В ту ночь меня тревожила мысль: «Дай бог, чтобы ничто не помешало бойцам хорошенько выспаться. Ведь за всю зиму у них не было ни одной ночи, чтобы они могли уснуть сладким сном». Овладела мной какая-то сентиментальность, что ли? И не следует ли остерегаться подобных чувств командиру партизан? Все-таки до одиннадцати часов ночи все бойцы вернулись к себе и заснули крепким сном.

Было за полночь. К этому часу не сомкнули глаз наш проводник, член Антияпонского общества из Чжуаньцзяолоу, а также связной, прибывший из захваченного врагом района. Может быть, они не верили в правильность моего решения, это не давало им покоя. Ли Ун Гору тоже не спалось, он все время ворочался в постели. Заметив, что бодрствует, я прошептал ему на ухо:

— На походе сюда я видел, что впереди и сзади подступов к Яоингоу возвышаются чудные горы. Можем драться там, как ты думаешь? Оттуда хорошо просматривается автомобильная дорога. Не так ли?

Услышав мои слова. Ли вскочил с постели.

— Вы говорите о Сишане, что под Дабэйгоу? Вот именно там можно хорошо сражаться. Это, как говорится, неприступная крепость.

Наш с ним разговор был в часа четыре, короче до рассвета.

Когда забрезжило утро, мы поднялись на гору Сишань под Дабэйгоу, которую можно было бы смело назвать воротами в Яоингоу. Нас сопровождали командир Красного ополчения и тот самый проводник — член Антияпонского общества из Чжуаньцзяолоу.

Южная сторона Сишаня оканчивалась крутым обрывом, под которым лежала автодорога. Параллельно ей текла река, которую называли Сяотунгоу. Высота Сишаня представляла собой сплошные скалы, которые были замечательными естественными оборонительными укреплениями. Это лучшая опора для партизана в бою.

Меж круч мы сложили из камней несколько куч, после чего привели на гору Сишань весь наш боевой состав: красных ополченцев Яоингоу, всех партизан нашего отряда, часть бойцов отряда особого назначения. Им было ведено рыть укрытия в мерзлой земле, оборудуя таким образом боевые позиции. После этого я, наконец, отдал боевой приказ.

— Именно то место, которое мы заняли для боя, наши предки называли «кымсонтханчжи». Смысл слова — неприступная, прочная для обороны твердыня. Какое славное место! Для нападающих — неблагоприятное, а для обороняющихся — куда как удобно. Но как ни была хороша эта неприступная крепость, я же больше всего верю в умение бойцов. Товарищи! Пора кончать песню о трагедиях. Пусть враг сегодня сторицею заплатит за кровь, пролитую нашим народом. Кровь за кровь! — такой воодушевляющей речью я закончил свой боевой приказ.

В тот день в ущелье Яоингоу ворвалось более 80 японских солдат на четырех автомашинах. Противник сразу же нарвался на нашу засаду. Было убито и ранено несколько десятков самураев.

И на следующий день японский гарнизон в Дасингоу, подняв на ноги все вооруженные силы, налетел в Яоингоу, но снова был обращен в бегство, оставив по дорогам груды трупов.

Это было наше первое боевое крещение после прибытия в партизанский район в Цзяньдао. В книге по истории этот бой назван, кажется, «боем за оборону Яоингоуского партизанского района». Вечером следующего дня яоингоуанцы провели в селе Дабэйгоу торжественное мероприятие в честь нашей победы в бою. Все, что там происходило, и поныне живо хранится в моей памяти. Представители различных организаций один за другим выступали с приветственными речами, сотрясая кулаками воздух. Темперамент ораторов был просто удивительным! И я, конечно, произнес в тот вечер пламенную речь.

В Яоингоу я встретился с О Чжин У. Когда это было, точно ие помню, — то ли зимой того года, то ли осенью предыдущего. Как раз в то время жители села Сяобэйгоу устроили митинг в нашу честь, который проходил в школе Детского отряда, где О Чжин У работал вожатым.

О Чжин У часто, и тоже с волнением, вспоминает нашу первую встречу. По его словам, на него произвело неизгладимое впечатление то, что я на митинге произнес речь, опершись на винтовку образца 38. К тому времени ему, думается, было лет около пятнадцати. Он постоянно ходил за нами и никогда не упускал возможности, как бы невзначай погладить мой маузер. Пожалуй, ему очень хотелось взять в руки оружие. Да это и понятно: мы все были вооружены винтовками образца 38 или же новейшими пистолетами, маузерами лучших образцов.

