— Слава Богу! — воскликнула Джорджина. Потом ее рука опустилась, и она отошла от него. Они сели в машину и поехали домой.

Но как только они оказались за пределами города, она сказала:

— Энтони, я хочу поговорить с тобой. Остановись на обочине.

— Не здесь… не сейчас. Нас ждут.

После непродолжительной паузы она спросила:

— Для тебя это имеет такое большое значение?

— Мне кажется, нам надо вернуться.

У нее возникло ощущение, что, если сейчас она позволит ему уйти от этого разговора, они уже никогда не окажутся вдвоем.

— Энтони, — обратилась она к нему, — ты остановишь машину, если я скажу тебе, что для меня это очень важно?

Они так давно знали друг друга и были так близки, что Джорджина инстинктивно почувствовала его сопротивление. Но внезапно его сопротивление ослабело, машина замедлила ход и остановилась. Энтони произнес, не поворачиваясь к ней:

— Завтра уеду. Я вернулся только затем, чтобы забрать свои вещи.

— Да, я так и подумала, что ты собираешься уехать. Ты не подумал о том, что тебе нужно поговорить со мной?

— Я собирался написать.

— Ты струсил, не решился прийти ко мне и сказать, что уезжаешь, что на самом деле не любишь меня. А ведь я поверила тебе.

— Ты знаешь, что это неправда.

— Я знаю, ты говорил, что любишь меня. Но ты не любил, верно? Ты сказал так только потому, что дядя Джонатан очень сильно обидел меня, и ты решил меня утешить. А сейчас я уже не нуждаюсь в утешении.

— Джорджина!

— Так мы ни до чего не договоримся. Ты — Энтони, я — Джорджина, и я думала, что ты любишь меня. Ты тоже так думал. И я хочу знать, когда твоя любовь испарилась. Ты в кого-то влюбился?

— Ты знаешь, что нет.

Ее голос немного потеплел и дрогнул.

— Конечно, знаю! Я не стала бы говорить с тобой так, если бы не была уверена в твоей любви. Ты давно любишь меня. Я знала, когда это началось, и я почувствовала бы, если бы ты разлюбил меня. Ты не перестал любить меня. Ты просто хочешь принести нас обоих на пылающий жертвенник твоей гордости, а это ужасно, жестоко и совершенно бессмысленно.

— Ты не понимаешь.

— Прекрасно понимаю. Все понимают, кроме тебя. Дядя Джонатан понимал. В тот последний вечер, когда я разговаривала с ним, он мне так и сказал. Он сказал, что всегда мечтал, что мы когда-нибудь поженимся. Он сказал, что мы будем очень счастливы, и он сказал, что оставил тебе кое-что по своему завещанию как знак твоей ответственности за мою судьбу и знак своего доверия к тебе.

В первый раз за время их разговора Энтони обернулся к ней.

— Джонатан так сказал? Ты уверена, что он имел в виду именно это? Я думал…

— Что ты думал?

— Я думал… Нет, не имеет значения. Это звучит…

— Ты думал, что сохранишь уважение к себе, если будешь держаться от меня подальше?

— Нет, нет… конечно, нет…

— Я знаю, что именно так ты думал. Видишь ли, я всегда знаю, о чем ты думаешь… по крайней мере, всегда знала, до сегодняшнего дня. Когда ты начал прятаться от меня и секретничать, и я не могла находиться рядом с тобой… — Ее голос задрожал.

Энтони увидел, что она отвернулась от него, ухватившись одной рукой за спущенное стекло, а другой, закрыв лицо. Если бы он прикоснулся к ней, у него не хватило бы сил сдерживать свои чувства. Он заключил бы ее в объятия, и вся его упрямая, непреодолимая гордость растаяла бы. Он сидел, не шевелясь, и слушал ее рыдания. Это продолжалось недолго.

Она расправила плечи и откинулась на спинку сиденья. Потом сказала:

— Я ошиблась, не так уж сильно ты любил меня. Позволь сказать, что ничего страшного не случилось бы с твоей гордостью, если бы ты проглотил все это. Мистер Модсли говорит, что я не могу передать Мирри часть капитала, но если захочу, то смогу выдавать ей денежное пособие в размере пятисот фунтов ежегодно. Так я и собираюсь сделать. Не знаю, сколько у меня останется после того, как будут выплачены все долги и доля кузины Анны. Мистер Модсли еще не подсчитал, но он говорит, что мне придется платить налог на денежное пособие, которое я буду выплачивать Мирри. Прощай, Энтони.

