И, как было отмечено, в деятельности этого нового ель­цинского правительства преобладала какая-то необычай­ная жестокость по отношению к народу. Его представители бравировали понятиями — называли себя «камикадзе», постоянно говорили о том (в интервью с прессой), что без «жертв» не обойтись, поскольку глубокие реформы «невоз­можны без кровопускания» — все это было слышать очень странно. — Почему нужны эти «жертвы»? — задавал я во­прос и Гайдару, и Бурбулису, и Чубайсу — со своего предсе­дательского места на заседаниях Верховного Совета, когда эти должностные лица докладывали очередной вопрос Пар­ламенту. — И ничего вразумительного в ответ мы не слыша­ли, кроме невнятных попыток рассуждать на отвлеченные темы. Это вызывало издевательский хохот, насмешки со стороны опытных парламентариев, сидевших в зале.

...Расхождения между Верховным Советом и правитель­ством становились все рельефнее — в силу прежде всего не­профессионализма правительства, взявшего на вооружение синтез троцкистско-большевистских и либерально-моне­тарных методов — «прыжками» и «скачками», немедлен­но создать «рынок», при котором «государство вообще не должно вмешиваться в социально-экономическую жизнь общества». Соответственно, останавливались заводы и фабрики, их рабочие перестали получать заработные пла­ты, люди перестали летать на самолетах, «замерзла» жизнь морских и речных портов. В Самаре я увидел удивительную картину. Мэр, Олег Сысуев, повез меня «кататься» по Вол­ге — кроме нашего катера, на этой великой реке я не заметил ни одного другого судна. «Все замерло — грустно говорит Сысуев, —

никаких перевозок грузов не осуществляется — нет денег. Пассажирские суда также более не курсируют — не до этого

...» Академики сообщают, что не могут вылететь в Москву из Сибири и Дальнего Востока на годовую сессию Академии наук России... нет денег на покупку билетов на авиарейсы.

Именно этот «первый год реформ» прочно привязал страну к продовольственному импорту, объем которого ныне превышает 50%. Открывая широко границы для иностран­ного импорта продовольствия, Законодатель в 1991 году преследовал две задачи: первая — обеспечить население продуктами питания в необходимых масштабах, не допус­кая снижения потребления высококачественным продо­вольствием даже в сложные времена; вторая задача — дать необходимое время правительству для подведения рефор­маторской базы, в том числе в области сельского хозяйства; для создания всей инфраструктуры, в том числе финансо­во-кредитной, правительство же дало импульс для исполь­зования импорта продовольствия как широкий и надежный канал быстрого обогащения узкого слоя дельцов и мошен­ников. Вот здесь — ответ на вопрос о том, почему ежегодно расширяются поставки продовольствия в страну и почему снижается вес отечественного продовольствия в структуре потребления населения.

Страну захлестнул вал импортного продовольствия, мо­лочных продуктов, овощей, фруктов и пр. Ну а отечествен­ное аграрное хозяйство, которое было мгновенно лишено доступа к кредитам, займам и т.д., «задохнулось» уже в этот самый 1992 год. И если оно не «сдохло» окончательно — то в силу того, что мы, в Верховном Совете, шли на самое упор­ное «сопротивление» такого рода ельцинско-гайдаровским «реформам», внося в них «на ходу» существенные измене­ния — чтобы это наше отчаянное сельское хозяйство «не протянуло ноги» еще в том же злосчастном «гайдаровском реформаторском» году.

