Он отпер дверь, зажег свет и остановился, поджидая ее. Она стремительно прошла мимо, сбросила пальто, отворила дверь в гостиную и зажгла свет. Затем включила электрический камин и дрожа уселась перед ним.

Он последовал за ней и на мгновение задержался в дверях, вглядываясь в нее, пытаясь по ее позе разгадать настроение. При мысли о содеянном в нем шевельнулся страх.

— Давайте я накрою вас чем-нибудь теплым, — сказал он. — Напрасно мы стояли на холодном ветру.

— Когда вы хотите, чтобы я ушла? — спросила Перл.

Страх больше не подкрадывался исподтишка, а стал реальностью, острый, как нож.

— Что вы имеете в виду?

— Разве не ясно, что я имею в виду? Ведь вы мне ясно показали, что вы имеете в виду.

— Не понимаю. Должно быть, вас взволновал бокс.

— Взволновал меня — да разве вы на это не рассчитывали? Ну, скажите, разве не так? Скажите! — Она посмотрела на него пылающим взором, всю ее природную невозмутимость смел ураган гнева. — Все было подстроено заранее! Это вы все подстроили, не так ли? Это вы все подстроили, — уж не знаю как, — а потом купили билеты и повели меня, чтобы я посмотрела! Вы знали, что его изобьют, вы все знали, наверно, кого-то подкупили! — Она следила за его лицом, и предположение перешло в уверенность. — Я все думала, весь вечер хотела понять — вы были так возбуждены, будто предвкушали удовольствие. Что ж, вы его получили, вы насладились за мой счет! Я верну вам деньги за билеты, чтобы это вам вообще ничего не стоило — ничего, кроме наслаждения, полученного вашей низкой душонкой!

— Вы видели, как побили вашего поклонника, — резко сказал Уилфред. — Он боксер. А боксер всегда рискует быть побитым. Такова его профессия. А если вы взволнованы, так тут некого винить — незачем было связываться с боксером.

Наступило молчание. Она сдернула с головы шарф, и волосы рассыпались по плечам. Пали последние заслоны.

— Что ж, так я и думала. Так и думала. Значит, вы знаете о нас.

— Да, я знаю о вас.

Она повернулась к огню, снова вздрогнула, хотя камин нагревался все сильнее. — Меня тошнит.

— Я знаю, что вы с ним спали, — сказал он со злобой. — Вы думаете, это пустяки? Вы вышли за меня по доброй воле. Вас никто не принуждал. Я дал вам все — все, что мог. Я положил на ваше имя пять тысяч фунтов. Подумать только, пять тысяч! Вы живете в роскоши, а кем вы были — простой продавщицей.

— Можете получить свои деньги обратно.

— Ну, еще бы. Вы неплохо на них повеселились. Швыряли их направо и налево. Накупили себе нарядов, сорили как попало. Наверняка и ему кое-что перепало.

— Ни единого пенса.

— Я дал вам все это. — Он взмахнул рукой, словно охватывая широким жестом все те блага роскоши, богатства и культуры, которые он ей предоставил: картины импрессионистов, мебель французской работы, обеды в лучших ресторанах… — Прошло всего несколько месяцев — всего несколько месяцев, — и вы изменили мне с этим жалким голодранцем! Здесь, в этом доме, в моем доме, нашем с вами доме, вы разрешали ему лапать себя грязными руками, грязными мозолистыми плебейскими ручищами, вы, голая, разрешали ему… — Уилфред задохнулся, словно кто-то схватил его за горло.

— Значит, вот как вы нам отомстили, — сказала она. — У вас не хватало смелости…

— Смелости! Да ведь он вдвое меня моложе! Я человек интеллекта, эстет. Что я мог поделать против этого хама?

— Вы заплатили, чтобы его избили! Какая низость! И вы называете себя цивилизованным человеком! Да вы настоящий гангстер. Современный Аль-Капоне… — Ярость и горечь делали ее красноречивой.

Он подошел и стал над ней; его лицо исказилось, покрылось красными пятнами.

— Что же я должен был сделать? Как я должен был поступить? Как, по-вашему, я должен был поступить? Может, вы мне скажете? — Он смотрел на нее, не пряча своей гадливости. — Всего через полгода после брака начать дело о разводе, сделать из себя посмешище и показать всем, что вы дешевая шлюха? Так как же я должен был поступить? Скажите мне!

