Как раз следующий день после нашего прибытия был молитвенным днем у чхонбульгёистов. Нас Ли Чжэ У провел ближе к храму. Смотрим — удивительное зрелище! Верующие — и мужчины, и женщины — сделали прическу вверх, как у людей древнего государства Когурё, собрались в одном месте в разноцветной одежде и совершили обряды — ударили в тарелки квэнгвари и чжэгым, били в барабаны, стучали в деревянные колотушки. Извлекались весьма торжественные звуки: «донг-дог-гун!», «донг-дог-гун!» Потому и храм назвали «Донгдоггун».
Здесь, в Нэдосане, говорил Ли Чжэ У, просто голову разрывает на части вот этакое чхонбульгё. У него было одно простое понятие: религия есть опиум. И естественно, что он сам косился на чхонбульгёистов. В Фусуне, где так сказал мне Ли Чжэ У, я тоже с ним согласился. Но серьезное выражение на лицах чхонбульгёистов на обрядах и тот самый торжественный «донг-дог-гун!» заставили меня еще раз глубоко поразмышлять над этим.
В тот день я и Ли Чжэ У в сопровождении Чвэ навестили главу секты чхонбульгё Чан Ду Бома.
Он был одно время в Армии независимости. А когда эта армия ослабела, он бросил оружие и пришел сюда, в Нэдосан, и основал здесь религию чхонбульгё, по канонам которой верующие молятся «небесному духу» горы Пэкту, желая, чтобы небо покарало самураев и сниспослало корейской нации счастье.
Беседуя с главой секты, я не мог оторвать своего взора от кистей проса, подвешенных под потолком комнаты. Такие кисти я видел и в доме Чвэ, такие же торчали они и здесь, в доме главы верующих. Я спросил Ли Чжэ У, хранят ли они так зерно на семена. Он с недовольством ответил, что это они употребляют такие кисти на молитве.
Здесь не занимались рисоводством, поэтому жители для поминовения усопших варили вместо очищенного риса просо. В каждом доме подвешивали его на столбах или под потолками комнат. Бывало, что у них кончалось продовольствие и им грозил голод, но и тогда они не трогали этих кисточек проса. А когда они идут на молитву в храм на горе Пэкту, просо это и пускалось в дело: аккуратно колотили его на крупорушке, веяли зерно при помощи веялки, деревянной ложкой удаляли из него сечку, семена трав, пылинки и соринки, завертывали в чхамчжи (бумага старого корейского производства— ред.) крупы одного и того же размера, потом промывали в родниковой воде и варили зерно для поминовения.
— Вот же это проклятое чхонбульгё, — с неприязнью говорил Ли Чжэ У, — совсем одурачило оно нэдосанцев. С ума посходили. Прав Маркс, когда сказал: религия — опиум. Это, думаю, самое золотое слово из самых золотых изречений. Сомневаюсь, можно ли перевоспитать этих служителей культа на новых идеях?
Дальше он откровенно сказал, что порой ему в голову приходит такая мысль: сжечь тот самый храм «Донгдоггун», который вытравил всю душу из нэдосанцев, все мысли выдавил из их голов.
Я покритиковал его за такой узкий взгляд на вещи.
— Конечно, я не отрицаю марксово положение, что религия — опиум, но ты ошибаешься, если думаешь, что это положение применимо во всех случаях. Можно ли бездумно надеть колпачок «опиум» на чхонбульгёистов, которые молятся небу, чтобы оно покарало самураев и дало корейской нации счастье? Я думаю, что в данном случае эта религия патриотическая и все ее верующие — патриоты. Если у нас самих есть настоящее дело, то мы должны объединять этих патриотов в единую силу.
Мы сидели и серьезно обменивались мнениями. И пришли наконец к выводу: не свергать чхонбульгё, а активно поддерживать антияпонские настроения верующих.
Находясь здесь около десяти дней, мы довольно успешно налаживали работу с жителями деревни. Чхонбульгёисты сразу подтвердили мои слова о том, что одной верой в религию нельзя добиться возрождения Родины.
Зимой того года нэдосанцы действительно искренне, сердечно относились к нам. Главным продуктом питания у них была картошка, но особенно вкусной была каша с картошкой и фасолью. Ке Ен Чхун отпускал по этому поводу шуточки: пукнешь — пол пробьешь.
