Только после того, как была закончена охота на медведя и наступила пора, если можно так выразиться, междустрадья, я использовал всех эскимосов и их упряжки для вывозки дров с севера. Необходимо было заготовить возможно большее количество древесины на весеннюю пору. Когда наступит теплая пора и начнется таяние снега, дома начнут после зимних морозов оттаивать и основательно сыреть. Чтобы просушить их и не допустить появление грибков, я и заготавливал древесину как неприкосновенный запас. Из этого запаса никому не разрешалось брать ни одной щепки.

С коммунальными «услугами» в этом году было очень трудно. Прежде всего с выпечкой хлеба. Часто печь хлеб мы не могли, выпекали его один раз в десять суток.

Месим тесто для вкусных вещей.

В это время мы, как правило, готовили впрок такие вещи, как гречневую кашу, бульон и др. Наваривали мы их тоже на десять дней сразу, а потом выносили на мороз и по мере надобности расходовали. Время выпечки хлеба мы использовали и для бани.

Баня, вообще говоря, была у нас «усовершенствованная», с душем-самотеком. За время, что комната, в которой пекли хлеб, стояла переохлажденной, потолок основательно промерзал, снизу на нем набиралось большое количество инея, а сверху на потолок через щели в крыше наметало много снега. Хотя мы снег регулярно счищали, все же небольшое количество его оставалось. Во время отопления бани, когда помещение основательно нагревалось, иней на потолке таял и превращался в воду, часть снега поверх потолка тоже превращалась в воду и просачивалась вниз. Все это обильно капало с потолка на голову и спину моющегося. Если бы кто-нибудь посторонний в момент мытья в «бане» находился в соседней комнате, он слышал бы беспрерывные восклицания и руготню. Я, когда мылся, чертыхался беспрерывно. Моешься горячей водой, а тут на тебя течет ледяная вода, при чем вода грязная. Но, несмотря на это, мы не обходились без бани и регулярно — раз в десять суток — мылись.

Первое время много маялись с приготовлением воды. Когда у нас было топливо и в кухне топили, тогда приготовление воды разрешалось просто. В баки для воды набивался снег, и он постепенно превращался в воду. Когда нужно было ускорить приготовление воды, ведра со снегом ставились на плиту или примуса и снег быстро таял.

Но теперь кухня не топилась, и температура в ней была обычно ниже нуля. Во время обеда, завтрака или ужина мы садились за стол в меховой одежде с шапками на голове. Пар, поднимавшийся от кастрюль с приготовляемой пищей или из тарелок с супом во время приема пищи, замерзал на потолке, образуя сталактиты из инея. На примусах натопить потребное количество снега было очень трудно, хотя мы всячески экономили воду. Держать баки с водой в аграх нельзя было, потому что для этого не было места. Главное же — нахождение воды в аграх, как уже говорилось, повело бы к порче агр.

На радиостанции имелась обычная двухлитровая паяльная лампа, и вот ее-то я и использовал как «машину для приготовления воды». В бак накладывался снег, нижние части его пропитывались остатками воды, внизу подставлялась паяльная лампа, и через некоторое время в баке была вода. Мало растопить снег, нужно еще поднять температуру воды градусов на 5—6 выше нуля, чтобы вода в баке не превратилась в глыбу льда. У нас однажды такой казус случился, и чуть было не погиб единственный наш бидон.

При горении лампы развивалось много тепла, и мы начали пользоваться ею, чтобы ко времени приема пищи нагревать воздух в кухне; это позволяло не сидеть в шапках и не кутаться в меха за столом.

Лампа, давая много тепла, крайне загрязняла воздух отходящими газами. Загрязнение бывало иногда так велико, что ело глаза. В результате этого у меня развился стойкий фарингит (острый катарр глотки). Полагая, что это результат простуды, я перестал выходить на воздух и всю лежавшую на мне работу взвалил на Власову. Истратил массу всяких лечебных средств, но толку не добился. Я знал, что стойкие фарингиты могут развиться в результате отравления слизистой оболочки глотки какими-либо газами, но я не знал, что виной этому — лампа. Только случайно я понял, что виновата именно она. Как только я несколько дней не посетил кухню — где работала лампа — от фарингита не осталось и следа. Учтя это, мы стали более редко пользоваться лампой, только в случаях крайней необходимости. Опять мы стали принимать пищу, кутаясь в меха. Тут уж мы предпочли меньшее зло: лучше иметь холодный воздух, но чистый, чем теплый, но загрязненный вредными газами.

