— Миссис Симпсон, — исправил я его, на что он повернулся и смущенно посмотрел на меня.

— Симпсон? Разве хозяйку мистера Холмса зовут не миссис Хадсон?

— Уверяю вас, мистер Дойл. Нашу хозяйку зовут миссис Симпсон. Не так ли, миссис Симпсон?

От нее между тем не последовало никакой поддержки. Женщина продолжала стоять в дальнем углу столовой, ломая пальцы и не спуская испуганного взгляда с посетителя. Похоже было, что его неожиданное появление лишило ее дара речи. Чтобы помочь миссис Симпсон немного прийти в себя, я попросил приготовить нам чай, что она восприняла с облегчением и поспешно удалилась на кухню. Проходя мимо Дойла, она что-то пробормотала, но мне не удалось разобрать что.

Я поднял с пола стул, который опрокинул, когда спешил открыть дверь, предварительно пригласив Дойла усесться за обеденный стол напротив меня, на обычное место миссис Симпсон. Он некоторое время смотрел ей вслед — туда, откуда через открытую дверь кухни доносилось звяканье переставляемой металлической посуды и фарфорового чайного прибора, качнул при этом один или два раза головой, а затем повернулся ко мне.

Я также посмотрел на него, но ничего не сказал. На самом деле я не знал, что говорить. Поведение этого человека было столь необычным, что требовало неотложных объяснений. Но, как я отчасти и предполагал, вместо объяснений последовали новые вопросы.

— Мистер Ватсон, вы должны рассказать мне все! Мне необходимо это знать. Что случилось с мистером Холмсом?

— Почему вы думаете, что с ним что-то случилось? — ответил я вопросом на вопрос, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, хотя сознавал, что умение притворяться, как и врать — не самая сильная моя сторона.

— Вы сказали, что его здесь нет, не так ли?

— Да. Он отсутствует в связи с одним неожиданным новым делом и…

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо прервал меня Дойл. — Могу я в таком случае получить обратно книги, которые вы взяли для него несколько дней назад?

Я вздрогнул, не потрудившись далее скрыть это. Книги, точнее, их скорбные останки, находились в верхней комнате. Если б я отправился, чтобы их принести, то оказался бы перед необходимостью на ходу выдумать убедительную историю, объясняющую их ужасное состояние. Но этого мне не удалось сделать за последние четыре дня, несмотря на все старания. Я знал, что момент возврата книг неизбежно наступит, но никак не предполагал, что он настанет так скоро.

Время шло, а я тупо и беспомощно смотрел на Дойла, словно школьник, которого застали за какой-то недопустимой шалостью. На его лице ясно читалось, что он прекрасно видит мое замешательство, и даже более того. Именно это обстоятельство вывело меня из оцепенения. Почему Дойл вообще упомянул о книгах? Что этот человек на самом деле знает? Связан ли он как-то со всеми произошедшими событиями?

Эти вопросы могли меня избавить от неприятного положения, в котором я находился. Во всяком случае, Дойл должен был объясниться. Даже полиция не врывается вот так в приличный дом, чтобы с порога устраивать допрос. Пробил час переходить из обороны в нападение.

— Разумеется, вы получите обратно свои книги, мистер Дойл, — сказал я тоном, в котором должен был звучать легкий упрек, хотя думаю, что Дойл вряд ли его почувствовал. — Однако я полагаю, что в данный момент это не самое важное. Был бы весьма признателен, если бы вы предварительно…

— Ошибаетесь, мистер Ватсон, — почти грубо прервал меня Дойл посреди фразы. — Вы и предположить не можете, насколько они важны. Особенно одна…

Дойл не закончил фразы. Похоже, выражение абсолютного недоверия на моем лице совершенно не соответствовало необычности того, что он собрался сказать. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака платок с вышитыми инициалами и кружевной оторочкой и нервным жестом вытер пот со лба. На шее у него по-прежнему блестел ручеек. Он потряс головой, словно отгоняя от себя каких-то злых духов.

