Возвращаясь домой, мы тогда пообещали друг другу больше никогда не общаться с такими типами. Всего лишь за критику он, так разобиженный, посмел голым выбежать на улицу! Как же ему, такому нахалу, быть честным в движении за независимость! Другое дело, если так поступает несмышленыш с голым пупком, а он-то ведь человек солидного возраста, что же это за политический деятель такой!..

Этим человеком было крепко опозорено Шанхайское временное правительство. В то время в Маньчжурии и без того много людей уже косилось на это правительство за фракционную грызню, за попрошайническую дипломатию, за разбазаривание военных расходов и дармоедство. Да и то сказать, это временное правительство не ограничивалось только сбором подушного налога и обязательной сдачей «пожертвований для спасения Родины». Дело дошло до того, что стали выпускать облигации, искали толстосумов и давали им так называемые «удостоверения» о назначении на должности начальников провинций, уездов и волостных управ, получая с них за это соответствующую мзду, то есть попросту продавали чины и должности.

Пока националисты не достигли слияния группировок и продолжали грызню между фракциями, японские империалисты заслали к ним своих приспешников и при их помощи без особого труда арестовывали борцов за независимость. Самой горькой утратой тогда был арест О Дон Чжина. Японская полиция использовала своего агента Ким Чжон Вона, который соблазнил О Дон Чжина сладкими словами: мол, если связаться с корейцем Чвэ Чхан Хаком, с этим крупным владельцем золотого прииска, находящимся в Чанчуне, то можно иметь большой фонд для движения за независимость. Поддавшегося такому соблазну доброго человека арестовали на вокзале Синлуншань близ Чанчуня.

Получив эту весть, я так был возмущен и встревожен, так убивался, что даже потерял аппетит.

Но, как говорится, беда приходит не одна. После этого О Ген Чхон, сын арестованного, сгорел в пожаре в Гиринском кинотеатре. Я ворвался в театр и успел вынести его на спине, но жизнь ему спасти не удалось. Нестерпимо мучилась жена О Дон Чжина, сраженная такими неожиданностями — заключением мужа в тюрьму, смертью сына. Мы, как могли, утешали ее, ухаживали за ней, но утешения ей в таком горе не нашлось. От тяжелых душевных переживаний эта несчастная женщина сошла с ума и вскоре скончалась.

Арестованный О Дон Чжин не на жизнь, а на смерть боролся на судебном процессе. А та фракционная публика под предлогом борьбы за единство трех фракций каждый день устраивала пирушки и убивала время в грызне за власть. При виде такой позорной картины могла ли у нас быть душа на месте?

А «полакомившись» на аресте О Дон Чжина, японские полицейские с озверелыми глазами лезли из кожи вон, чтобы как можно больше схватить участников антияпонского движения.

Несмотря на все это, лидеры трех группировок не опомнились и продолжали заниматься только пустым фразерством.

И вот вижу однажды: эти людишки на дворе мельницы, отгороженной крутым забором, бегают, мечась туда и сюда, бог знает отчего, в штанах, полных песку, — мол, упражняемся в беге. Как же противно было смотреть на это! «Что это за затея такая? — думалось мне. — Что делают эти самозваные борцы за независимость Кореи?! Ведь на пороге японская агрессия в Маньчжурии, с каждым днем судьба Родины все ближе и ближе к пропасти».

Не в силах сдержаться, с переполнившим сердце жаром говорю им:

— Мы уж было поверили, что после ареста О Дон Чжина вы многое переосмыслили. Япошки вон не брезгуют никакими способами и средствами, арестовывают активных участников антияпонского движения одного за другим, расправляются с ними, как хотят. А вы что, собравшись здесь, только и знаете, что заседать. Так, что ли? Верно это? Мы, учащаяся молодежь, желаем, чтобы эти три фракции поскорее объединились и чтобы все участники движения за независимость в Южной, Северной и Восточной Маньчжурии объединили свои силы, чтобы все корейцы сплотились воедино для общей борьбы.