Стирка белья и сушка мокрой меховой одежды были сопряжены с большими трудностями.

От постоянного общения с холодом и холодной водой у некоторых из нас на руках начали возникать язвы. Первоначально возникал волдырик, как от ожога, потом он прорывался, и вместо него образовывалась небольшая, постепенно увеличивающаяся язвочка. Потом возникала вторая, третья. Первоначально мы лечили их мазями и примочками, но язвочки упорно росли и возникали вновь. Потом я «прописал» страдающим отепленную воду, воспретив совершенно касаться руками холодной воды и оставлять их на морозе без рукавиц. Через несколько дней такого лечения от язв не осталось и следа. В дальнейшем, чтобы избежать язвенных поражений рук, мы практиковали элементарную профилактику. Больше они не появлялись.

Несмотря на трудности, мы с Власовой научной работы не бросали. Правда, в этом году мы не смогли отправиться в поездку по острову, так же как и в прошлом году, с одной стороны, по состоянию здоровья, а с другой потому, что метеорологическая служба требовала нашего присутствия на фактории. Метеорологическую работу, которую вел в прошлом году Павлов, я решил взять на себя.

Кроме двух случаев (в один из зимних пуржливых дней, когда сила ветра была столь велика, что сбивала меня с ног, и я, чтобы добраться до дому, принужден был ползти на брюхе, как пресмыкающееся) — не было пропущено ни одного наблюдения.

К моменту появления солнца, когда нужно было пустить в работу гелиограф Кемпбеля, я обнаружил, что среди материалов, оставшихся у нас, совершенно нет бланков для этого инструмента; прекратить же его работу я не считал возможным. Я нашел выход из положения: сам сделал нужные бланки. У нас было некоторое количество александрийской бумаги, и, вооружившись карандашом, циркулем и одним бланком как лекалом, я иногда помногу часов подряд сидел и вычерчивал со скрупулезной точностью бланк за бланком, прочерчивал их необходимыми линиями, потом вырезал ножницами, окрашивал и пускал в дело.

До самого прихода «Красина» наш гелиограф работал на этих самодельных бланках. Сделать мне их пришлось не одну сотню штук.

Нехватало еще кое-каких материалов, но заменить их было значительно проще и быстрее, чем бланки гелиографа.

Не прекращали мы и работы по собиранию материалов для пополнения наших коллекций. Так же, как и в прошлые годы, когда прилетали птицы, я бил их, а Власова снимала шкурки, чистила, сушила, набивала тушки. Выкапывали и сушили растения, собирали всяких насекомых. В этом году мы пополнили свои коллекции главным образом залетными птицами, обычно на острове не обитавшими. Единственное, чего я не решился сделать, — это заготовить животных для зоологического сада. Уже дважды — в 1932 и 1933 г. — мы уничтожили заготовленных животных; 11 медведей мы уничтожили в 1932 году и 8 медведей в 1933 году. Поэтому, обсудив со всех сторон этот вопрос, мы пришли к заключению, что переводить животных зря нет смысла. Кроме того, за время, пока кормишь медведя и ухаживаешь за ним, к нему так успеваешь привязаться, что расстреливать его больно, — как будто бы расстреливаешь родное существо. У нас были заготовлены только полярные совы, и то больше в порядке развлечения, так как эта прелестная птица, живя у нас, скрашивала очень много часов нашего одинокого существования.

Кончалась и эта невероятно трудная зима.

В первых числах мая 1934 года я велел снять агры. Хотя на дворе еще стояли изрядные холода, но до теплых дней оставалось недолго, а к холоду мы привыкли.