Я знаю, что это вода, а не что-то иное, так как подвергла анализу несколько капель, упавших около одного из моих сенсоров. Между тем, было и кое-что непонятное, а именно вкус воды — неописуемо пресный. Впрочем, и это неудивительно — ибо это была обычная aqua destilata[5]. У мужчин все же извращенные вкусы…

Что со вторым гостем будет намного тяжелее, стало ясно по первому его заказу. Он не удовольствовался вводной страницей моего меню, на которой я держала блюда, наиболее легкие в приготовлении при существующих обстоятельствах, но стал праздно просматривать всю обширную поваренную книгу, порой прищелкивая языком или облизываясь, что казалось мне отвратительным, но было еще наименьшим из зол.

Я чуть не потеряла сознание, когда он наконец выбрал филе из золотого окуня «Bonne Femme» и торт из сицилийского сыра с клубникой! Вы только подумайте! Я вообще не знала, что это есть у меня в меню. Пусть клубника, но где посреди джунглей я ему найду окуня, да еще золотого, я уж не говорю о сицилийском сыре? Я ударилась в настоящую алхимию, и в конце концов мне удалось обмануть его с ягодами и рыбой, сделав нечто, имевшее хотя бы приблизительно похожий вкус. Во всяком случае, с его стороны замечаний не последовало, правда, не было впечатления и что он очарован; зато он сильно взъелся на меня из-за слабого подобия сицилийского сыра, которое я в отчаянии ему предложила.

Он пропитал мне обширную лекцию о способе приготовления сыра, уснащенную множеством необычных и отвратительных подробностей, среди которых выделялась одна — обязательное многодневное выдерживание этого молочного продукта под слоем несвежего навоза, причем именно от стельных коров, потому что якобы только это придает сыру «неповторимый аромат». Фу! Ужас! Мое счастье, что я не должна была этого пробовать.

Единственным полезным следствием этой кулинарной оргии стало мое убеждение, что гость, бесспорно, родом с Сицилии. Только настоящий сицилиец способен до таких тонкостей быть посвященным в тайны приготовления столь странного деликатеса. Я похолодела при этой мысли — никогда не думала, что у Шри дела с мафией…

Однако шок продлился недолго. Он прошел, когда я обратила внимание на одно обстоятельство, раньше ускользавшее от меня. Новый гость, без сомнения, родился на Сицилии, да, но когда? Если старик не столь же повернут в плане одежды, как в гастрономических пристрастиях, тогда одеяние на нем бесспорно говорит о том, что он происходит из какого-то другого времени. Потому что какой нормальный человек в наше время носит тогу?

Когда я впервые увидела его на поляне перед храмом, на ментальной картинке, которую мне посылал младенец, казалось, что вокруг его тела обмотан просто кусок ткани. Причем дырявой и грязной. Только глубоко забравшись в исторические блоки своей памяти, я поняла, в чем дело. Худшей вещью на этой тоге было большое темно-красное пятно в области груди, расположенное вокруг приличных размеров дыры, сделанной, видимо, каким-то острым предметом. Не требовалось никаких химических анализов, чтобы убедиться, что это засохшая кровь.

Но дедуля не обращал на нее ни малейшего внимания, что означало — или он снял эту тогу с кого-то, кому она, по вполне очевидной причине, уже была не нужна (я ужаснулась этой мысли еще больше, чем рецепту с несвежим навозом), или рана его уже зажила, и бедолаге просто не во что переодеться. Во всяком случае, я не могла больше смотреть на эти лохмотья и среди вещей Шри нашла хлопчатобумажную майку и тренировочные штаны, предложив их ему как временную замену дырявой тоги. Он долго вертел их в руках, явно не понимая, как это надевать, и окончательно утвердил меня в убеждении, что происходит не из нашего времени. (Но как?.. Нет, не существует никаких «как» и «почему»; мы договорились: вещи надо принимать такими, какие они есть. Наверное, однажды все разъяснится…)

