ли твой брат Святослав отнять невесту у моего Игоря для своего сына?

— Пытался, да только без толку, — махнул рукой Ярослав и принялся стаскивать с Манефы платье.

Манефа не сопротивлялась: в конце концов, она знала, на что шла.

— Что же ответил Ярослав Осмомысл твоему брату? — допытывалась Манефа в то время, как Ярослав, завалив ее на стол, пытался раздвинуть ей ноги.

— Что ответил?.. То и ответил, что он крест целовал твоему покойному супругу при видоках, а посему… — Ярослав не договорил, соединившись наконец своим мужским естеством с распростертой на столе теткой.

Манефа едва не вскрикнула от боли.

— Полегче, медведь неуклюжий!

— Почаще занимайся этим, белокожая моя, тогда и больно не будет, — усмехнулся Ярослав.

— А ты наезжай время от времени ко мне, так и я привыкну к ласкам твоим, — отозвалась Манефа.

— Ловлю тебя на слове, сладкая моя, — промолвил Ярослав, делая ритмичные движения большим сильным телом.

Манефа давно хотела заловить сластолюбивого Ярослава в свои сети, поскольку знала, что, по родовому обычаю, он преемник своего брата на столе черниговском. Иметь возможность влиять на податливого Ярослава при распределении уделов для своих сыновей — вот к чему втайне стремилась хитрая Манефа. Изображая перед захмелевшим Ярославом сильную страсть, княгиня глядела в будущее своих сыновей, рано оставшихся без отца, не наделившего их волостями. На пасынка Олега Манефа не надеялась, как, впрочем, и на Бога, рассчитывая лишь на свой ум и женские чары.

Вскоре галичане уехали.

Ефросинья, хоть и всплакнула при прощании на плече у брата, не выглядела огорченной, оставаясь в Новгороде-Северском, вдали от родителей. Заботливая свекровь с первого же дня стала для нее второй матерью.

Игорь очень скоро обвыкся с тем, что женат, благо в жизни у него не случилось в связи с этим никаких перемен. Он также жил в своей светелке на мужской половине терема, а его юная жена разместилась в покоях Манефы, которая запретила сыну даже помышлять о наготе Ефросиньи, не говоря уже о том, чтобы тащить ее в постель.

— Не доросла еще Ефросинья до этого, — выговаривала княгиня сыну и грозила пальцем, — да и ты тоже. Супружество супружеством, но и о теле Ефросиньи подумать надо. Коль станет она детей рожать в столь младые годы, то может зачахнуть раньше срока. И дети у юных матерей рождаются слабые.

Игорь не прекословил матери, лишь усмехался в душе. Знала бы про его забавы с Агафьей, небось не усердствовала бы в поучениях.

При первом же тайном свидании вскоре после свадьбы Игорь пылкими признаниями и крепкими объятиями легко доказал Агафье, как ему безразлична Ефросинья и насколько не безразлична ему она. Любовники продолжали свои встречи в укромных уголках терема под покровом ночи либо в предрассветные часы, когда сон одолевает даже чутких собак.

Олег ни о чем не догадывался, поскольку с женой жил недружно и привык к ее постоянной холодности. Служанки Манефы не имели доступа в покои Агафьи. Своих же служанок Агафья меняла столь часто, что, по существу, при ней постоянно находились девушки, не успевшие толком обжиться в княжеских хоромах.