Но мы не могли, как они, развлекаться туристскими поездами и праздничными играми. Зато мы размышляли: как использовать каникулы для того, чтобы больше сделать для революции?

Когда начались каникулы, я поехал с художественной агитбригадой в Чанчунь. Потом сразу же по возвращении оттуда мы отправились в Фусун. Со мной поехали Пак Чха Сок и Ке Ен Чхун, пообещав провести всю зиму в моем доме.

Зимние каникулы того года мы проводили в больших хлопотах.

Как только я прибыл домой, меня окружили члены детского союза Сэнар. Они откровенно жаловались на трудности в работе их союза.

Слушая его председателя, я узнал, что ждали своего решения не один и не два вопроса, их оказалось много.

Чтобы помочь им преодолеть трудности, мы выделили много часов работе с членами союза. Руководителей его ознакомили с методами работы художественной агитбригады, поделились с ними опытом общественной деятельности, работы в массах и внутрисоюзной работы, приняли участие в политических дискуссиях и в собраниях по проверке личной подготовленности.

Оказав помощь в деятельности детского союза Сэнар, мы смогли еще организовать Пэксанский союз молодежи из передовых представителей молодежи Фусуна и его окрестностей. Назвали союз Пэксанским в том смысле, что это организация молодежи, живущей вокруг горы Пэкту. Этот союз был разновидностью АСМ. Эту же организацию мы назвали не Пэксанским АСМ, а просто союзом молодежи. Это было нужно так для того, чтобы ввести в заблуждение врага и замаскировать эту организацию. Пэксанский союз молодежи проводил легальную деятельность, замаскировав себя так, как будто он находится под влиянием национализма.

Приведя в действие членов этого союза, мы создали еще вечерние школы в Циньвацзы и других близлежащих деревнях.

Росли молодежные организации, умножались их ряды. В этих условиях я думал, что должна быть здесь газета, которая давала бы идеологическую «пищу» широким массам молодежи и другим слоям местного населения. Газетное дело нам пришлось начинать буквально с нуля. По собственному желанию нам хотелось, чтобы разовый тираж газеты составлял хотя бы 100 экземпляров. Но у нас не было ни ротатора, ни бумаги.

В Фусуне была, правда, маленькая китайская типография, но ей нельзя было заказать печатание из-за содержания издаваемой нами газеты. И я, наконец, решил написать газету от руки. К этому делу мы привлекли активистов детского союза Сэнар и ПСМ. На выпуск 100 экземпляров газеты у нас ушло более недели. И вот наконец 15 января 1928 года был выпущен в свет учредительный номер газеты под названием «Сэнар».

Размышляю вот сейчас над этим и даже самому не верится: откуда у нас взялась такая огромная сила, чтобы столь много написать от руки! Нередко восхищенным взглядом я окидываю те времена, полные энтузиазма и молодости. В то время мы видели свое единственное счастье в том, чтобы целиком и полностью отдавать себя делу революции.

Молодость, лишенная надежды на будущее, дерзания, огонька, юношеского задора, боевой воли и романтики, — это не молодость. В молодые годы следует иметь высокий идеал и настойчиво бороться за его претворение в жизнь, преодолевая всякие трудности. Все плоды, выращенные потом и кровью юношества, имеющего новые идеи и здоровый организм, входят фонд бесценных богатств Родины. Народ никогда не забывает о героях, создавших это достояние.

В пожилом возрасте человек вспоминает пройденные молодые годы. Это годы самые дорогие, потому что именно тогда он может максимально много трудиться как никогда потом уж в своей жизни, и время это, когда можешь вот как много трудиться, — самое у тебя счастливое.

Потом я газету «Сэнар» печатал уже на ротаторе, с большим трудом приобретенном у близких друзей отца.

Самой своеобразной деятельностью за зимние каникулы 1927 года могу считать выступление художественной агитбригады. В работе Фусунской агитбригады приняли участие члены детского союза Сэнар, Пэксанского союза молодежи и Общества женщин. Этот коллектив около месяца гастролировал в Фусуне и в прилегающих к нему деревнях. Наряду с гастрольными выступлениями мы везде создавали свои организации и проводили просветительную работу среди масс. Зимой того года мы создали и поставили в Фусуне такие пьесы, как «Кровопролитие на международной конференции» (Мирная конференция в Гааге в 1907 г. — ред.), «Ан Чжун Гын стреляет в Ито Хиробуми» и «Письмо от дочери».

