Новости из Норвегии шли просто великолепные — союзники в суматохе эвакуировали свои войска, потеряв авианосец «Глориес», застигнутый линейными кораблями «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Егеря генерала Дитля удержались в Нарвике, и теперь нужно было высыпать дождь наград, ими заслуженных, — Андрей отдавал тут должное.

Хотя, как шутили злые языки, горные стрелки, испытав на себе все прелести путешествия на качающихся палубах эсминцев, наотрез отказались совершать рейс по морю в обратную сторону. И ответ дали соответствующий — лучше погибнуть на берегу, чем умирать от собственной блевотины на палубе.

Сейчас его занимал только один человек — Сталин. Именно от этого человека зависело будущее. Если Резун-Суворов прав, то война начнется неизбежно. И факты соответствующие имеются — экономика СССР, как знал Андрей, давно перешла на режим военного времени. Народ конкретно пахал, делая груды оружия и техники.

Это не скрывалось даже в советский период — в хрущевском шеститомнике и брежневском двенадцатитомнике, которые довелось ему почитать, цифры военного производства приводились откровенно. Андрей не поленился и подсчитал, а потом сравнил с буржуазными супостатами — полученная цифирь соответствовала, только у тех он все данные сложил вместе.

Смешно читать рассуждения того же Жукова, в которых он причитает над многократным превосходством немцев в танках и самолетах. Прямо за идиотов читателей держит, хотя в этой же книге приводится соответствующая цифирь, но на разных страницах.

Да и к самому «великому Георгию» Родионов относился без придыхания после того, как побеседовал с одним ветераном, что в сорок втором воевал под Сычевкой. Знаменитая жуковская «трехрядка» оказалась не гармошкой, а валом из трупов наших солдат, что были беспощадно брошены на пулеметы. В этом и есть весь смысл жуковских атак — заваливать вражеские окопы трупами. Но теперь причитают на каждом углу его хвалители, памятники «маршалу победы» и новому «святому Жоре» требуют ставить повсеместно.

А ведь в 1941 году именно Жуков был начальником Генерального штаба, и он вместе со Сталиным несет ответственность за тот чудовищный разгром, в котором были потеряны многие тысячи самолетов и танков, что с надрывом, на голодающих детях, произвели за предвоенные годы, отказывая людям в самом необходимом — хлебе, лекарствах, одежде. Но «стрелочников» нашли других, как водится у нас, чтоб не получилось прямо как у Гоголя про унтер-офицерскую вдову, что сама себя высекла.

Цель была ясна, вот только пути к ней Андрей не видел, а потому беспокойно ворочался на диване. Умиротворять Сталина, отдавая все новые и новые страны и народы под ласковую лапищу Кремля, он уже не собирался. Почему? Да потому, что собственными глазами посмотрел и убедился, что французские пейзане и немецкие бауэры в сороковом году жили намного лучше, чем наши колхозники даже в лучших «миллионных» хозяйствах в самый расцвет построения счастливого социализма (или просто СС, как шутили). Да и с колхозами-миллионерами дело было совсем наоборот, ибо большая часть из них не миллионные прибыли имела, а соответствующие долги.

А с дорогами вообще жуть, за полвека ничего подобного, пусть даже плохенького, что здесь и сейчас повсеместно сделали, ничего же не имеется. Не страна, а огромный и голодный концлагерь, где поэты занимаются крайне важным делом — прославляют великого акына, вождя, большого друга детишек и прочее…

Дози

Разговор с французом постепенно принял профессиональный характер. К большому удивлению немцев, тот отлично знал цифры и технические детали, намного лучше их всех. Готфрида это даже рассмешило — враг лучше его самого знает, насколько превосходно люфтваффе?!

Пилот летал на «Моране», скорость которого почти на сто километров меньше, чем у «Мессершмитта». Для истребителя это слишком много, а потому откровение пилота ошарашило немцев. Как так может быть, когда командование давно знает ТТХ вражеских самолетов, но не предпринимает ответных мер?! Что это — безумие?! Или наглость с полной уверенностью в том, что «боши» ничего не смогут противопоставить в воздухе?!

