Эпилог: АТТЕСТАТ ЗРЕЛОСТИ
Двадцать лет прошло со дня моего ареста. Теперь я в свободном, относительно свободном мире и от того, что было "там", — в советской тюрьме, — остались только воспоминания, как о тяжелом и кровавом кошмаре.
Дни идут, но воспоминания не растворяются в них, не сглаживаются и не тускнеют, а наоборот становятся все ярче и рельефнее. То, что было "там", нельзя забыть. Да и права, морального права на забвение я не имею, не должен иметь. Такое забвение почти равносильно примирению с коммунизмом и его "воспитательной" и "карательной" политикой и практикой.
За прошедшие годы меня многие часто спрашивали:
— Что было там? Как было там?
Я отвечал, рассказывал, объяснял, писал. Одни верили моим рассказам, другие относились к ним с недоверием или сомнением, иные не могли понять, как и почему в мире возможно существование таких страшных тюрем и жестоких пыток.
Некоторые задавали мне и такие вопросы:
— Вы наверно на всю жизнь возненавидели своих палачей и мечтаете отомстить им?
Нет, о мести я не мечтаю и ненависти к моим мучителям — следователям и теломеханикам — у меня не имеется. Не они корень зла; не они главные виновники и организаторы массовых арестов, пыток и казней, а советская система и коммунистическая зараза, которые необходимо уничтожить.
Мои воспоминания об Островерхове и Кравцове теплоты, конечно, лишены, но вместе с тем я им благодарен. Ведь они дали мне аттестат зрелости советского гражданина после окончания полуторагодичной "тюремной школы"; аттестат не на бумаге, а в моей душе, сердце и мыслях. "Кто не был в тюрьме, тот не знает, что такое государство", — когда-то сказал Толстой. Что такое советское государство — я знаю во всех подробностях, доступных не каждому. В тюрьму я вошел молодым человеком с большой долей наивности, а вышел из нее постаревшим и измученным, но не сломленным духовно, вышел взрослым антикоммунистом с аттестатом зрелости, в который на всю жизнь вписана непримиримость к коммунизму.
В советской тюрьме я так часто видел смерть и чувствовал боль свою и чужую, что стал совершенно равнодушным к жизни, смерти и страданиям — своим и чужим. Но вот теперь, когда я подумаю, что весь земной шар может быть превращен в гигантскую коммунистическую тюрьму, что почти все населяющие его люди будут подвергаться "методам физического воздействия" и получать "тюремный аттестат зрелости" — меня охватывает ужас.
Это — самое страшное из всего, что может быть в нашем мире. И против этого надо бороться! Бороться до полной победы!
Коммунизм с его экспериментами должен бить уничтожен!
Конец
Буэнос Айрес,1953 г.
Братьям моим Михаилу и Павлу
Ты кровь их соберешь по капле, мама,
И, зарыдав у Богоматери в ногах,
Расскажешь, как зияла эта яма
Сынами вырытая в проклятых песках,
Как пулемёт на камне ждал угрюмо,
И тот в бушлате, звонко крикнул: «Что начнём?»
Как голый мальчик, чтоб уже не думать,
Над ямой стал и горло проколол гвоздём.
Как вырвал пьяный конвоир лопату
Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,
Как сын твой старший гладил руку брату,
Как стыла под ногами слизистая слизь
И плыл рассвет ноябрьский над туманом,
И тополь чуть желтел в невидимом луче,
И старый прапорщик во френче рваном,
С чернильной звёздочкой на сломанном плече,
Вдруг начал петь — и эти бредовые
Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе:
Всех убиенных помяни Россия,
Егда приидеши во царствие Твое…
Иван Савин
