Ему чудилось, что Манхэттен — его тюрьма, а стены ее сжимаются с кошмарной скоростью. Джо мерил шагами все суживающееся пространство, а скоро стены сомкнутся и раздавят его в лепешку.

Оба страдали от бесконечных простуд, особенно Крыс. Голос стал басовито сипеть, что не соответствовало его малому росту и смешило Джо. Он поглощал массу лекарств и микстур, вечно ходил вялый и жаловался на головокружение. Аппетит у Крыса совсем пропал. Лишь изредка он проглатывал несколько ложек супа или перекусывал в баре. Но от кофе не отказался. Пить кофе и курить он мог постоянно. Всякий раз, как Джо видел Крыса с сигаретой, он верил, что в табаке есть некий жизненный эликсир, который Крыс умело извлекает.

Ноябрь жесток к тем, кто не имеет крыши над головой. Холод, ветер, снег обрушились на их плечи, но странное дело, чем хуже делалась погода, тем больше времени друзья проводили на улице. И это при соблазне смешивать ночь и день в укромных уголках «крестов». Но теперь каждый по-своему боялся этого места, и всякий лишний час, проведенный там, вызывал омерзение. Было что-то угрожающее в сознании неизвестности того, что их ожидает, решись они укрыться в «крестах» надолго. Никакой добрый чародей не постучит в дверь и не предложит волшебное средство, способное изменить жизнь, да что там, даже пожрать не принесет. Это уж точно. В общем, отоспаться в этой развалюхе можно было сравнительно спокойно, но когда утром, проснувшись, они видели, что тень от большого белого креста на окне падала в комнату, словно перечеркивая их судьбу, спокойствие становилось зловещим. Друзья не спорили, оставаться или нет. В этом не было нужды. В любую, самую мерзкую погоду, невзирая на простуду и мрачный покой квартиры, на то, что грядущий день не нес ничего хорошего, оба не возвращались до темноты.

На улицах в витринах магазинов стали появляться приметы Рождества. Но ни Крыс, ни Джо не радовались празднику — для них продолжались серые будни. В один прекрасный день Крыс притащил огромный овчинный тулуп Джо в подарок, пояснив, что владелец магазина никак не мог его продать и отдал ему в благодарность за небольшую услугу. Но Джо сразу заподозрил, что приятель просто спер тулуп в каком-нибудь кинотеатре. Он закатил Крысу выволочку, дескать, негоже воровать зимние пальто, если не знаешь наверняка, что у владельца есть по крайней мере еще одно. В конце концов Крыс настолько устыдился, что запихал тулуп в шкаф. Джо по-прежнему носил свою заляпанную бежевую куртку из замши. Он божился, что ему не холодно, но на улице его колотила дрожь. При каждом удобном случае он норовил нырнуть погреться в магазин или подъезд.

Иногда Джо догадывался, что его беспокойство не имеет ничего общего с монотонностью жизни. Он был убежден, что одинаковых дней не существует. Можно каждый день делать одно и то же, ходить по одним и тем же улицам и даже в голову могут приходить одни и те же мрачные мысли, но душа человека постоянно меняется, меняется до тех пор, пока не наступает кризис, заставляющий думать и действовать по-другому, полностью, до неузнаваемости менять собственную жизнь.

Но, как всегда, Джо не развивал эти мысли и уж подавно не делал из них выводов. Они лишь мелькали на мгновение и тут же улетучивались из головы. У них была своя жизнь, у Джо — своя. Поэтому Джо по большей части тревожился неизвестно почему, и это его злило. И лишь когда он начинал думать, страх становился осознанным — это был страх перед будущим. А потом, в начале декабря, всем ожиданиям пришел конец.

— Этот? — спросил парень.

— Не спеши, дай посмотреть, — ответила девушка и похлопала Джо по плечу, чтобы тот обернулся.

Стоял декабрьский вечер. Джо пил кофе в баре на Восьмой улице и услышал голоса сзади. Он повернулся — его рассматривали двое очень молодых людей, одетых одинаково: обтягивающие черные джинсы и черные свитера с высоким горлом. Похоже, брат и сестра, даже близнецы. Кто есть кто, разобрать трудно — у нее стрижка слишком коротка для девушки, а у него — слишком длинна для парня. Оба белокурые, сероглазые и вообще симпатичные. И никакой косметики. Девушка явно была побойчей брата. Она взяла Джо за подбородок, заглянула в глаза.

