Бойцы китайских антияпонских отрядов убивали корейцев, называя их «приспешниками Японии» и «лаогаоли гунчаньдан» («корейские коммунисты» — в презрительном понимании — ред.). Всем происходящим довольно ловко воспользовались японские империалисты. Они тут же перешли в массовое наступление, сеяли раздоры между народами, коммунистами Кореи и Китая, между АНПА и китайскими антияпонскими отрядами.
С первых же дней захвата Маньчжурии оккупанты отчаянно пытались подавить части АСО, которые под знаменем сопротивления Японии покинули старую Северо-Восточную армию Чан Сюэляна. При этом японцы пуще всего боялись коалиции АНПА и АСО. Они хорошо знали, что сотрудничество коммунистов с отрядами АСО родит страшную для них силу, которая вне всякого сомнения помешала бы японским империалистам поддерживать безопасность, расширять свою агрессию на материке. Это стало бы своеобразной петлей, сжимавшей их горло.
Интриги Японии, поднаторевшей в сеянии семян раздора, уже проявились во всей наготе в организации и проведении Ваньбаошаньского, Лунцзинского (кстати, он был только запланирован, но не удался) и Фушуньского инцидентов. Аппарат японской разведки, поднаторевший на организации заговоров, набивший руку на всевозможных интригах и кознях, ничем не брезговал для того, чтобы состряпать Фушуньское происшествие. Это был фарс с убийством человека, злодеяние, которого стыдились бы даже дикие звери или же каменная статуя Будды. Цель спровоцированного инцидента была проста — опорочить добрые отношения между народами Кореи и Китая.
Фушуньский инцидент был состряпан так: японская разведка вложила кинжал в руки одного из японцев и принудила его убить в Фушуне ни в чем не повинного китайца. Предварительно японские интриганы одели наемного японского убийцу в длинный корейский халат турумаги, чтобы китайцы приняли его за корейца. Это, считали они, станет поводом для раздувания конфликта: смотрите, добрые люди, кореец, убив китайца, убежал. Убийство интриганам удалось, но под турумаги, в который был одет убийца, была обнаружена японская одежда. Благодаря этому выяснилось, что убийца являлся гражданином Островного государства. Итак, дело в Фушуне закончилось неудачным фарсом, не была достигнута цель посеять раздоры между корейцами и китайцами.
Одной нитью с первыми двумя инцидентами были связаны события в Лготяогоу и происшествие на мосту Лугоуцяо. При разработке и осуществлении какого-либо заговора японская разведка, как правило, решала, с его точки зрения, головоломные «математические уравнения», а насамом деле — наивные, но крайне преступные. И все же многие люди легко поддавались на самурайские провокации. В результате они довольно часто попадали в тупик из-за жонглерства японских спецслужб, любящих применять самые коварные приемы.
Чтобы вбить клин между народами Кореи и Китая, империалисты Японии делали все, что только можно было придумать. Однажды они пустили утку: «Корейцы хотят захватить у Китая Маньчжурию», «Компартия намеревается разоружить АСО». В другой раз они начали науськивать реакционеров из «Минсэндана» выступить с заявлением об автономии корейцев в Цзяньдао, то естьо намерении якобы про возгласить «Корейский автономный округ в Цзяньдао» и создать «законное автономное правительство Кореи». Порой провокаторы поджигали дома китайцев, а потом распространяли слухи, что это, мол, дело рук корейских партизан.
К крушению объединенного фронта АНПА и китайских антияпонских отрядов привело и еще одно обстоятельство. Имеются в виду гнусные попытки японских империалистов добиваться капитуляции китайских антияпонских отрядов и изменения психологии их вожаков, возглавлявших ранее сопротивление оккупантам.
В январе 1933 года Ван Юйчжэнь, находившийся в Тумыньцзы уезда Хуньчунь, капитулировал вместе со своими подчиненными. Несколько сот человек из них были завербованы в так называемый временный «партизанский» отряд против корейцев. В феврале половина личного состава батальона Гуаня, дислоцированного в Сяованцине, также сложила оружие. Капитулянты были сразу же вовлечены в Охранный отряд и в Управление безопасности Маньчжоу-Го. В том же месяце десятки офицеров и солдат отряда Ма Гуйлиня, действовавшего вблизи Дахуангоу, также добровольно капитулировали и присоединились к отряду охраны в Хаматане. «Клюнули» на предложение о капитуляции также бойцы отряда Цзян Хая, находившегося в Эрчацзыгоу уезда Ванцин, и отряда Циншаня в Хошаопу.
