Скажу откровенно, что взволновавший нас случай дал мне повод еще раз установить свои взгляды на богачей.
Летом 1933 года был еще один, можно сказать, подобный случай. Один из отрядов АСО, расквартированных в Шилипине, совершил налет на Шисянь. В целях раздобыть материальные средства бойцы АСО захватили в качестве заложницы жену одного из китайских богачей. Ее так и доставили в штаб в одном нижнем белье, с забинтованными ногами. Здесь, в Шилипине, пленницу продержали несколько дней.
Бойцы АСО послали извещение мужу заложницы, в котором предъявлен был ультиматум: если до какого-то числа он внесет сколько-то денег, то женаего будет возвращена домой. Но богач заявил в ответ, что будь у него такая сумма, он бы нашел себе более импозантную женщину и женился бы на ней вместо того, чтобы совать нос в Шилипин с выкупом. Пожертвовав деньги Армии спасения отечества, выкупил женщину не муж, а ее родной отец.
Вообще такими были жадные и черствые богачи…
Мы еще раз обошли тот поселок в надежде найти место для ночлега. На этот раз мы решили постучаться в дом попроще — не под черепичной, а под соломенной крышей. Поодаль от дома того негостеприимного помещика виднелась хижина под соломенной крышей с настежь раскрытыми как первой, так и второй комнатами. Хозяева дома сидели за столиком и ужинали.
Стоя перед крылечком под выступом крыши, я стал просить хозяина о ночлеге точно таким же тоном, каким просил помещика.
— Мы путники. Уже вечереет. Позвольте переночевать у вас.
Хозяинсразу же поднялся из-застола и, опираясь надверной косяк, посмотрел на нас.
— Ну что ж, проходите и присаживайтесь. Мы живем не богато, но вместе поужинаем, чем бог послал… Есть хотя бы жидкая похлебка, а ничего другого у нас нет, не осудите., Да проходите, пожалуйста, не стесняйтесь. Комната у нас, к сожалению, такая неуютная…
— Да вы не беспокойтесь. Разве нам, путникам, можно на что-то жаловаться?
Мы вошли в комнату, приглашенные хозяином. Кругом выпирала исключительная бедность, но от душевного обращения хозяев веяло искренностью и добротой. Хозяин тут же обратился к жене — не найдется ли еще одной миски похлебки. Женщина ответила, что обязательно найдется. Увиденная картина невольно наводила меня на мысль, что бедные люди — всегда добрее и проще. Они не растеряли чувство человеческой добропорядочности, а богачи чужды ей. Нас двоих, вошедших в комнату, пригласили вместе поужинать. Мы были очень тронуты таким отношением.
— Если мы съедим вашу долю, то вы же останетесь голодными. Нам бы только переночевать, — сказал я.
Мы долго упирались. Похлебка не полезет в рот, если даже мы сядем за стол!
Тогда хозяин не на шутку обиделся:
— Где же это видано? Раз пришли к нам в гости, должны угощаться… Вы отказываетесь, думаете, что похлебка не вкусная. К сожалению, ничего другого у нас нет, кроме похлебки. Женушка, сбегай в огород и выдерни пару луковиц, да принеси еще одну чашку соевой пасты…
По велению мужа хозяйка принесла лук, соевую пасту и положила все это на стол.
Эти простые люди относились к нам так тепло, словно мы были их родственниками. До слез тронули меня их доброта и любезность. Мы сели за стол, но не могли ни к чему притронуться. Мною овладели думы о наших товарищах, которые несут охрану за околицей поселка.
— Большое спасибо! Я потом поужинаю, вы сами перекусите. А я навещу товарищей. Они остались за околицей…
— А сколько их там? — спросил обеспокоенный хозяин. Ведь если нагрянут еще гости, ему придется ломать голову — чем их накормить? Ведь осталась только одна миска жидкой каши.
— У нас там еще два товарища. Но вся беда в том, что у них ноги болят, им трудно ходить. Хозяин, правду ли говорят, что неподалеку отсюда есть гостиница?
— Есть-то есть. Отсюда, наверное, семь ли. Семь ли — это все равно что целых десять. Как с больными ногами они пройдут десять ли? Лучше пойдете туда завтра утром. Конечно, у нас ничего нет, кроме жидкой каши, но подкрепитесь тем, что есть, и укладывайтесь спать. Приведите и своих товарищей, что остались за околицей.
