— Джорджина тогда была совсем крошкой… вы ее, конечно, не помните, но, надеюсь, вы не забыли моего приемного сына, Джонни Фэбиана, он всегда проводил здесь много времени… хотя, возможно, это было позднее… Конечно, ведь у вас произошел семейный скандал, и вы перестали приезжать сюда. Семейные ссоры всегда так огорчительны, впрочем, как все ссоры. Взять, к примеру, вашу кузину Сисили и ее мужа… как мы радовались, что у них все утряслось… Кажется, они приглашены к нам сегодня вечером. Моя дорогая матушка не раз повторяла: «Солнце да не зайдет во гневе вашем». А также она частенько говаривала: «Поцелуйте друг друга и помиритесь перед тем, как лечь спать». А моя немка заставила меня выучить стишок… погодите-ка, может, я и вспомню его… Да, да! — Она подняла руку, которую, как рой пчел, унизывали дешевые и очень грязные кольца, и продекламировала:

— Und hute deine Zunge wohl,

Bald ist ein boses Wort gestagt,

Die Stunde kommt, die Stunde kommt,

Wenn du an Grabern stehst und klagst.

Но если вы не понимаете по-немецки, мне лучше перевести вам. Фройлен Вайнгартен заставляла меня повторять это каждый день:

Попридержи свой язычок,

Злое слово вылетит незаметно,

Но наступит час, наступит час,

Когда, стоя у гробницы, будешь лить горькие слезы.

Не очень-то веселенькое стихотворение, не стоило заставлять ребенка учить его наизусть, но она часто говорила мне, что у меня язык без костей. Ох, дорогой, все это было так давно. — Миссис Фэбиан окончательно запуталась и рассеянно заметила: — Я почти уверена, что к дому подъехала машина. Никто не слышал шума?

Стоя рядом с ней, Фрэнк отметил, что на ней надето очень дорогое платье из черных кружев, но ей пришла безумная мысль оживить его какими-то кусочками облезлого меха, двумя ярко-красными бутонами и большим растрепанным букетом фиалок. Эти попытки украсить платье привели к обратному результату. Зато она не потрудилась хоть немного оживить невыразительные черты своего лица. Весьма сомнительно, прикасалась ли к нему хоть раз пуховка с пудрой.

— Джорджина запаздывает, — заметил Джонатан Филд, посмотрев на часы. — Где она? Им с Мирри полагалось бы встречать гостей.

— О, дядя Джонатан… — прозвенел тоненький голосок, и рядом с ним появилась маленькая девушка в белом платье. У нее были темные кудрявые волосы, и мягкие легкие оборки скрывали очертания ее фигурки. Схватив Джонатана за руку, она смотрела на него сияющими карими глазами. — Пожалуйста, не сердись. Она не задержится… честное слово, не задержится. Это все из-за меня… она помогала мне. И у нас будет такой изумительный вечер. Ты не должен сердиться. — Она дергала его за руку, как ребенок, но так нежно, что создавалось впечатление, будто она ласкается к нему.

Джонатан Филд снисходительно улыбнулся.

— Привет, Мирри! — поздоровался Энтони и представил Фрэнка Эббота.

Взгляд карих глаз переместился на него. Они были точно такого же оттенка, как и копна кудрявых волос, но ресницы были темнее, то ли от природы, то ли от искусственного облагораживания.

— Это моя племянница Мирри Филд, — представил ее старый Джонатан. Он ласково улыбнулся ей. — Дочь моей дальней родственницы.

«Провалиться мне на этом месте, если она не станет сонаследницей настоящей племянницы», — подумал Фрэнк. Чего стоили одни только глаза, выражавшие искреннюю мольбу, один этот взгляд уже зарождал сомнение, а если принять во внимание еще кудряшки, маленькое круглое нежное личико и ротик с по-детски надутыми губками, то эта догадка превращалась в уверенность. Фрэнка заинтересовало, что предпочитали эти надутые губки. Сладости, поцелуи, или от этого ротика можно было ожидать чего-то еще?

— Задержка произошла из-за нового платья? — поинтересовался Энтони Хеллам. — Оно потрясающее. Наверное, Джорджина помогала тебе одеться.

Мирри одарила его искрящимся взглядом, но ресницы тут же опустились. Крохотная ножка чертила круги по натертому паркету.