Она пошла на кухню. Он последовал за ней, горячась, переходя в наступление.

— А я-то считал вас приличной милой девушкой, хорошо воспитанной. Думал, вы не лишены чувства преданности, долга. И этот жалкий боксеришка с его дешевыми манерами, с его голосом, как у уличного торговца, с его вульгарностью, отсутствием интеллекта… Настоящее животное.

Она обернулась, вытирая лицо полотенцем, краска размазалась по щекам.

— Вот как, значит, он животное! Что ж, так уж устроен человек. Но он, между прочим, настоящий мужчина. Вы об этом подумали? С картинками любовью не займешься.

Он с ненавистью взирал на нее.

— Я любил вас… Я вас ублажал, и еще как — в ущерб своему здоровью. Я… я занимался с вами любовью через частые промежутки времени. Уж не хотите ли вы сказать, что вас обделили?

— Вот именно, обделили, — сказала она. — Да, да, обделили! Ваша любовь… Господи, что толку об этом говорить! — Она бросила полотенце в раковину и открыла воду. — Да, я вышла за вас замуж. Да, я вам изменила. А теперь вы отомстили — что, разве не так? И мой жалкий боксеришка искалечен, лежит в больнице, может, никогда не будет заниматься боксом. А его лицо! Да оно все изуродовано. Это на вашей совести, хотя дело сделано чужими руками! Подлейшая месть, какую только можно придумать. Почему вы не выместили на мне? Почему? Почему вы не выместили на мне? С боксером вам не справиться, но со мной вы бы справились. Вы могли избить меня до полусмерти. Или вы даже этого испугались?

Они смолкли, словно два противника, разрядившие пистолеты. Вся амуниция была растрачена в шумных залпах.

Помолчав, Уилфред сказал:

— Я не мог бы вас избить. Разве я посмел бы вас изуродовать. Ведь я вас люблю. Разве… разве это не видно? — Он закрыл лицо руками и расплакался.

Зрелище было довольно смешным: огромный толстый человек средних лет всхлипывает, закрыв лицо ладонями. Однако смеяться было некому. Перл мгновение смотрела на него, но горечь отчаяния пересилила в ней презрение и жалость. Она бросилась вон, в гостиную, затем в переднюю, а оттуда вверх по лестнице в свою комнату. В комнате она недоуменно огляделась вокруг, силясь понять, что ее сюда привело. Затем вытащила из-под кровати старый чемодан. Открыла, принялась бросать в него вещи. Некоторые отбрасывала в сторону, потому что не привезла их с собой в этот дом. Она должна оставить тут всю массу накупленных красивых платьев, туфель, шляп, перчаток и шарфов. Она возьмет только то, что привезла сюда в июне прошлого года. Он может их продать и выручить за них сколько сумеет. Это поможет ему как-то возместить расходы. Да и в банке еще оставалось более четырех тысяч его денег; пусть тоже забирает. А она уедет сегодня же, сначала домой, а потом к Годфри. Она навестит его в больнице, а потом отправится в его комнату на Лавендер-Хилл, приберет ее, приведет в порядок, чтобы он вернулся в домашний уют. Первое время он будет нуждаться в уходе, пока не станет на ноги, пока не окрепнет, пока…

В дверях стоял Уилфред.

— Перл, что вы делаете?

— Собираюсь.

— Опомнитесь, не спешите.

Не слушая, она бросила в чемодан пару туфель.

— Говорю вам, не спешите, вы не имеете права меня вот так бросать.

— А вы не имеете права меня задерживать.

— Вы моя жена. Это ведь что-нибудь да значит.

— Ничего не значит. Больше ничего не значит.

Его лицо было все в пятнах, хуже, чем у нее, все в розовых и белых следах, будто он слишком сильно намял его.

— Куда вы собираетесь в такую тьму?

— В гостиницу. Это лучше, чем ехать домой, поднять всех на ноги.

— Останьтесь до утра. Какая разница.

— Для меня большая.

Он вошел в комнату и сел на кровать. Он выглядел наказанным ребенком. От прежней воинственности не осталось и следа.

— Не покидайте меня, Перл.

— Оставьте меня в покое!

— Это был честный бой. Его победили в честном бою. Все это пустяки. Он скоро поправится.

— Его свели не с тем боксером, и вы каким-то образом сумели это устроить!