При этом лицензии на ведение операций с импортом иностранного продовольствия и многочисленные кон­тракты стали мощным источником стремительного обо­гащения всевозможных дельцов и авантюристов. С этого «реформаторского правительства» началась великая эпоха разграбления страны — за границу стало буквально выка­чиваться почти все национальное богатство, в то время как стремительно сокращалось производство готовых изделий, особенно продукции машиностроения. Резко ухудшилась структура экспорта. Так, если в 1980—1991 годах в структу­ре российского экспорта на сырье и полуфабрикаты прихо­дилось 65%, на готовые изделия, включая изделия машино­строения — 35%, — то в последующие годы эти отношения приобрели еще более неблагоприятные размеры. В общем, эта структура еще в советские времена отражала преобла­дание сырьевого фактора во внешних связях экономики СССР с мировым хозяйством, ее «незрелую» производст­венно-экономическую и отраслевую структуру (в развитых сопоставимых странах соотношения противоположные). Но лишь за 1 год безраздельного «царствования» в России правительства Ельцина — Бурбулиса — Гайдара, указан­ное соотношение в российском экспорте стало следующим: вывоз готовых изделий с 35% сократилось до 11%, сырья — возросло до 89%. По расчетным данным некоторых специа­листов из Академии внешней торговли Министерства внеш­них связей, которые были мне представлены, реальные соот­ношения этих двух товарных групп в российском экспорте были следующими: экспорт готовых изделий — 7%, сырья и полуфабрикатов — 93%. Дело в том, что в статью «экспорт» включались разного рода станки, какие-то тяжелые метал­лические изделия и оборудование, которое, однако стало за­купаться иностранными предприятиями по таким низким ценам, что оно вывозилось в огромных количествах... для переплавки на металл.

Они, эти «реформы Ельцина — Гайдара», по своему со­держанию были классическими

контрреформами

и не со­держали созидательного начала в своем разрушении. В них содержались не случайные

органические пороки.

Идеология ельцинских реформ — чертики, выскочившие из вашингтонского консенсуса

Обреченность намеченных реформ правительством Ель­цина мне стала совершенно очевидной вскоре после того, как я ознакомился подробно с основными программными документами, представленными мне Егором Гайдаром после завершения работы Съезда. По мере того как я ознакомил­ся с этими документами, становился ясным искусственный характер задуманных мероприятий, отсутствие какой-либо основы для их проведения (частной собственности, банков­ской системы, рыночной инфраструктуры, соответствующе­го законодательства и т.д.). И более того, я ловил себя на мысли, что уже приходилось читать аналогичные тексты или очень близкие к нему по содержанию материалы. Вспомнил: «Это же рекомендации группы американских экономистов, известные как «Вашингтонский консенсус»!». А «познако­мился» я с ними, когда один из моих аспирантов из какой-то страны Латинской Америки принес мне на кафедру (заведо­вал кафедрой Мировой экономики и международных эконо­мических отношений) из своего посольства этот увесистый «документ» незадолго до начала работы I Съезда народных депутатов в мае 1990 года. История возникновения вкратце такова.

Все 80-е годы развивающиеся страны, особенно латино­американские, находились в сильнейшем долговом кризисе. МВФ и Вашингтон предпринимали все возможные меры, чтобы вывести континент из кризиса, как регион особых ин­тересов Америки. Был, в частности, утвержден специальный «план Брэйди» (по имени министра финансов США), пред­полагающий мощную финансовую помощь этим странам, списание большей части долгов, либерализацию торговли и т.д. Ничто не помогало — страны континентов все глубже вползали в трясину финансового и экономического кризи­са. Вот тогда и появился на свет этот самый пресловутый «Вашингтонский консенсус» (в начале 1990 года). Автором программы был профессор Джон Уильямсон из Института мировой экономики Гарвардского университета.

«Вашингтонский консенсус», как программа, был пред­назначен именно для этой, латиноамериканской группы стран, находившихся в безнадежной долговой зависимости, и главной ее задачей было достижение такой стабилизации, которая обеспечила бы возврат долгов американских бан­ков. Этим странам и было предложено принять Програм­му — «Вашингтонский консенсус». Она называлась про­граммой структурной перестройки их экономик и включала 10 пунктов. Это следующие:

•   приватизацию;

•   финансовую дисциплину;

•   реориентацию государственных расходов;