Он пришел ровно в девять, высокий, предпочитающий сигаретам трубку, в очках со стальной оправой.

– Доброе утро, мистер Гонт, – поздоровался он и положил на мой стол лист бумаги.

Я взял его. Заявление об отставке, о котором шла речь накануне. Я посмотрел на Уинанта.

– Я подумал, что могу принести его сам, раз уж вы вызвали меня на ковер.

Я улыбнулся.

– Благодарю.

Фогарти принесла мне кофе. Не забыла и чашечку для Уинанта.

– Меня ни с кем не соединять, – попросил я мисс Фогарти, прежде чем она покинула нас. Пригубил кофе, а уж затем начал задавать вопросы.

– Мистер Уинант, как у нас обстоят дела с цветом?

– Подготовка к переходу на цветное изображение, в принципе, закончена.

– И что теперь?

– Мы ожидаем.

– Чего?

– Как его примут, – выдавил он. – Эн-би-си…

– Меня Эн-би-си не интересует, – оборвал его я. – И вы работаете в «Синклер телевижн». Чего мы ждем?

– Я – инженер, – ответил он. – И не определяю политику компании.

Тут я улыбнулся.

– Вижу, мы начинаем понимать друг друга.

На его лице отразилось недоумение, а потому я поспешил ему на помощь.

– Если я скажу вам, что переход на цветное изображение – наша главная стратегическая линия, когда наши зрители увидят цветную картинку?

Он заметно оживился.

– К следующему сентябрю все наши телестанции смогут работать в цвете.

– А возможно уже к Новому году перевести на цвет Нью-Йорк, Чикаго и Лос-Анджелес?

– Времени маловато.

– Я знаю.

Он задумался, постукивая пальцем по чубуку. Посмотрел на меня.

– Если вы сегодня даете «добро», я это сделаю.

– Так делайте. «Добро» вами получено.

Он поднялся.

– Цветное изображение вы получите. Вас не интересует, во что это обойдется?

– Если бы интересовало, я бы спросил. Пришлите счет. Я его подпишу.

Он двинулся к двери, но я остановил его на полпути.

– Одну минуту, мистер Уинант.

Он обернулся. Я держал в руках его заявление.

– Вы сказали, что к Новому году я увижу цветную передачу, так?

– Да, если включите телевизор в Нью-Йорке, Чикаго или Лос-Анджелесе.

– Хорошо, если вы сумеете это сделать, заявление я порву.

Он переступил с ноги на ногу, улыбнулся.

– С тем же успехом вы можете порвать его прямо сейчас.

Я проводил его взглядом. А когда за ним закрылась дверь, порвал заявление надвое. Интуиция подсказывала мне, что он не подведет. Обе половинки я положил в конверт, написал на нем «Мистеру Уинанту», вызвал Фогарти и попросил ее отослать конверт адресату.

Мне предстояло сформировать свою команду. Так почему не начать с Уинанта?

Джек позвонил около часа дня.

– Я только что говорил с моим филиалом в Лос-Анджелесе. Все документы готовы. Когда ты сможешь поехать туда, чтобы их подписать?

– Завтра.

– Отлично, – он рассмеялся. – Чувствуешь, какая оперативность: УАМ – это класс!

– Кто же спорит, – поддакнул я.

– Уорлд артист менеджмент, – просмаковал он название своей фирмы.

– Перестань хвастать, – оборвал я его. – Теперь мне надо подстраховаться.

– О чем ты говоришь, Стив! – взвился Джек. – Да с такими картинами…

Вновь я не дал ему договорить.

– Нужна затравка. Чтобы оторвать зрителей от других каналов, – я на мгновение задумался. – Кто-нибудь из звезд может поработать на нас час в неделю?

– Ты сошел с ума. Их время расписано по минутам.

– Для того-то мне и нужна твоя контора. Отправляйся на поиски, – и я положил трубку.

Тут же зазвонил телефон.

– Мисс Синклер хочет поговорить с вами, – известила меня Фогарти.

Я нажал на клавишу.

– Да, Барбара?

– Я тебя люблю.

– Ты чокнулась, – я рассмеялся.

– Нет, я серьезно, – с жаром возразила она. – Я тебя люблю. Ты существуешь. Тебя можно потрогать. Ты рядом.

– Как ты себя чувствуешь?

– Отлично. У меня праздник.