Вопросы посыпались градом, но пилот «Морана» либо отвечал на них неохотно, либо совсем ничего не говорил. Однако кое-что сказал — француз последние две недели выполнял больше десятка полетов в день, что было чрезвычайно много. Тут усталость должна была давно свалить парня с ног, но он держался. И совершенно спокойно говорил о таких вещах и о том, что его авиагруппа за эти дни понесла чудовищные потери.

И когда немцы спросили, почему французские истребители зачастую уклоняются от боя, пилот ответил просто, как о совершенно понятном и естественном: «Они не хотят умирать». Он сказал таким тоном, будто нет на свете более понятной вещи, чем нежелание солдата пасть за свою страну.

Лишь раз равнодушие покинуло француза. Когда немцы сообщили ему, что германские войска уже вышли на окраины Парижа, он замолчал и побледнел. Готфриду показалось, что новость сильно задела душу пилота, видно, Париж значит для француза больше, чем победа или поражение.

«Фельзеннест»

— Геринг, вы ведь показали русским все, что имеет люфтваффе?

— Да, мой фюрер! Таково было ваше желание, — толстяк сиял начищенной медной тарелкой.

— А зря, — только и сказал Андрей. Но не искренне. Он решил проверить, как отнесутся генералы к его плану по передаче СССР новейших технологий, в том числе и военных. А Геринга выбрал в качестве лакмусовой бумаги.

— Может, не стоит вооружать этого восточного сатрапа нашей техникой? А если против нас самих ее пустят в ход?

— Скопировать ни самолеты, ни двигатели они не смогут. Чтобы производить их, и речи быть не может в ближайшие два-три года, мой фюрер.

— Но оборудование…

— Не так просто развернуть производство. Для этого требуется квалифицированный труд, а он у русских присутствует в малой степени. Варварский народ…

«Нет, этому борову в сообразительности отказать нельзя. Хоть выставляли Геринга клиническим идиотом в нашей литературе, вот только не был он им. Правильно рассудил — германскую технику можно до последнего болтика разобрать, вот только чтобы такую же произвести на советских заводах, много чего нужно, от технической документации до специального оборудования и квалифицированных работников».

— Варварский народ, говорите? — задумчиво протянул Андрей, с трудом сдерживая подступившее бешенство — ну, сукин сын, истинный ариец! Как же его мордой ткнуть?! — Скажите, Геринг, а кем были русские императоры? — вкрадчиво произнес Родионов, глядя на широко распахнутые от удивления глаза Геринга.

— То есть, мой фюрер, как это есть?!

— А то, Геринг. Их император Петр Третий, внук Петра Первого, но он был и герцогом Голштинским. Его кровь на три четверти немецкая. А каждый следующий русский император женился исключительно на наших германских принцессах. Была одна датская, однако это лишь подтверждает правило. Впрочем, это родственный нам народ.

— Нордическая раса, мой фюрер! — Геринг тут же вставил от себя «пять копеек», и Андрей поморщился.

— Мы можем говорить не о династии русских бояр Романовых, а о российской ветви Голштейн-Готорпских. Ведь так?

— Так, мой фюрер, — толстяк угодливо подтвердил, судя по его виду, он просто не понимал, куда клонит Гитлер.

— На протяжении целого тысячелетия на Русь шли норманны, взять даже их первого князя Рюрика. Добрая немецкая кровь вливалась в славян беспрерывно, а это говорит о многом.

— Только как о рабах нашего народа, — Геринг презрительно сжал толстые губы. — Само слово «склавен» о том говорит.

— «Склавен» есть раб, ведь так?! Не судите опрометчиво, мой друг. Это относилось только к тем, кто не принимал нашего покровительства, — Андрей не ожидал такого поворота и лихорадочно стал искать выход.