Так оно и было: какой-то сержант приклеил ему эту кличку, а остальные подхватили. Джо был польщен — он отработал соответствующую походку и завел привычку засовывать большие пальцы в задние карманы брюк, словно за ремень с револьверами.

У каждого солдата есть на что пожаловаться, и Джо не был исключением. На этой почве он в конце концов и сошелся с однополчанами.

Молодые солдаты собирались за большим столом в казарме, над столом порхали матюги вперемежку с излюбленным обращением друг к другу — «старик». Один рядовой родом из «Цинциннать-его-так»[21], как он любил выражаться, обладал неповторимой способностью ввертывать матерщину в самых неожиданных местах.

Джо взял его манеру речи на вооружение. Так, потихоньку, он формировался как личность, обретал собственный стиль.

По большому счету служилось ему неплохо и время летело быстрее, чем обычно в армии.

В октябре второго года службы он писал бабушке:

Случилось так, что это письмо к Салли оказалось последним. Джо даже не был уверен, что она его получила, ибо в это время в Альбукерке произошло нечто ужасное.

Бабушка подцепила нового кавалера, владельца большого ранчо. Он был на несколько лет моложе Салли, а разница в годах неизбежно влечет за собой стремление женщины скрыть некоторые неприятные истины. Так, она уверила поклонника, что ей сорок пять лет и она вполне может ездить верхом (что вряд ли полезно даже сорокапятилетним женщинам). Потом уже люди говорили: этому парню стоило трижды подумать, прежде чем позволять Салли оседлать даже кошку. Ведь с первого взгляда было ясно, что бедняжка хрупка, как соломинка. Однако утром в воскресенье Салли, которой уже исполнилось шестьдесят шесть, взобралась на ретивого скакуна в яблоках и ускакала в степь со своим возлюбленным.

Таков был конец четвертой блондинки, вырастившей Джо. Лошадь сбросила ее, и старушка переломала все кости.

Известие об этом обрушилось на Джо, когда он после обеда чистил свой грузовик в гараже. К нему пришел помощник полкового священника и протянул ему телеграмму от продавщицы, работавшей в магазине Салли: «Дорогой Джо, твоя любимая бабушка разбилась насмерть, упав с лошади. Дай тебе Господь силы, скорбим с тобой. Похороны в пятницу. Марита Бронсон».

Джо прочел телеграмму несколько раз. Помощник священника попытался узнать, что случилось, но Джо, казалось, не понимал его слов. Он зашел за грузовик и не показывался оттуда. Спустя некоторое время другой солдат заглянул под машину и увидел там Джо. Обхватив тело обеими руками, тот пытался унять сотрясавшую его дрожь. Телеграмму он зажал в зубах. Солдат растерялся.

— Эй, парень, что с тобой?

Джо молчал.

— Вылезай оттуда!

Джо не двигался. Глаза его обезумели. Помощник священника испугался, побежал за подмогой, привел врача и двух рядовых, те вытащили Джо из-под грузовика, отвели в госпиталь. Несколько дней ему делали инъекции успокоительного. На похороны Салли он, конечно, не попал.

Спустя три недели Джо вернулся в строй. Когда срок службы истек, Джо пожелал остаться на сверхсрочную, но армия не нуждалась в солдатах, распускавших нюни из-за смерти какой-то бабки. Его демобилизовали. Он отправился в Альбукерке, все еще не осознав, что там его никто не ждет, остановился в гостинице и принялся названивать друзьям Салли. Она не оставила завещания. Джо в первый раз услышал, что у покойницы была сестра, которая жила в штате Айдахо. Сестра также понятия не имела о Джо. Она приехала, распорядилась имуществом погибшей косметички, продала дом, где Джо рос с семи лет, и укатила с деньгами в Айдахо. Больше о ней никто ничего не слышал.