— Прошу прощения, мистер Ватсон. Мое появление… Я понимаю… Вам, наверное, кажется, что я сошел с ума. Но если б вы знали, через что я прошел за последние дни…

«Вы мне еще будете рассказывать», — подумал я, но вслух не сказал, потому что это лишь еще больше запутало бы ситуацию. Могло получиться так, что мы оба начали бы исповедоваться друг другу одновременно, что ни к чему хорошему не привело бы, ибо только женщинам удается в одно и то же время слушать собеседницу и при этом что-нибудь ей говорить. В конце концов их разговор сводится к сплошным перебиваниям друг друга.

— Мистер Дойл… — начал я вместо этого, еще не зная на самом деле, что сказать, чтобы немного его успокоить, но тут мне на помощь пришло появление миссис Симпсон.

Она внесла чай на большом серебряном подносе. Чайный сервиз из старинного японского фарфора был особенно дорог Холмсу из-за витиеватых восточных надписей на чашках и чайнике, повествующих что-то о цветущей вишне, отражении луны на поверхности пруда, легком ветерке и лягушках, квакающих из темноты. Однажды он мне все это перевел с весьма напыщенным видом. У Холмса всегда был странный вкус, правда, сервиз, если оставить в стороне эти вычурные письмена, был действительно удобен в употреблении.

Мы сделали в тишине по несколько глотков горячего напитка, приготовленного из пахучих цейлонских трав. Миссис Симпсон не удалилась, как этого вообще-то можно было ожидать от хозяйки. Никто этого от нее и не требовал. Впрочем, а кто имел право? Она давно по уши во всем этом, и даже более того, если судить по тому, как странно Дойл ее назвал. Поскольку ее место за столом было занято, она вновь отошла в угол, в котором нас сначала и дожидалась, и оказалась таким образом за спиной у Дойла.

Похоже было, что чай действовал на нашего посетителя успокаивающе. Во всяком случае лучше, чем любые слова, которые я мог бы ему сказать. Когда он заговорил опять (приблизительно после половины выпитой чашки), голос его звучал гораздо более спокойно, нежели раньше.

— Думаю, лучше всего будет рассказать вам все с самого начала. Тогда вы поймете мое состояние, а потом… Не знаю. Может быть… Посмотрим.

Он повернулся на миг к миссис Симпсон, но, очевидно, не потому, что ему мешало ее присутствие, а для того, чтобы побудить ее сесть. Судя по всему, разговор предстоял долгий. Она, тем не менее, не шелохнулась, оставшись на выбранном месте.

— Случай, с которого все началось, — сказал мистер Дойл, слегка пожав плечами, — произошел четыре дня назад.

Я поперхнулся, забрызгав чаем жилет и лацканы пиджака. Сделал я это довольно шумно, что сильно заглушило вскрик, который издала миссис Симпсон. Дойл сидел к ней спиной, поэтому не видел, что она поднесла ко рту ладони. Я пробормотал несколько слов в знак извинения, сославшись на свою неловкость, а он продолжил, посматривая на меня порой исподлобья.

— В отделе старинных и редких книг нашей библиотеки появилось одно произведение, которому там было совсем не место. Книга была совершенно новой, только что отпечатанной, поэтому мой помощник, первым обнаруживший ее, что на самом деле было нетрудно среди залежей древних рукописей и инкунабул, сначала подумал, что она попала туда по ошибке. Однако такая небрежность совершенно несвойственна библиотеке Британского музея. Вы знаете — наша педантичность вошла в пословицу. Особенно в отделе старинных и редких книг.

Он остановился ненадолго, словно ожидая от меня подтверждения, на что я после секундного колебания поспешно кивнул и пробормотал:

— Разумеется.

— Когда он извлек ее оттуда, где она стояла, и осмотрел повнимательнее, его ожидал новый сюрприз, еще неожиданнее предыдущего. Он немедленно поспешил в мою канцелярию и в смятении попросил объяснений у того, кто, как ему казалось, мог бы их дать. У меня. Но не потому, что я мог знать, как новая книга оказалась среди старинных томов, а потому, что я был обозначен на ней в качестве автора.

— Вы? — спросил я растерянно. — Но вы ведь не занимаетесь писательством. По крайней мере, насколько я знаю. Я имею в виду, открыто…