Джорджина произнесла все это тихим усталым голосом без всякого выражения. При последних словах она повернула ручку и вышла из машины на дорогу. Поскольку Энтони старательно смотрел в другую сторону, то он не понял, что она делает, пока она не вылезла из машины. Только тогда он заметил, что она удаляется от него по шоссе и вот-вот исчезнет в темноте.

Гнев. Приступ ярости прибавился к борьбе, шедшей в его душе. Так она демонстративно уходит, бросает его в такой тяжелый момент! Собирается пройти в полном одиночестве три мили по дороге до Лентона в тонких вечерних туфельках. Не желает сидеть рядом с ним лишнюю минуту! Не хочет, чтобы он отвез ее домой! Разве она не понимает, что они не могут расстаться? Он держал себя в ежовых рукавицах, пытаясь сделать это. И в результате всех своих усилий он, наконец, понял, что это, черт возьми, невозможно. Энтони выскочил из машины и, не успела Джорджина пройти несколько ярдов, как он догнал ее.

Джорджина услышала его шаги. Она не остановилась, но и не прибавила шага, продолжая идти в прежнем темпе. Она шла так, словно рядом с ней никого не было. Энтони схватил ее за руку, но она даже не повернула головы в его сторону.

— Возвращайся и садись в машину!

У нее сжалось сердце: такой гнев прозвучал в его голосе. Если ей предлагали бороться, она готова была принять вызов, независимо от того, чем закончится эта битва: поражением или победой. Она оказалась одна в диком, пустынном пространстве, где не от кого было ждать помощи, и никто не мог ответить на вопрос, что является причиной их разрыва. Джорджина не боялась Энтони, даже когда он сердился. Она ничего не боялась, пока он был рядом… пусть даже полвселенной провалится в преисподнюю, созданную им самим.

— Ты слышала, что я сказал? Немедленно возвращайся!

— Спасибо, мне хочется пройтись.

Она говорила с ним, как с совершенно чужим человеком.

— Джорджина, ты с ума сошла?

— Не знаю. А тебе-то какое дело, даже если и так?

Энтони почувствовал, как в нем просыпается первобытный человек. Между ним и тем самцом, который, стукнув камнем по голове принадлежавшую ему женщину, тащил ее бесчувственное тело в их пещеру, лежало всего-навсего около полумиллиона веков. Ценный опыт, если он когда-то существовал! Но прошедшие с тех пор столетия сделали свое дело. Энтони просто крепко схватил ее за руку и заставил повернуться к нему лицом.

— Не разыгрывай из себя полную идиотку!

— Ты от меня можешь уйти, — произнесла она сдавленным голосом, — а мне уходить не позволено, так?

— Ты никогда не должна покидать меня. Я не перенесу этого, Джорджина, не перенесу!

В ответ она внезапно рассмеялась, тихо и нежно:

— Тебе и не надо переносить этого, милый. Честное слово, не надо, и ты это знаешь. Если только ты не захочешь уйти от меня.

Он склонил голову на ее плечо, и они долго стояли неподвижно, пока фары проезжавшей мимо машины, ослепив их, не вырвали из страны грез.

В конце пути любящие сердца соединяются. Когда Энтони с Джорджиной вернулись, они так сияли от счастья, что ни у кого не возникло сомнений относительно причин такого сияния. Миссис Фэбиан не скрывала своего восхищения.

— Я уверена, что дорогой Джонатан был бы доволен. Может быть, так оно и есть, мы же этого не знаем, правда? Он так любил Энтони, и я уверена, он был бы в полном восторге. Ведь многие девушки обручаются с молодыми людьми, хотя знакомы с ними без году неделю, а потом все это оборачивается не самым лучшим образом, и удивляться тут нечему. Другое дело, когда люди знали друг друга много лет, практически с того времени, когда один из них еще лежал в колыбели, тут уж точно знаешь, чего ожидать. Помню, старая миссис Уоррен частенько читала мне стишок, который она узнала от своей бабушки: