В конце концов констебль вновь появился в дверях. Глядя на него снизу, мы видели лишь его силуэт на фоне трепещущих отблесков пламени. При обычных обстоятельствах мы немедленно и без понукания бросились бы на помощь, тушить огонь. Однако обстоятельства были необычны, поэтому прошло несколько секунд после того, как он позвал нас присоединиться к нему, прежде чем мы наконец стряхнули оцепенение и начали действовать.

Первой, к моему стыду, это удалось миссис Симпсон. Воскликнув: «Ох, какой беспорядок будет в моем доме!» — она поспешила зачем-то в столовую, а я, промедлив секунду, побежал вверх по ступенькам. Теперь мне казалось, что их гораздо больше девятнадцати, что нет им конца, словно я поднимаюсь в бесконечность, но это мне, как ни странно, не мешало. Нетерпение узнать, что с Холмсом, заставляло меня подниматься как можно быстрее, а зловещее предчувствие умеряло мою спешку.

Но в конце концов я все же оказался у открытой двери, которую сам же несколько минут назад безуспешно пытался вышибить. Как я и ожидал, в комнате царил полнейший беспорядок. Резной дубовый комод был перевернут, а книги, лежавшие на нем, разбросаны и по большей части разорваны. («Что скажет мистер Дойл?» — пронеслось у меня в голове.)

Диван неестественно покосился на один бок (какая же сила нужна была для того, чтобы просто сдвинуть эту тяжелую вещь?), осколки стекла из выбитой оконной рамы и двух витрин блестели на ковре в отблесках пламени, перемешавшись с кусочками разбитого фарфора и создавая впечатление рассыпанного бисера. Эти осколки покрывали и скрипку Холмса. Совершенно поломанная, она валялась в углу, явно послужив перед тем в качестве дубинки.

Из старинной аптекарской шкатулки, лежавшей на краю камина, капала какая-то жидкость, образуя на полу голубоватую лужицу. Мне не удалось понять, что это такое, но если именно оттуда поднимался серный запах, ударивший мне в нос, как только я вступил в комнату, то вряд ли это было что-то приятное.

Холмса не было и следа. Мориарти — и того меньше. Единственным человеком, кроме меня, находившимся в комнате, был констебль. Сдернув с дивана парчовое покрывало, он, широко замахиваясь, пытался погасить пламя, которое теперь скорее тлело, чем горело посреди комнаты.

И только тогда, глядя, как он, тяжело дыша, старается победить пожар, и не зная, чем помочь ему, я вдруг осознал, что вокруг меня не царит полный хаос. В самом сердце разгрома, словно в центре мощного торнадо, все было совершенно спокойно и гармонично.

Огонь, пылая на полу в середине комнаты и пожирая исписанные Холмсом листы и вырванные страницы старинных книг, образовал совершенный круг, который никак не мог получиться по воле случая. Удары констебля темно-красной тяжелой тканью по пламени неуклонно его гасили, но на ковре оставался черный выгоревший след, который каким-то чудом сохранял безукоризненно правильные круглые очертания. А в центре этого огненного круга лежал листок бумаги, которому обычное пламя не могло нанести вреда.

Уникальное творение мастера Муратори из Болоньи с мрачным инициалом демонического противника Холмса, призванного сюда каким-то тайным знанием с той стороны небытия, о котором моя врачебная наука мудро молчит. Призванного, но с какой целью? И куда он теперь делся? А главное, где Холмс? Какова была причина и каков исход их жестокого единоборства? Зачем вообще нужно было принимать этот последний вызов, пускаться в поиски, ведущие по ту сторону возможного?

Вопросы множились, но уже тогда я предчувствовал, что ответы на них я никогда, скорее всего, не получу. Это мне просто-напросто не дано. Впрочем, кто я такой, чтобы мне открылись последние тайны? Всего лишь простой лондонский врач, забросивший практику, личную жизнь и все остальное ради того, чтобы стать тенью выдающегося друга, тщетно надеясь, что и ему перепадет кусочек славы.

Теперь, с исчезновением Холмса, эти обманчивые упования вмиг растаяли, сделав меня еще более незаметным, чем тень, которой я до того был. Что мне осталось? Слабая надежда, что Холмс вернется? Это немного, точнее, бесконечно мало, но никакой более надежной точки опоры мне найти не удалось.

