Подобные нигилистические заключения сразу же натолкнулись на решительный отпор, «Есть ли в мире места, подходящие или не подходящие для коммунизма? Если есть, то как же тогда такому коммунизму завоевать весь мир? Как претворить в жизнь лозунг «Манифеста Коммунистической партии» — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Тезис о том, что малочисленность населения и обширность земель не порождают антагонистических отношений между классами, есть не что иное, как поверхностное суждение, порождаемое незнанием реальной действительности, Согласно такой, с позволения сказать, «теории», должно следовать заключение, что в густонаселенной Германии, например, должны быть более острыми классовые противоречия, там раньше, чем в малонаселенной России, должна была победить революция. Все это софистика!» — так отвергли эту концепцию.
Чтобы установить причины непринятия нинанцами коммунизма и их враждебного отношения к коммунистам, прежде всего надо было искать последствия преступных действий японских империалистов. Ведь они ничем не гнушались, когда дело касалось антикоммунистических акций. С активизацией коммунистического движения в Нинане подлые провокаторы из числа оккупантов усиленно раскручивали маховик антикоммунистической пропаганды, чтобы вбить клин между коммунистами и простыми жителями. В Нинане, где сравнительно медленно протекал процесс идейно-политического просвещения, японская пропаганда легко охватывала своим влиянием местных жителей.
Вина за антикоммунистический психоз в Нинане, можно сказать, лежала также на корейских коммунистах раннего периода, не прекращавших между собой фракционной грызни. В середине 20-х годов, после основания в Корее Компартии, фракционеры группировки «Хваёпха» создали здесь учреждение под весьма броской вывеской: «Маньчжурское бюро Компартии Кореи». Тогда же, злоупотребляя священным словом «коммунизм», они просто ушли с головой в борьбу за расширение влияния своей фракции. Прожужжав уши простодушному, доверчивому народу своими крикливыми лозунгами о независимости Кореи и о незамедлительном осуществлении идей социализма, фракционеры подстрекали местных жителей на безрассудные восстания и демонстрации.
Микрофоны, оказавшиеся в руках «левых» экстремистов, призвали нинанцев подняться на восстание 30 мая. Главными объектами, против которых был направлен этот путч, явились в Цзяньдао правленческие учреждения японских колонизаторов и китайские помещики, а здесь, в Нинане, — Ханьская национальная ассоциация и другие организации националистического толка. Но демонстрация, начатая в уездном центре, с самого начала потерпела провал.
Такая же самая участь постигла и демонстрацию, организованную коммунистами 1 мая 1932 года. Перед врагами был оголен состав активистов, улицы Нинаня были залиты лужами крови, что повлекло за собой весьма пагубные последствия. Все демонстрации, организованные авантюристами, привели к массовому разрушению революционных организаций Нинаня. После первомайской демонстрации коммунистическое движение в Нинане стало приходить в резкий упадок. Руководство партийного органа, прекратив процесс создания вооруженных сил и партизанских районов, стало разбредаться кто куда: в Мулин, Дуннин, Ванцин и другие места. Некоторые вероотступники, предав революцию, ушли и в уездный центр Нинань,
Разнузданный белый террор японских империалистов, маньчжоугоских войск и полиции способствовал созданию впечатлений превратного представления людей о коммунизме.
Люди были охвачены отчаянием и страхом перед ужасом тюрьмы и смерти, доставшихся в результате борьбы. Тогда в сознании многих людей укоренилась такая нигилистическая психология, что конечный пункт шествия революции-смерть, коммунистическое движение — бессмысленная авантюра.
Итак, корейские коммунисты не смогли пустить глубокие корни доверия в сердцах масс и, наконец, вынуждены были оставить Нинань, квалифицировав эту местность как «бесплодную землю». Появились здесь китайские коммунисты, которые начали налаживать «восстановительную» работу. Но и новых пришельцев вскоре ошеломило холодное отношение населения к революционному движению в общем его понимании.