– И что ты сейчас делаешь?

– Завтракаю в твоей постели. Крошки я потом стряхну, не волнуйся. Я попросила прикатить в спальню телевизор и смотрю его.

Я заинтересовался.

– И что же ты смотришь?

– Старый фильм с участием Джаны Рейнольдс. Господи, как же она поет!

– Да, петь она умеет, – я нажал кнопку на пульте дистанционного управления. «Синклер ти-ви» показывало викторину. Я переключил канал. Дневной спектакль.

– По какому каналу? – спросил я, чтобы не терять времени.

Барбара рассмеялась.

– Только не говори отцу. Эй-би-си.

Я нажал нужную кнопку, но появившуюся на экране Джану Рейнольдс тут же сменил рекламный ролик. Я убрал звук.

– Мне тут нравится, – продолжала Барбара. – Один из официантов назвал меня миссис Гонт. Даже не хочется идти домой.

– Понятно, – рассеянно ответил я, не сводя глаз с экрана.

– Когда ты вернешься?

– А что?

– Я заказала для нас обед. Икра, мясо, шампанское, свечи, – она захихикала. – И купила в одном из магазинчиков отеля роскошный пеньюар.

– Сколько я доставил тебе хлопот, – я все еще смотрел на экран. Рекламный ролик никак не кончался. – Надеюсь, ты не очень устала.

– Совсем нет. Более того, мне показалось, что моими стараниями твой престиж поднялся на сто процентов.

– Только за счет цен бюро обслуживания. Обычно я обхожусь без их услуг.

– А ты внеси мои траты в расходный счет. Скажи отцу, что деньги потрачены на какую-то шишку, очень важную для компании. Крупного держателя акций. В конце концов, мама оставила мне пятнадцать процентов акций «Синклер бродкастинг».

– Ты меня уговорила. А теперь освобождай телефон.

Мне надо работать.

– Я тебя люблю, – и в трубке раздались гудки отбоя.

Я клал ее на рычаг, когда на экран вернулась Джана Рейнольдс. Фильм вышел на экраны пятнадцать лет назад, в пору ее расцвета, когда в свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю и не казалась и годом старше. Жаль, конечно, что эта лафа кончилась.

Возраст взял свое. Возраст, плюс три неудачных брака, спиртное, наркотики, попытки самоубийства. Все это отнимало слишком много энергии. И не проходило бесследно.

В фильмах Джану больше не снимали. На экране блистали другие девятнадцатилетние. Но, несмотря ни на что, голос продолжал служить ей. А потому иногда она давала концерты и выступала в ночных клубах. Публика по-прежнему любила ее и стекалась толпами, чтобы увидеть своего кумира наяву, а потом обязательно случался скандал, подробности которого выплескивались на первые полосы газет. То она отключалась до выхода на сцену, то выходила-таки к микрофону, но падала в зал. Короче, писали о ней постоянно. Она оставалась звездой.

Я вздрогнул. Она все еще звезда. И потянулся к телефону, прежде чем идея оформилась окончательно. Звезда! Я же просил Джека найти мне именно звезду.

– Да ты просто псих! – завопил он.

– Кто ее агент?

– Нет у нее агента, – отрезал он. – Никто не хочет иметь с ней дело. Она судилась со всеми, кто с ней работал.

– А сколько получит агент, если ей положат сто тысяч за появление на экране раз в неделю?

– Десять процентов, – без запинки ответил Джек.

– А не сможешь ли ты вести ее дела за эти десять «кусков»?

Последовала короткая пауза.

– Ты меня уговорил. За десять тысяч долларов в неделю я готов работать хоть на Адольфа Гитлера.

Я, собственно, в этом не сомневался. Такую уж Джек выбрал профессию. А на обед, заказанный Барбарой, я не попал. Ночным рейсом улетел в Калифорнию.

А три месяца спустя я свернул в переулок у кинотеатра на Вайн-стрит, из которого через пять минут, ровно в пять по местному времени, мы начинали прямую трансляцию нашей новой передачи. Пять часов в Калифорнии – восемь в Нью-Йорке.

За кулисами царил бедлам. Воздух буквально гудел от внутреннего напряжения. Я с трудом протиснулся мимо рабочих сцены, перетаскивающих декорации, следуя последним указаниям режиссера. По полу змеились провода. Давно я уже не видел такого количества камер на крошечном пятачке.