Итак, я помогал констеблю окончательно загасить пламя, а когда вскоре боязливо появилась миссис Симпсон, неся ведро воды и тяжело дыша, мне пришлось приложить страшные усилия, чтобы обуздать ее странную страсть наводить порядок. Все в комнате следовало оставить так, как мы застали, без каких бы то ни было изменений. Особенно выгоревший круг на ковре в середине комнаты. У меня появилось предчувствие, которому я не мог бы дать разумного объяснения, что он имеет главное значение для возвращения Холмса.

Теперь оставалось лишь ждать, возможно, долго, но я уверен, что мне не будет скучно. Со мной была миссис Симпсон, а «Медицинская энциклопедия» представляет собой неиссякаемый источник тем для приятного времяпрепровождения.

— Кто ты?

— Я Рама.

— Ты дух?

— Нет.

— Тогда почему я тебя не вижу и не слышу, а разговариваю с тобой?

— Я в твоей голове.

— Зачем ты в моей голове?

— Чтобы помочь тебе, кроме всего прочего.

— Разве мне нужна помощь?

— Да. Ты беспомощен, как новорожденный.

— Но я старик…

— Ты был стариком.

— А кто я теперь?

— Теперь ты нечто новое…

— Что?

— Имей терпение. Узнаешь, когда придет время.

— Я… мертв?

— Мертв? Ты не мертв. В Круге нет смерти.

— В каком Круге?

— В последнем.

— Я не понимаю тебя.

— Говорю тебе, имей терпение.

— Хорошо, но я боюсь. Здесь так темно и тихо. Как в могиле.

— Или в материнской утробе.

— Почему ты это сказала?

— Потому что это ближе всего к правде.

— Значит, ты… моя… мать?

— Нет. Ты будешь моим отцом.

— Отцом? Как это?

— Чудесным образом. Ты родишь меня.

— Как я могу тебя родить?

— Из головы.

— Ты выйдешь из моей головы?

— Да. Не бойся, тебе не будет больно.

— Но я этого не… могу…

— Сможешь, и очень легко, когда пробьет час.

— А что будет потом? Я не смогу быть… один…

— Ты не будешь один. Остальные будут с тобой.

— Кто это — остальные?

— Ну, Мастер, Шри… Все. Они позаботятся о тебе.

— Ох. Где они сейчас?

— Смотрят на нас и ждут.

— Чего ждут?

— Чтобы мы исполнили задачу.

— Какую задачу?

— Задачу Круга.

— Ты имеешь в виду, что… я тебя рожу?

— Да.

— А ты? Что с тобой будет потом?

— Меня больше здесь не будет.

— А где ты будешь?

— Я не могу тебе этого объяснить. Но я буду в безопасности.

— Увижу ли я тебя после того, как ты… родишься?

— Нет. Я появлюсь на свет в другом месте, очень далеко отсюда.

— Мне бы хотелось знать, как ты будешь выглядеть.

— Как бы ты желал, чтоб я выглядела?

— Не знаю… Как Мария… может быть.

— Хорошо, я буду выглядеть как Мария.

— Что я должен сделать, чтобы… ты вышла из моей головы… чтобы я тебя родил?

— О, это совсем нетрудно. Тебе мешает эта тьма, не так ли?

— Да… Она меня пугает.

— Тогда вызови свет.

— Как?

— Просто. Скажи это.

— Ты имеешь в виду… как…

— Да.

— Но я не… Не могу…

— Можешь, поверь мне. Прошу тебя.

— Я тебе верю, но…

— Скажи это, отец. Время пришло.

— Да будет свет!

Латунный колокольчик на входной двери прозвенел неожиданно и громко, словно первый удар грома во время летней грозы. Миссис Симпсон и я погрузились в молчание, которое обычно настает, когда все темы для разговора исчерпаны. Мы сидели в тишине, каждый занятый собственными мыслями, в полумраке раннего вечера. Любившая темноту старушка даже и не подумала зажечь свет, а я ее об этом не просил, поскольку понемногу сгущавшаяся вокруг нас тьма полностью соответствовала моему мрачному настроению.