Нельзя умолчать о некоторой части националистов Кореи, которых тоже можно считать непосредственными распространителями антикоммунистического яда в Нинане. Довольно усердно проводили антисоветскую и антикоммунистическую пропаганду остатки сил Армии независимости, которые, испугавшись крупной карательной операции японцев в году Кенсин, эмигрировали в Россию и оттуда вернулись в Нинань после события на Хэйхэ[15]. Чтобы опорочить коммунизм и Советский Союз, они твердили, что трагедия на Хэйхэ — затея корейских коммунистов — эмигрантов, вступивших в сговор с СССР. Националисты заявляли, что смерть Ким Чва Чжина — дело рук коммунистов. Наговор этот, конечно же, искажал картину его убийства, но простодушные люди начинали верить и в такой вымысел.
Нинанцы сторонились не только коммунистов, но и вообще людей военных. Они чурались всех без исключения солдат и командиров, независимо от их принадлежности и выполняемой миссии. Да это и было понятно: все войска, в их понимании, властвуют над народом, являются нахлебниками, не стесняющимися потрошить чужие чаны с рисом и кошельки с деньгами. Не говоря уж о японских войсках и марионеточной армии Маньчжоу-Го, даже некоторые китайские антияпонские отряды, ратующие за сопротивление Японии и спасение отечества, насильственным путем забирали у населения деньги, зерно и угоняли домашний скот.
Корейские националисты в свое время создали в Нинане административный орган «Синминбу», который собирал в военный фонд деньги и зерно. В довершение всего этого своими частыми налетами докучали местные разбойники, которые чуть что забирали людей заложниками. Взвесив все это, начинаешь понимать, каким могло быть настроение у жителей, которым приходилось безоговорочно прислуживать всем этим нахлебникам.
Такой обзор исторических корней не давал нам повода для обиды на якобы бессердечных нинанцев. Дело ведь не в том, что именно нашей экспедиции не была оказана необходимая материальная помощь. Самым тяжелым камнем лежало у нас на сердце то, что было невозможно достигнуть главной цели нашего похода — посеять семена революции в сердцах жителей Северной Маньчжурии. Мы хорошо понимали: если народ не раскроет нам душу, то экспедиционному отряду будет навсегда закрыт путь к побуждению революционного сознания населения Северной Маньчжурии.
Для того, чтобы вывести нинанцев на широкую дорогу революции, требовалось непременно открыть проход в стоящем перед нами барьере.
Мы ознакомилисьс деятельностью Бадаохэцзыского участкового комитета партии. От Ким Бэк Рёна, секретаря того парткома, мы узнали подробности положения дел в уезде Нинань. В этом уезде, говорил он, все же наиболее революционно настроенными являются жители Бадаохэцзы.
Это место и называлось Сяолайдипанем. Здесь находились уездный и участковый комитеты партии. А название «Сяолайдипань» происходило от имени Ким Со Рэ (Со Рэ — по китайски произносится Сяолай — ред.), который был главой секты религии Тэчжонге в уезде Хэлун.
Об этом деятеле я впервые услышал от Со Чжун Сока, когда учился в Юйвэньской средней школе в Гирине. Он говорил мне, что одно время учительствовал в Конвонской школе в Хэлуне, созданной Ким Со Рэ. Этот Ким был не только основателем школы, но и ее директором. Он имел прочные связи с Со Иром, был в дружеских отношениях и с верхушкой Северной военной управы и с руководством Цзяньдаоского национального собрания. Настроенный крайне антияпонски, глава секты оказывал свою поддержку движению за спасение Родины. Она заключалась в том, что он направлял выпускников школы под попечение Хон Бом До, Ким Чва Чжина и других храбрых военачальников Армии независимости.
После ухода Армии независимости из Северного Цзяньдао Ким Со Рэ переселился в ущелье Бадаохэцзы, купил там землю и, став местным помещиком, снабжал денежными средствами отряд Армии независимости, которым командовал Ким Чва Чжин. В свое время Ли Гван тоже приобрел у него оружие в первые дни после основания партизанского отряда.