В один из таких моментов я спросил его:

— Ты что, хочешь быть партизаном?

В ответ проронил:

— Хочу, но не принимают. Говорят, не тот еще возраст…

Его мы приняли в Ванцинскую 4-ю роту, не помню точно — спустя год или два. Мы дали ему возможность участвовать в походе в Северную Маньчжурию. Отразив в Яоингоу нападения противника, мы ознакомились с партийной работой и деятельностью массовых организаций в партизанском районе. После этого собирались отправить" ся в Сяованцин, но как раз прислали мне сообщение — там ожидается обсуждение важных военных вопросов и меня приглашают в Мацунь. Мы немедленно покинули Яоингоу.

Когда мы прибыли в Сяованцин, нас встретили трое, в том числе Ван Жуньчэн. Называли его и Ма Ином. А люди предпочитали называть его не по настоящему имени, а по прозвищу «Ванданаодай», смысл которого означает «чрезвычайно большеголовый».

По предложению «Дагэцзы» и других руководящих кадров партизанского района я остановился на ночлег у старика Ли Чхи Бэка, дом которого находился у подножия горы на севере Мацуня. Здесь я повидался с представителями Восточноманьчжурской парторганизации. «Дагэцзы» — так называли Ли Ён Гука, секретаря Ванцинского уездного парткома. Прозвище это означает «верзила».

В Мацуне, конечно, было общежитие, именуемое «домом для прохожих гостей». Однако, сяованцинцы сказали мне, что в общежитии много гостей, там слишком шумно и для меня это не подходящее место. Они всячески уговаривали меня остановиться в доме старика Ли Чхи Бэка, который был тестем Ким Чжун Гвона. Тещу же его называли Со Сон Не. Это была семья настоящих патриотов, активно участвовавших в революции.

В этом доме я, одевшись в китайскую национальную одежду дабушанъцзы, вел беседу с Ван Жуньчэном и другими.

— Поздравляю вас со вступлением в Ванцин! — таково было первое приветствие Вана.

— Приятно снова встретиться с вами! — радостно ответил я, взяв его руки.

Ванцин для меня был не очень знакомым краем. И надо сказать, что было своего рода счастьем встречаться здесь со знакомым революционером Ван Жуньчэном.

Первая встреча с ним состоялась именно тогда, когда я, закончив поход в Южную Маньчжурию, посвящал все силы своей души работе с китайскими антияпонскими отрядами в Аньту. В ту пору он вместе с Чэнь Ханьчжаном вел работу с Армией спасения отечества в отряде командира полка Мэна. Отряд комполка Мэна переместился из Северной Маньчжурии в Аньту для того, чтобы установить связи с Армией самообороны Тан Цзюйу в районе Ляонина и бороться с ними рука об руку. В то время китайские коммунисты, находясь в частях Армии спасения отечества, вели работу с У Ичэном. Таким образом они хотели добиться коалиции антияпонских войск Северной и Южной Маньчжурии и расширить масштаб антияпонской борьбы по всей Маньчжурии.

Отправляя отряд комполка Мэна в Аньту, У Ичэн ставил перед собой и еще одну цель: приобрести в этой местности опиум и таким образом пополнить расходы на военные цели. Аньту было известно как главное место производства опиума и женьшеня. Тан Цзюйу тоже послал своих подчиненных в Аньту взять в руки контроль над всеми запасами опиума. Кстати, к тому времени в Маньчжурии опиум считался надежным эквивалентом — заменителем денег. — С вашим отрядом, товарищ Ким Ир Сен, Армии спасения отечества удалось совершить рейды в уездные центры Дуньхуа и Эму. Все это, могу сказать, благодаря опиуму. В Аньту мы достали много опиума и раздали его солдатам. Это повысило боевой дух бойцов.

Так мне сказал Ван Жуньчэн то ли в шутку, то ли серьезно, когда в доме Ли Гвана шло заседание Антияпонского солдатского комитета. Уже тогда мы были так близки, что без утайки открывали друг другу подобного рода секреты.