В то время в районе горы Лаохэйшань свили гнездо местные бандиты, главарем которых был пресловутый Тун Шаньхао. Они, подкупленные японскими империалистами, злодейски истребили весь состав отряда особого назначения Ли Гвана.
Стремясь избегать злодеяний отрядов АСО, наши партизаны любые передвижения совершали только в ночное время, а днем отсиживались в укрытиях. Мы понимали — без оздоровления отношений с АСО корейцы не могли не только нормально жить, но и, как говорится, свободно дышать. Трансформировать эти отношения из враждебных в союзнические вновь стало для корейских коммунистов жизненно важным вопросом, от решения которого зависела судьба революции — можно ее продолжать или же сложить оружие.
Я принял тогда смелое решение — отправиться прямо к командующему фронтом АСО У Ичэну. После ухода Ван Дэлиня из Цзяньдао реальную власть АСО держал в своих руках У Ичэн. У меня созревала уверенность в том, что если удастся его убедить, то мы сможем положить конец всем ограничениям нашей партизанской деятельности в Восточной Маньчжурии, причиной которых явилось пресловутое «дело Ким Мен Сана», а также убийство бойцов отряда особого назначения Ли Гвана. А, следовательно, можно будет вполне успешно преодолеть очередные трудности на пути нашей революции.
По поводу предстоящих переговоров с У Ичэном я решил серьезно поговорить с Пань Шэнвэем. Он утвердительно отозвался об этом моем решении, назвал его правильным, но в то же время отметил, что не совсем убежден в необходимости мне самому идти к командующему У. «Другое дело, если к нему пойдет китаец, — заметил он. — Корейцу трудно будет повлиять на него. Человек он самолюбивый, с довольно предвзятым мнением». Затем Пань продолжал: «Чтобы направить командующих У и Чая на верный путь, нужно нейтрализовать скандалиста Ли Чхон Чхона — опытного закулисного интригана. Это тоже проблема».
Несмотря на столь, казалось бы, резонное возражение, я упрямо настаивал на своем: надо идти к командующему, какие бы преграды ни были на моем пути.
— Ли Чхон Чхон тоже кореец, — говорил я. — Факт, конечно, что он антикоммунист. Но если хорошенько постараюсь, думаю, что сумею его уговорить не мешать нам. Мы с ним давно знакомы. Когда в Гирине шло заседание по слиянию трех группировок, я тог да с ним не раз беседовал. Мой отец тоже был хорошо знаком с ним.
— К чему тут знакомые или незнакомые? Таким людям, как он, это безразлично. Как вы думаете? Да не забывайте — У Ичэн столь упрямый, что к нему на козе не подъедешь! Тщетной будет ваша попытка! — Пань очень старался отговорить меня от столь рискованного дела.
— У меня есть опыт, я же убедил командующего Юя в Аньту. Успел убедить Юя. Так почему же не попытаться привлечь на нашу сторону У Ичэна?
— Когда вы вели переговоры с Юем, у него был начштаба Лю Бэньцао. Это было, учтите, очень хорошей поддержкой.
— Такая поддержка найдется и в части У Ичэна. Там, если не ошибаюсь, работает секретарем Чэнь Ханьчжан. Начштаба Ху Цзэминь тоже наш подпольщик.
Но я, сделав такое заявление, как бы противоречил сам себе. Дело в том, что Чэнь Ханьчжан, о котором я столь страстно говорил как о надежной опоре, недавно прислал письмо, в котором просил решительной поддержки с моей стороны. В письме говорилось, что стали безнадежными его попытки решить проблему союза с командующим У силами лишь одного человека. Учитывая сложившуюся обстановку, Чэнь изложил свою просьбу: «Приезжайте сюда, товарищ Ким Ир Сен, Тогда вопрос может быть решен. Предлагаю организации как можно скорее принять необходимые меры». Об этом помнил, конечно, и Пань.