Я спросил хозяина дома, что он думает о помещике, что это за человек.
— Злой и очень скупой! — махнул рукой крестьянин и добавил. — Живет он, повернувшись спиной к односельчанам, но вот с полицейскими и чиновниками ой-ой-ой какие у него дружественные отношения! Совсем недавно, несколько дней назад, произошел в селе такой случай. Один юноша приходил из Кореи в гости к своим родственникам. Но ни с того ни с сего парня схватили и поволокли в полицейский участок. Там его избили, долго допрашивали. Отпустили домой полумертвым. И это тоже, вероятно, дело рук помещика.
Между тем уже стемнело. Я сказал ординарцу: сегодня надо переночевать в этом поселке. Пусть наши товарищи, которые несут охрану, сбегают в горы за бойцами.
Спустя некоторое время спустился с горы в поселок отряд во главе с командиром роты Хан Хын Гвоном. Видя, что в поселке неожиданно появилось 60–70 человек в военном обмундировании, помещик не на шутку встревожился. Он сразу же выбежали начал подобострастно улыбаться нашим товарищам, расточая комплименты: «Господа, приветствую вас в нашем поселке. Милости прошу в мой дом». Лебезя перед партизанами, он предложил им переночевать в его доме. Он был на этот раз сплошная доброта, льстил прямо в глаза. И мне подумалось: «Эх ты двуликий Янус! Видать, тебе очень трудно жить на свете, пытаясь всякий раз держать нос по ветру».
Хан Хын Гвон не знал подлой натуры этого человека. Он был очень тронут его «гостеприимством» и стал нахваливать помещика:
— Товарищ командир! Этот человек очень добр, он чем-то напоминает мне сяованцинского помещика Чана и еще тумыньского помещика…
Что касается помещика Чана, то этот человек оказывал немало добрых услуг партизанам, но, к сожалению, советское правительство принудительно отправило его в Дадучуань. А тумыньский помещик был человеком совестливым и добрым. Это он по нашей просьбе пожертвовал ткани и вату, которых хватило на изготовление 500 с лишним комплектов военного обмундирования, а также другие материалы. Тогда китайские антияпонские отряды испытывали нехватку обмундирования. И мы из его ткани сшили одежду и выдали ее китайским антияпонским отрядам, расквартированным в Сяованцине и его окрестностях.
Тумыньский помещик часто приходил в Шилипин к своим родственникам. Однажды наши товарищи, узнав об этом, задержали помещика с тем, чтобы потребовать от него помощи в материальном обеспечении наших отрядов. Но как только мы возвращались из района, контролируемого врагом, некоторые товарищи из числа руководства освободили его, заметив, что прибегать к подобным методам нельзя. Узнав об этом, я приказал бойцам вернуть обратно того помещика, который уходит из партизанского района. Встретившись с ним, я откровенно рассказал ему о сложившемся положении дел с обмундированием китайских антияпонских отрядов. Помещик согласился удовлетворить нашу просьбу. После возвращения домой он сдержал свое слово…
Я коротко рассказал Хан Хын Гвону о только что случившемся с нами в поселке:
— Товарищ командир роты, не верь ни одному слову этого льстеца. Это такой подлец, что даже не хотел открыть ворота и приютить путников…
Выслушав меня, Хан Хын Гвон кисло улыбнулся — он вовсе не ожидал такого. От гнева и возмущения у него сжимались кулаки.
— Вот он оказывается, каков на самом деле. Да, такому подлецу не должно быть никакой пощады. Давайте осудим его и расстреляем!
Возбужденный Хан Хын Гвон не находил себе места, но я только махнул рукой.
— Перестань! Расстрелять одного помещика? Что толку от этого? Лишний шум поднимется… Лучше его вразумить как следует, чтобы он дорожил совестью корейца.
— Тогда мы пойдем и проучим помещика. Можно ли оставлять безнаказанным такого, как эта собачья блоха?
— Но не уподобляйся местным бандитам. Понял? Я беспокоился, что Хан Хын Гвон позволит себе переступить черту нашего закона, а поэтому счел нужным заранее предупредить его.