— Н-нет… мне надо было кое-что сделать, и я не успела закончить, поэтому пришлось попросить Джорджину. Она такая добрая, но, боюсь, я подвела ее. Я хочу сказать, она так разбирается во всем, а у меня совсем нет опыта, но я не хотела… ох, я действительно не хотела, чтобы она опоздала. — Голос ее слегка задрожал, и она снова подняла глаза.

Но Энтони отвернулся и смотрел мимо нее, в другой конец холла.

— Все в порядке, вот и Джорджина, — сказал он. И как раз в то мгновение, когда парадная дверь распахнулась, пропуская первых гостей, Джорджина Грей появилась на верхней площадке лестницы и начала спускаться.

Появление в последнюю секунду почти всегда бывает эффектным. Фрэнк с некоторой долей цинизма задался вопросом, не было ли это спланировано заранее. Но если так было задумано, то она ошиблась в точном расчете времени. Поток гостей устремился в холл, старый Джонатан приветствовал их, и вновь обретенная племянница выступила вперед; старик, положив ей на плечо руку, ласково представил ее прибывшим. Только Фрэнку и Энтони Хелламу хватило терпения следить за тем, как Джорджина спускалась по лестнице.

А понаблюдать за ней стоило, и, похоже, Энтони придерживался такой же точки зрения. Фрэнк увидел высокую девушку в серебристом платье — стройную, с великолепной фигурой и светлыми золотистыми волосами. У нее была белая кожа, алые губы и темно-серые глаза необычного оттенка. Брови и глаза были немного, всего на два порядка, темнее волос, но радужную оболочку окружал черный ободок, сама же радужка имела странный цвет: так выглядит вода в глубоком омуте под облачным небом. Ее глаза казались то серыми, то зелеными, но всегда и при любом освещении они обладали притягательной силой. Фрэнк, знавший толк в таких вещах, заметил, что глаза придавали ее облику неповторимое очарование. Если бы они были голубыми, ее лицо казалось бы невзрачным. Если бы они были карими… но такого цвета глаз при белокурых волосах быть не могло, а он готов был держать пари, что цвет волос у нее естественный. Цвет кожи точно соответствовал ее внешности, и, как всякая порядочная девушка, она очень умеренно пользовалась макияжем.

Джорджина неторопливо спустилась по лестнице, улыбнулась, проходя мимо них, Энтони и направилась к прибывшим гостям.

Оттуда доносились имена, по которым не всегда легко было судить о положении их носителей: лорд и леди Пондсбери, мистер и миссис Шоттерли, мисс Мэри Шоттерли, мисс Дебора Шоттерли, мистер Винсент, мистер и миссис Уорендер. Фрэнк узнал лорда Пондсбери и вспомнил близняшек Шоттерли, когда-то это были чопорные, похожие друг на друга как две капли воды девчушки, которые выглядели такими робкими, будто они никогда и мухи не обидели. Одна была в розовом платье, другая — в голубом, и казались они такими же чопорными.

Джонни Фэбиан прибыл последним, появившись сразу вслед за Джорджиной. Как всегда, у него было прекрасное настроение, он проигнорировал выражение легкого неудовольствия, появившееся при виде его на лице Джонатана, и тут же начал болтать и смеяться со всеми. Девушки Шоттерли откровенно обрадовались, увидев его, Мирри Филд порозовела. Она не разговаривала с ним, молча стояла рядом и позволяла любоваться собой: каштановые кудри, белые оборки, небольшая нитка жемчуга вокруг нежной белой шейки, карие глаза, осененные темными ресницами.

Джорджина сказала несколько приветливых слов каждому из гостей, а затем пересекла холл и подошла к Энтони и Фрэнку. Она взяла за руку Энтони, еще раз улыбнулась ему и с очаровательной непосредственностью приняла представление Фрэнка. Тот думал о том, что Джонни Фэбиан действительно нисколько не изменился, вероятно, таким он останется до глубокой старости. Темные волосы курчавятся, как бы коротко их ни стригли; с годами они, вероятно, поредеют, но голубые глаза, в которых плясали чертики, сохранят свой веселый блеск, а в ответ на такую обаятельную улыбку он получит гораздо больше улыбок, чем выпадает на долю большинства мужчин. Его обаяние помогало ему выходить сухим из воды дома, в школе, в армии, и так будет продолжаться всю жизнь. Оно действовало безотказно: на хорошеньких девушек и на невзрачных, на дам пожилых, умных, скучных и разочарованных. Фрэнк никогда не был близко знаком с ним, только сталкивался изредка в компаниях, но это не помешало Джонни потрепать его по плечу и поприветствовать, как старого друга.