Но и после этого руководители трех организаций не прекратили свою грызню и продолжали убивать время за пустословием.

Мне не терпелось, я очень досадовал. Те, кто выдавал себя за деятелей коммунистического движения, погрязли в фракционной грызне. К тому же националисты, у которых было определенное число войск, тоже оказались в таком плачевном состоянии. Просто мне было досадно и обидно.

Думали мы думали и, наконец, решили воздействовать на этих националистов посерьезнее. И создали сатирическую пьесу на тему об этой их грызне за власть. Именно она и остается известной до наших дней драмой: «Грызня трех князей за престол».

Как только мы подготовили эту постановку, я пригласил всех руководителей трех группировок:

— Вы, наверно, устали от ваших собраний. Вот мы для вас, уважаемые, и создали пьесу. Прошу вас посмотреть эту драму, а заодно утолить и вашу усталость.

Они радостно приняли это приглашение и охотно пришли в церковь Сон Чжон До.

После песен, вокальных и танцевальных номеров мы в самом конце представления дали эту драму. Вначале старики очень обрадовались, говоря, что пьеса поставлена интересно. А как только поняли, что эта пьеса о грызне трех человек за престол сатирически высмеивает их самих, злобно покраснели, и им оставалось только показать нам пятки. И пробормотали:

— Сволочи, смеете нас оскорблять? Посмотрите-ка, ведь этот Сон Чжу совсем падший человечек-то…

На следующий день я рано утречком иду к ним и, как ни в чем не бывало, спрашиваю:

— Отчего же это вы вчера вечером ушли с пьесы-то? Ведь интересно было бы досмотреть ее до конца, верно ведь? Тут старики в крайней злобе набросились на меня:

— Ты что, забыл, как там ругали нас вчера вечером?

Я им от всей души отвечаю:

— Незачем вам обижаться на пьесу-то, уважаемые. Вы все время ссоритесь, и вот мы, с досады, измученные вашим скандалом, и поставили эту пьесу. Ведь она, вчерашняя наша пьеса, выражает мнение всей нашей молодежи. И вам следовало бы знать, к чему наша молодежь стремится, чего массы желают.

Видимо, и пьеса, и наши глубоко аргументированные слова явно воздействовали на них, и они, похоже, задумались: надо, мол, и нам все-таки хоть что-то сделать, иначе стыд-то какой перед этими людьми.

Вот после этого эти три фракции объединились, хотя бы и формально, в единую так называемую организацию Кунминбу. Это было объединение «наполовину» — коалиция оставшихся в Чоньибу лиц, группы Минчжонпха фракции Синминбу и группы Сим Рён Чжуна из Чхамибу.

Ушедшие из Чоньибу, а также группа приверженцев Чхок-сонхвэ из Чхамибу, группа Кунчжонпха из Синминбу отдельно создали так называемое Временное новаторское собрание, которое существовало параллельно с администрацией Кунминбу.

И, находясь под одной крышей Кунминбу, лидеры различных групп сидели спиной друг к другу и мыслили по-разному.

Так отвергая новое идеологическое течение и продолжая грызню между группировками, консервативные силы националистического лагеря, наконец, прекратили свое существование. Они не хотели идти на сражение с японскими захватчиками и проводили время за фракционной грызней и словесной полемикой потому, что у них не было твердой решимости добиться во что бы то ни стало возрождения Родины силами самой корейской нации.

История поставила перед нашей национально-освободительной борьбой неотложную задачу — сменить старое поколение на новое. Мы верили, что именно молодые коммунисты могут быть главными деятелями, призванными справиться с задачей по смене поколений.

Когда я вспоминаю годы жизни в Гирине, перед моими глазами всплывают вереницею незабываемые лица. И в первом их ряду всегда вижу Чха Гван Су.

Встретился я с ним в первый раз весной 1927 года. Впервые мне рекомендовал его Чвэ Чхан Гор. После закрытия училища «Хвасоньисук» Чвэ Чхан Гор служил в Армии независимости в Саньюаныгу уезда Люхэ, где была расположена одна из опорных баз Чоньибу.