Вопреки всем своим вывертам и привередливости в еде, старик имел шанс мне понравиться — он на самом деле был очень приятным дядечкой, гораздо живее Шри и Будды, — если бы не ввел одно новшество, превратившее дом, порядком в котором я гордилась (вплоть до появления черепах), в настоящий свинарник. Хорошо, я еще могу понять, что он пришел сюда, чтобы с утра до вечера вести эти нудные мужские разговоры с Шри и Буддой; если у них нет занятия поумнее, пускай, хотя я чувствую себя совершенно покинутой. Но почему необходимо было засыпать весь пол храма пылью и песком и таким образом безнадежно его испачкать, только для того, чтобы маниакально рисовать на нем какие-то круги? Разве не лучше для этого было использовать один из моих мониторов? По крайней мере, так бы я, вероятно, получила возможность разобраться, что же здесь все-таки происходит.

Мы шагаем втроем в царство подземное.

Первым — Мастер мой, что душу тщеславную, самолюбивую дьяволу давно продал в обмен на дар чудесный, чтобы из-под пальцев его длинных лики божественные выходили, которые многие глаза легковерные обманом страшным затуманили. Ибо есть ли грех более тяжкий и низкий, чем образы святые на стенах монастырских рисовать искусство используя, что сам сатана злобой своей вдохнул?

За ним — я, раб Божий убогий, который знал это, но знать не хотел. Молчание мое из многих причин проистекало, достаточных для меня в свое время, но среди них ни одна теперь избавления не может мне принести запоздалого, ибо вступил уже я в пекло проклятое, чтобы наказание принять праведное. Но я хотя бы без ропота греховного это сделал, дабы раскаяние свое полное показать, смирение бесконечное и желание искреннее в муках тяжких, долгих искупление небесное, возможно, заслужить.

За мной — женщина, которую я постыдно Марией считал, хотя знамения все говорили мне языком ясным, что никак не может она быть той, за кого лик ее прекрасный выдает. Ну неужели настоящая Мария, царица небесная, мертвого Мастера к жизни вернула бы, зная, что он лишь слуга ничтожный владыки адского? Неужели с ним прегрешенье сотворила бы ужаснейшее, что и в помыслах самых тайных явиться не может и душу целиком навеки оскверняет? Неужели с нами в царство подземное сошла бы, туда, где ногам ее пресвятым никак место быть не может?

И все же, вот она за мной, несчастным, спускается по ступенькам гнилым, червем изъеденным, что ведет от входа подвального к кругу первому жилища дьявола, словно по пути этому безвозвратному шла уже бессчетное число раз. А когда наконец до конца лестницы роковой добрались, по которой грешники только вниз идти могут, а вверх — никогда, источник сияния огненного и смрада ядовитого ясен стал, душу мою сжавшуюся ознобом жутким наполнив. Озноб этот не исчез нимало и тогда, когда женщина, которую я, грешный, Марией считал, руку свою хрупкую на мое плечо костлявое опять положила, чтобы соками животворными меня еще раз одарить.

Ибо зрелище, что глазам моим слабым, слезящимся открылось, повсюду вокруг меня простираясь, сколько взгляд печальный досягал, вмиг пошатнуло готовность мою горячую наказание свое с благодарностью покаянной принять. Даже если б сатану самого увидел я как палача немилосерднейшего мира подземного, зрелище это только страшным было бы, но не потусторонним. Ибо кто повелитель всех демонов адских, как не один всего лишь из ангелов падших, облик первоначальный сохранивший, пусть и искаженный страшно?

Но то, среди чего я, ничтожный, оказался, признаков человеческих никаких не имело — ни членов сильных, ни тела стройного, ни даже лица блаженного, что отражение есть и окно души вечной. Шары какие-то несчетные, размером по колено человеку, землю мерзкую круга первого адского густо покрывали, сиянием мутным розовым все вокруг обливая. Хоть и имели они форму совершенную, существа эти чудесные чьим-то чужим творением были — не Господни, ибо Всевышний никак их по облику Своему создать не мог, как с тварями остальными сделал, что шар земной украшают.