Если бы мы в то время не были в Нэдосане, если бы мы, сидя в Гирине, слушали только информацию Ли Чжэ У, если бы мы только по слухам оценивали обстановку, то на нас не произвело бы такое хорошее впечатление чхонбульгё. А мы в Нэдосане смотрели «Донгдоггун», следили за серьезным выражением на лицах у молящихся верующих и видели кисти проса, подвешенные под балкой в каждом доме. Поэтому мы и смогли дать справедливую оценку религии чхонбульгё и самим верующим.
Обладать в жизни народными качествами, иметь народное мышление, отвечающее интересам народа, — этого не добьешься, сидя за столом, тем более пустым фразерством. Это дается, как правило, во время прямых контактов с народом, что позволяет собственными глазами видеть, своими ушами слышать не только голоса людей, но и их дыхание, видеть свет их глаз, выражение на лицах, манеру говора, жесты и походку.
Здесь мы провели прежде всего политическую работу по просвещению жителей села. А потом создали в этом поселке филиал ПСМ и детскую экспедицию.
После моего возвращения в Гирин мой дядя Хен Гвон ведал делами ПСМ. Он вместе с Ли Чжэ У создал организации ПСМ в селах Дзшуй, Токкор, Чольгор, Яошуйдун, Имсугор, Чжиянгай и других поселках района Чанбая, а также в Синпха, Почхоне, Хесане, Капсане, Самсу и многих других местностях Кореи.
ПСМ возложил на Ли Чжэ У груз руководителя своей организации чанбайского района. Он прекрасно справлялся с возложенными на него ответственными обязанностями. Воспитывая в революционном духе жителей окрестностей горы Пэкту, дяде Хен Гвону и Ли Чжэ У пришлось преодолеть немало испытаний. И это не пропало даром. Впоследствии, когда мы развернули здесь революционную борьбу, нам большую помощь оказали местные жители.
Каникулы — это кратковременный перерыв в учебе и отдых.
Но я за зимние каникулы того года научился многому, чего не найдешь в книгах.
Закончились зимние каникулы, и мы вернулись в Гирин. Здесь мы подвели итоги полугодовой деятельности КСМК и АСМ, поставили перед собой новую задачу — как можно больше создавать различные массовые организации, которые охватывали бы широчайшие массы населения, и прежде всего молодежи.
Для выполнения этой задачи Ким Хек, Чха Гван Су, Чвэ Чхан Гор, Ке Ен Чхун, Ким Вон У и другие комсомольские активисты выехали в уезды Синцзин, Люхэ, Чанчунь, Итун и Хуайдэ, а также в Корею. Прибыв на места, они быстрыми темпами расширяли сеть комсомола, АСМ и других различных массовых организаций.
Я остался в Гирине и провел работу по созданию в Синьаньтуне Крестьянского союза. Сплачивать крестьян в организации — это дело весьма важное и направлено оно на то, чтобы сделать их движущей силой революции. Особенно для нашей страны, в которой абсолютное большинство населения составляли крестьяне, завоевание крестьянства на сторону революции стало ключевой проблемой, от решения которой зависела победа революции.
Мы выехали в деревню Цзяндун и создали там Крестьянский союз, филиал АСМ и Общество женщин. Организовали в Калуне и Дахуангоу филиалы АСМ.
И в Цзяохэ создали филиал АСМ. С молодежью в Цзяохэ я установил связь после встречи с Кан Мен Гыном — заведующим орготделом Ресинского союза молодежи. Он, по-видимому, много слышал обо мне от Чан Чхоль Хо. Цзяохэ для Чан Чхоль Хо было, так сказать, промежуточной станцией. Во время поездок из Гирина в Фусун и обратно он бывал обычно в доме Кан Мен Гына в Цзяохэ и рассказывал ему о молодежно-ученическом движении в Гирине. А, вернувшись в Гирин, он подробно информировал нас о Цзяохэ. Итак, Кан Мен Гын познакомился с нами, и я поинтересовался молодежным движением в Цзяохэ. Именно в этот момент он приехал в Гирин повстречаться со мною.
Тогда я, учась в школе, жил в доме Чан Чхоль Хо, что в Дундатане. Кан Мен Гын был старше меня более чем на десять лет. А он, называя меня уважительно, будто я старше, подробно рассказывал мне о своих трудностях в делах и почти умоляюще просил меня помочь ему. Я, со своей стороны, не только глубоко сочувствовал ему. Я просто восхищался его энтузиазмом, свойственным революционеру. Да ведь он приехал-то ко мне, простому ученику средней школы, из далекого Цзяохэ, расположенного в 180 ли от Гирина.