— Да, конечно. Берем его, — подтвердила она. — Именно его.

Брат рассеянно улыбнулся и вручил Джо свиток из оранжевой бумаги, запечатанный серебряной звездой.

Молодые люди ушли, а Джо, пораженный непринужденностью и в то же время изысканностью их манер, не срывал звезду, пока они не скрылись из глаз. Послание, тщательно выписанное черным, гласило: «Вас ожидают к полуночи в адовой кухне по адресу: верхний этаж дома на углу Бродвея и Хармони-Стрит. Там вас отравят. Гензель и Гретель Макальбертсоны».

Джо выскочил из бара, огляделся, но Макальбертсонов и след простыл. Он снова глянул в записку, прочитал «к полуночи» и посмотрел на башенные часы рядом с женской тюрьмой — уже одиннадцать. Он закурил и возблагодарил судьбу в виде этих странных ребят — хоть какая-то перемена. Зажегся зеленый свет, пешеходы заторопились через улицу, толкая Джо, чтобы не угодить в сугробы на обочине.

Он снова и снова перечитывал приглашение, наконец понял, что дело темное и одному тут не разобраться.

А Крыс небось шарашит в каком-нибудь баре на Шестой Авеню. Джо было рванул туда, но заметил товарища под зеленым навесом продавца газет. Крыс щеголял в том самом злосчастном тулупе, поэтому, увидев Джо, приготовился защищать свои права. Но Джо, однако, стало приятно, что друг больше не страдает от холода. Он протянул свиток Крысу.

— Если уж тебе приспичило почитать, читай лучше вот это, — и объяснил, как попало к нему приглашение. — Из всего народа в баре его дали только мне, — в словах звучала плохо скрываемая гордость.

Крыс поднял огромный воротник.

— Пошли.

— Нет уж, погоди. — Джо догнал приятеля. — Ты мне сперва объясни, что все это значит.

— Может, реклама какая, а может, они сектанты? Раз мы не знаем, то какого черта ходить?

— Ну, наверно, они День Всех святых[27] отмечают.

— Это в декабре-то? А, какая разница? Люди чего-то празднуют и нас пригласили.

— Нас? Что-то я не помню, когда тебя приглашали.

— А мне плевать, — отмахнулся Крыс.

— Старик, — произнес Джо. — Тут ведь какая штука — они сперва меня со всех сторон обнюхали, только потом сунули эту штуку.

Приятели шли по Восьмой улице в сторону Бродвея.

«Да, — размышлял Джо, — действительно они долго примеривались. Как там парень сказал? Этот? А она: берем именно его. Интересно, почему меня? Может, им мои сапоги или шляпа приглянулись? А может, лицо? Или девка на меня глаз положила? Что же, в самом деле?»

Мысль о том, что он понравился женщине, развеселила его, и он громко расхохотался. Они проходили мимо булочной, там в витрине стояло пожелтевшее от времени зеркало. Джо мельком бросил взгляд — он уже давно не видел улыбки на своем лице. Но отражение ему не понравилось. И неожиданно он сказал Крысу:

— А знаешь, ведь совсем недавно я сидел у бабки в гостиной и смотрел телевизор.

— Ну и что? — Крыс посмотрел на Джо. — Чего это ты вспомнил?

— Так ведь это было еще в Альбукерке, у черта на куличках. А теперь я в Нью-Йорке. Вляпался в дерьмо по шею и сейчас вот топаю черт знает куда… в общем, понимаешь, о чем я толкую?

— Нет.

Сам-то Джо прекрасно понимал, что хочет сказать, и решил, что Крыс над ним просто издевается.

— Все ясно, — сказал он, — я так думаю, что тебе лучше со мной не ходить. Так что, макаронник паршивый, давай, отчаливай.

Крыс схватил Джо за руку и повис на ней.

— Ты чего? Обиделся на меня, что ли?

— С чего ты взял? Тебе просто дадут пинка прямо с порога…

— Спорим, нет?

Перед книжным магазином на Восьмой улице слонялись студенты. Джо очень хотел, чтобы все знали, куда он идет, но орать об этом на всю улицу все же воздержался.