Перед гастролями агитбригада несколько дней выступала в городе Фусуне. Тут военщина без всякого основания арестовала и посадила меня в тюрьму. Несколько приверженцев феодализма донесли на меня военщине, мол, содержание художественной самодеятельности не отвечает их курсу.

В те дни Чжан Вэйхуа, мой друг по начальной школе, сделал все, что мог, чтобы освободить меня из неволи. Он уговаривал своего отца оказать нажим на полицию, чтобы она не производила обыск в моем доме. Отец его приходил в мой дом когда-то лечиться, познакомился с моим отцом и стал ему близким другом. Он был крупным богачом, но проявил себя совестливым человеком. Когда мой отец в Фусуне выступил инициатором возобновления работы Пэксанской школы и был в очень затруднительном положении в получении санкции на это, он помог отцу получить эту санкцию.

Вот и на этот раз он, такой влиятельный человек, оказал необходимое давление на военщину и она, да и не имевшая никаких улик, ничего не могла поделать со мной и меня выпустила.

В то время корейцы Фусуна группами пошли в ведомство военщины и коллективно протестовали, требуя освободить меня. Моя мать обратилась за помощью к организациям и подняла народ. И даже влиятельные китайцы осудили акты военщины и потребовали выпустить меня на волю. И через некоторое время военщина вынуждена была освободить меня.

Выйдя из полицейского участка, я с художественной агитбригадой поехал в деревню Фучуньхэ. Самодеятельные артисты выступали там три дня подряд. Пришли посмотреть на наши представления и из соседних деревень. Так что слухи о нашей агитбригаде широко распространялись здесь по окрестностям. Услышав о нас, пришли к нам и сельчане Дуцзидун и пригласили к себе самодеятельных артистов. Мы с удовольствием приняли это приглашение.

Представление в Дуцзидуне прошло с большим успехом. По просьбам сельчан нам пришлось не раз продлевать назначенный срок пребывания тут. Когда закончилось первое выступление, ко мне за сцену прибежал председатель детского союза Сэнар и сообщил, что меня зовет старшина села.

За изгородью дома, в котором мы только что дали представление, меня ждал солидный пожилой человек с трубкой во рту. Из-под густых и длинных бровей его на меня смотрели внимательные глаза. Парень из Дуцзидуна, приведший нас до своего села, подошел ко мне и сказал:

— Вот это старик Чха Чхолли.

Как только я услышал эти слова «Чха Чхолли» (Чхолли означает тысячу ли), отвесил старцу почтительный поклон.

— Прошу прощения за то, что так поздно кланяюсь вам. И не успел поздороваться с вами. Мне сказали, что вы пошли погостить в соседнее село.

— Да, был там в гостях. И поспешил вот сюда на представление агитбригады. Так ты сын Ким Хен Чжика, если не ошибаюсь?

— Вы правы.

— Такой сын был у него? Значит, ему теперь спокойно должно быть хоть и под землей. Такое замечательное представление у меня первый раз в жизни, прежде такого не видал.

Старик так почтительно, с таким ритуалом относился ко мне, что я просто растерялся от такого ко мне обращения.

— Прошу вас, не надо так. Перед вами стоит такой же, как и ваш сын, а вы…

Старик пригласил меня к себе в гости.

Шагая с ним рядом, я потихоньку, осторожно спрашивал его:

— Позвольте спросить… Мне говорили, что вы одолеваете в день тысячи ли. Это правда?

— Ха-ха! И до тебя такие слухи докатились. В молодости я был таким. Не тысячу, а пятьсот ли одолевал…

Слушая его, я думал, что старик этот не напрасно слыл большим борцом за независимость страны. Понятное дело, «Чхолли» — это не его настоящее имя, это прозвище, которое ему дал сам народ, благодаря чему он и слыл среди корейцев Маньчжурии почти как волшебник.