Теперь, в двадцать пять лет, еще не оправившись от потери, Джо понял, что надо шевелить мозгами. Но дело это было для него явно непривычным. То есть думать он, конечно, мог, но острота мысли, присущая другим людям в чрезвычайных ситуациях, была ему чужда.

Он пробыл в отеле несколько дней, в основном сидя в номере, задернув шторы. Он забывал есть, перепутал день и ночь. Джо много спал, но мучился кошмарами. И во сне и наяву он тосковал по Салли Бак, иногда звал ее. Как-то ночью он явственно ощутил, что она вошла в комнату, пока он спал, и присела на край кровати. Он проснулся, а она сидит, пальцы сжала, живая, настоящая. Он залюбовался ее лицом. Она сидела в профиль, устремив взгляд в ночное небо, Джо воззвал: «Салли, что мне делать?» Она, казалось, не слышала. Затем произнесла что-то непонятное, то ли: «Я не могу отдать свой дом», то ли: «Я не могу скакать верхом».

Джо ничего не понял, но обрадовался ее появлению.

А однажды ему приснился сон, который потом стал повторяться. Бесконечный людской поток плыл по краю земли, вытекая из-за горизонта. Джо наблюдал за шествием из какого-то сырого и темного закутка, а тела людей были залиты золотым светом. Это было невероятное смешение представителей рода человеческого — в едином строю шли шоферы, монахини, музыканты, солдаты, продавщицы, китайцы, летчики, толстяки, рыжеволосые женщины, шахтеры, банковские клерки, миллионеры, частные сыщики, дети, старухи, воры. Кого только не было в этой купающейся в золотых лучах толпе — вон проститутка, вон карлик, а вот святой, сумасшедший, полицейский, учитель, журналист, красотка, бухгалтер, сторож, старьевщик… В строю шагали все, кроме Джо. Он пытался слиться с этими людьми, бросался к золотым шеренгам, надеясь отыскать в них свое место и втиснуться в строй. Но лишь только мелькал просвет в рядах, люди смыкались, строй становился монолитным, попасть в него было невозможно, и неудачник был обречен возвращаться в темный и холодный закуток.

После этого сна Джо был не в силах оставаться в номере. Оделся, вышел на ночные улицы Альбукерке и поразился: исхоженные вдоль и поперек улицы казались совершенно незнакомыми. «Ты, может, нас и знаешь, — ухмылялись здания, — но мы-то тебя и знать не хотим». Он шел по родным с детства местам и остановился у дома Салли, пустого, с темными окнами. Джо обошел кругом и постучал в окошко спальни Салли. Он был почти уверен, что кто-то отзовется. Ждал он долго. «Вот что, — решил наконец Джо, — надо уматывать отсюда ко всем чертям и как можно скорее».

Он вернулся в гостиницу, запихал свои немногочисленные пожитки в сумку. Вся прожитая жизнь не заполнила сумку доверху.

В Хьюстоне Джо надеялся отыскать парикмахера Натале, своего армейского дружка. Но у Натале была длинная итальянская фамилия, и Джо битый час проискал ее в телефонной книге на автобусной станции. Потратив доллар мелочью на звонки по разным телефонам, Джо понял, что его усилия безнадежны, и решил осмотреть город. «Твою-то мать, — думал он, — такой же дерьмовый городишко, что и мой. Сдается мне, что тут я тоже не пришей кобыле хвост. А плевать, я приехал, и все тут».

Он добрел до гостиницы. На вывеске была сбита буква «О», дешевые номера были темны и плохо проветривались, а полы в ванной вечно заливало водой. Стоял холодный январский день, Джо размышлял, как выйти из положения, в котором он очутился. Впрочем, само положение было ему не до конца понятно.

Сидя на краешке кровати, Джо ясно представил себе будущее и вдруг понял: через пятьдесят лет, когда его седая борода будет пол подметать, он попадет в такую же дыру и там опять задастся вопросом: что же это за чертова жизнь и почему он так и не смог найти в ней себе места?